"Хорошо, что я не женщина. Я бы был постоянно беременным. Не умею говорить "нет". Так будто бы выразился однажды 29-й президент США Уоррен Гардинг. Красавец и бонвиван, он был не прочь завести роман на стороне. Но его любвеобильность сделала его объектом шантажа и едва не поставила на грань государственной измены.

Уоррен был старшим из восьми детей врача и предпринимателя Трайона Гардинга. Он родился в 1865 году и вырос в огайском захолустье. Его мать была акушеркой. Медицина не давала надежного дохода, и Трайон занимался всем, что подворачивалось под руку, но ни на чем не разбогател. Наконец он вложился пополам с компаньоном в местную газету. Вот она-то и дала благосостояние семье.

Уоррен с 11 лет подрабатывал в газете, постигая премудрость издательского дела. В 18 лет он пошел по стопам отца и втроем с двумя приятелями купил дышавшую на ладан газетенку Marion Star (семья к тому времени перебралась в городишко Мэрион, тоже в Огайо). Доля Уоррена составила 300 долларов – 9700 по нынешнему курсу. Бизнес пошел хорошо. Вскоре Гардинг стал единоличным владельцем газеты.

Из всех потенциальных невест Мэриона он выбрал разведенную женщину с ребенком на пять лет старше себя. Флоренс Мэйбл Клинг была дочерью банкира и застройщика Амоса Клинга, который дал ей суровое воспитание, в том числе при помощи розги. В 19 лет он сбежала из дома с женихом. От этого брака родился сын. Но муж Флоренс оказался алкоголиком, и она вместе с сыном вернулась в отчий дом.

Ее отец категорически возражал против брака с Гардингом. Во-первых, его газета ругала Клинга. Во-вторых, Амос Клинг считал Гардинга не ровней своей дочке и имел в виду другую партию для нее. В-третьих, по городу бродили слухи, что прабабка Гардинга была афроамериканкой (экспертиза ДНК, проведенная в 2015 году, не подтвердила это). Но пара настояла на своем и сочеталась браком в 1891 году. Отец невесты на церемонию не явился, мать пришла втайне от мужа.

Свою супругу Гардинг величал "боссом" или "герцогиней". У нее был властный характер и практический ум. Покуда Уоррен лечился от депрессии, постигшей его в 1894 году, она взяла в руки бразды правления газетой и больше уже не выпускала их. Газета процветала.

Именно Флоренс надоумила Уоррена избираться в сенат штата Огайо в 1899 году и обеспечила ему как финансовую, так и информационную поддержку. Он был успешно избран и спустя четыре года переизбран, а в 1903 году стал вице-губернатором штата. Однако губернаторские выборы спустя два года проиграл. В политику Гардинг вернулся в 1914-м. Он решил избираться в Сенат США от Республиканской партии. Это были первые выборы, когда вступила в действие 17-я поправка к Конституции, согласно которой сенаторы избираются прямым голосованием (ранее их избирали легислатуры штатов). Гардинг одержал сокрушительную победу над генеральным прокурором штата Тимоти Хоганом.

Вожди республиканцев сразу же сделали молодого сенатора членом нескольких ключевых комитетов: по обороне, торговле, международным отношениям. Демократ Вудро Вильсон в то время был пацифистом. Он стал президентом благодаря обещанию оставаться в стороне от европейской войны. Своего обещания он не сдержал. Подписав в Париже Версальский мирный договор, он вернулся из Европы триумфатором, но дома его ждал жестокий афронт. Как раз тогда республиканцы получили большинство в Сенате. Гардинг произнес речь против ратификации договора. Договор, а вместе с ним и Устав Лиги Наций так и не были ратифицированы.

Гардинг не участвовал в дебатах о сухом законе, но в августе 1917 года проголосовал за вводящую его 18-ю поправку, а когда президент Вильсон наложил вето на закон Волстеда, регламентирующий применение поправки, голосовал за преодоление вето. Гардинг долго не занимал никакой определенной позиции относительно избирательного права для женщин, но, когда Республиканская партия в полной мере оценила потенциал миллионов новых избирателей, превратился в сторонника 19-й поправки, предоставившей женщинам право голосовать. Президент Вильсон попытался вскочить на подножку уходящего поезда и призвал своих однопартийцев поддержать поправку, но большинство демократов либо не участвовало в голосовании, либо голосовало против.

Вообще за годы работы в Сенате, где он пропустил больше заседаний, чем посетил, Гардинг снискал репутацию "славного малого" и "своего парня". Он ни с кем не ссорился, любил и умел поддержать компанию, был отличным игроком в покер и не дурак выпить. Он заблаговременно запасся алкоголем до вступления сухого закона в силу. Запасов этих ему с избытком хватило до конца жизни.

Республиканскую партию постиг в начале второго десятилетия ХХ века кризис и раскол. По истечении своих двух президентских сроков Тедди Рузвельт решил соблюсти традицию и не идти на третий (22-й поправки, ограничивающей пребывание в должности президента двумя 4-летними сроками, тогда еще не существовало). Он поддержал кандидатуру военного министра в своем кабинете Уильяма Говарда Тафта, который легко выиграл выборы. Но политика Тафта Рузвельту не нравилась. В 1912 году Рузвельт решил избираться снова, но партия отдала номинацию Тафту. Обиженный Рузвельт учредил собственную партию, Прогрессивную, и пошел на выборы третьим кандидатом. В результате и Тафт, и Рузвельт проиграли демократу Вудро Вильсону. Четыре года спустя Рузвельт опомнился и этой ошибки не повторил, но и к 1920 году, когда пришло время начинать новую президентскую кампанию и не было на свете уже ни Рузвельта, ни Прогрессивной партии, раскол давал себя знать.

Борьба за партийную номинацию была исключительно упорной. Вследствие большого числа кандидатов ни один из них не набрал нужного большинства на республиканских праймериз, которые тогда проводились лишь в 16 штатах. Результат Гардинга был так плох, что он решил сойти с дистанции. Но Флоренс схватилась за телефон и сказала: "Уоррен, в чем дело? Сложил лапки? Ничего не решено до последнего дня съезда!" И Гардинг продолжил кампанию. Справившись с шоком от неудовлетворительных итогов праймериз, он произнес в Бостоне свою знаменитую речь:

В настоящее время Америке нужны не высокопарные разглагольствования, а исцеление ран; не чудесные снадобья, а норма; не революция, а реставрация; не возбуждение, а согласие; не хирургия, а покой; не буйство страстей, а хладнокровие; не экспериментирование, а равновесие; не погружение в международные дела, а устойчивый успех у себя дома.

Национальному съезду предстояло выбрать номинанта из 12 кандидатов. Пришлось провести 10 туров голосования. В промежутках партийные боссы пытались договориться друг с другом. Эти совещания в номере чикагского отеля Blackstone, участники которых отчаянно дымили сигарами, вошли в историю как "прокуренные комнаты". Гардинг плелся в аутсайдерах. Но в ситуации, когда ни один из фаворитов не в состоянии получить большинство – 50 процентов плюс один голос, заинтересованные стороны соглашаются поддержать "темную лошадку" – малоизвестного кандидата, не вызывающего острой идиосинкразии ни у одной из фракций. Этой лошадкой и назначили Уоррена Гардинга.

Кандидат в президенты Уоррен Гардинг и будущая первая леди возвращаются в Мэрион. Город встречает их парадом. Июль 1920. Производство компании Edison Studios

Слоганом его кампании стали слова "Назад к нормальности". Этот призыв как нельзя лучше отвечал настроениям общества, уставшего от войны. Кроме того, это были первые всеобщие выборы, на которых голосовали женщины. Вальяжный Гардинг нравился женщинам. Он любил охоту, рыбалку, гольф. Свою президентскую кампанию он вел, не выезжая из фамильного дома в Мэрионе. Не он ездил к избирателям, а они приезжали к нему большими делегациями. Делегации доставлялись в Мэрион специальными поездами. Кандидат выходил на порог дома и произносил речь. Публику развлекали звезды шоу-бизнеса Дуглас Фэрбенкс и Мэри Пикфорд, Эл Джолсон и Лилиан Рассел. По улицам города шествовали парады с духовыми оркестрами. А чтобы вся Америка могла слышать речи кандидата и лицезреть его, применялись самые передовые по тем временам технологии. Фирма друга Гардинга Томаса Эдисона снимала все это на кинопленку, а речи записывала на фонограф. Эту стратегию назвали "кампанией парадного крыльца". Гардинг стал первым президентом-шоуменом.

Он выиграл выборы с огромным преимуществом. За него проголосовало на семь миллионов больше избирателей, чем за кандидата демократов губернатора Огайо Джеймса Кокса. В коллегии выборщиков голоса распределились в соотношении 404 к 127.

День выборов 2 ноября стал также первым днем регулярного коммерческого радиовещания в США. Единственная тогда радиостанция KDKA, расположенная в Питтсбурге, передала результаты голосования, полученные по телеграфу. Гардинг первым из американских президентов обзавелся радиоприемником и впервые обратился по радио к нации.

Кабинет Гардинга включал в себя как выдающихся государственных деятелей, так и лиц, получивших название "огайской шайки" и погрязших в коррупции. К первым относились госсекретарь Чарльз Эванс Хьюз, министр финансов Генри Меллон и министр торговли Герберт Гувер, ко вторым – министр юстиции Генри Догерти, министр внутренних дел Альберт Фолл, директор бюро по делам ветеранов Чарльз Форбс. Раз в неделю президент устраивал вечера для друзей. Дочь президента Рузвельта Элис Рузвельт-Лонгворт выразительно описала обстановку этих вечеров:

Воздух, тяжелый от табачного дыма, подносы с бутылками, содержащими все мыслимые марки виски, карты и покерные фишки наготове, общая атмосфера: расстегнутый жилет, ноги на столе и плевательницы рядом.

Политика Гардинга во многом напоминала политику Трампа. Дабы оживить экономику, он снижал налоги и сокращал госрасходы, в международной торговле вводил высокие протекционистские тарифы. Он пытался разрешить противоречия между трудом и капиталом, выступая в роли посредника. Он подписал мирные договоры с Австрией и Германией, статьи которых повторяли положения Версальского договора, однако исключали участие США в Лиге Наций. В ноябре 1921 года в Вашингтоне состоялась международная конференция по разоружению, участники которой договорились о сокращении тоннажа военных кораблей.

Особого упоминания заслуживает расовая политика Гардинга. В октябре 1921 года он приехал в Бирмингем, штат Алабама, на празднование 50-летия города. Но вместо юбилейной речи он выступил с призывом к расовому равноправию.

Один чернокожий солдат сказал мне, что война принесла его расе первую настоящую концепцию гражданства – первое полное осознание того, что флаг страны – это их флаг, за который нужно сражаться, который они должны защищать и который защищает их. Такие рассказы позволяют надеяться, что мы найдем возможность установить такие отношения между двумя расами, при которых обе смогут пользоваться полноправным гражданством, полной мерой полезности для страны и возможностями для себя, при которых признание и вознаграждение наконец будут распределяться пропорционально индивидуальным заслугам, независимо от расы или цвета кожи.

И это были не только слова. При Гардинге федеральные ведомства нанимали гораздо больше афроамериканцев, чем прежде. Он поддержал законопроект против линчевания – республиканское большинство нижней палаты проголосовало за него, но демократы-южане торпедировали билль в Сенате. Даже Франклин Рузвельт не осмелился повторить попытку из боязни потерять голоса южан.

Тем временем за его спиной Чарльз Форбс продавал за бесценок лекарства и медоборудование, предназначенные для ветеранов, и брал взятки за казенные подряды, а Альберт Фолл раздавал в аренду нефтеносные федеральные земли своим приятелям.

Генри Форд, Томас Эдисон, Харви Файерстоун и Уоррен Гардинг в походе. Гардинг встречается с избирателями. Лето 1921 года

О подробностях частной жизни Гардинга широкая публика ничего не знала. Флоренс Гардинг была больна нефроптозом – этот недуг называют также "блуждающей почкой". В 1905 году ей потребовалось хирургическое вмешательство. Больше болезнь не отступала. У Гардингов не было общих детей. Но любвеобильный президент обзавелся ребенком на стороне.

Девушку по имени Нэн Бриттон он встретил в Мэрионе, когда она еще была подростком. Он лишил ее невинности в 20 лет, в номере нью-йоркского отеля, куда он записался под чужим именем. Любовники лежали в постели, когда в номер вошли, открыв его снаружи, сотрудники NYPD Vice Squad – полиции нравов, существующей и поныне. Они не желали слушать никаких объяснений и оправданий Гардинга, отвечая на всякую его реплику: "Расскажете это в суде!" – пока один из них не заглянул внутрь шляпы сенатора и не прочел там его имя. После этого они мгновенно откланялись. Нэн посещала Гардинга в его сенатском кабинете (именно там, на диване, по ее словам, была зачата их дочь), а потом и в Белом доме (они занимались сексом в гардеробной комнате, пока охранник не сообщал им о приближении первой леди).

Гардинг устроил Нэн на конторскую работу, давал ей мелкие (для него) деньги, обещал обеспечить дочь Элизабет Энн, которую он никогда не видел, но внезапная кончина помешала ему исполнить обещание, а безутешная вдова отвергла притязания Нэн. Поэтому Бриттон решила написать книгу о своем романе с президентом. Она долго не могла найти издателя. Ей отказывали из опасения судебных исков. В Конгресс была внесена резолюция, запрещающая публикацию, однако она не собрала большинства голосов.

Книга все-таки вышла через два года после смерти президента. В 1928 году некто Джозеф де Барт написал и опубликовал книгу-опровержение "Ответ". Поскольку де Барт вскоре умер, Нэн Бриттон вчинила иск издателю Чарльзу Огастесу Кранку, старому другу Гардинга и владельцу отеля в Мэрионе. Она требовала возмещения морального ущерба в размере 50 тысяч долларов, но в суде ничем не смогла доказать отцовство Гардинга (у нее в свое время отобрали его письма), натерпелась оскорблений от адвоката ответчика и проиграла дело. И лишь в 2015 году, через 24 года после смерти Нэн и через 10 после смерти Элизабет, генетика подтвердила, что отцом ребенка был действительно Уоррен Гардинг.

Но у Гардинга была и другая пассия, и это куда более интригующая история.

Ее звали Кэрри Фултон-Филлипс. Она была женой одного из лучших друзей Гардинга, Джеймса Филлипса, совладельца лучшего в Мэрионе универмага. Летом 1905 года Филлипсы потеряли своего двухлетнего сына. Джеймс впал в жестокую депрессию и уехал в санаторий, Флоренс слегла со своей блуждающей почкой, а у Уоррена и Кэрри начался роман. Кэрри была красавицей того типа, какой назывался тогда "гибсоновской девушкой". Этот идеал женской красоты создал художник-график Чарльз Дана Гибсон: высокая, худая, с талией, затянутой в корсет, с прической "бюфант" или "помпадур", уверенная в себе и снисходительно-презрительная к мужчинам. Таких девушек много в рассказах О. Генри.

Поскольку Филлипсы и Гардинги дружили домами, вместе путешествовали, в том числе в Европу, любовникам удавалось успешно скрывать свою связь. В 1911 году Кэрри с дочерью надолго уехали: она считала, что дочь должна получить образование в Германии. Она, однако, продолжала встречаться с Гардингом урывками, приезжая для этого в Америку или Канаду.

Гардинг был без ума. Он писал ей письма в стихах. Эти вирши посвящены исключительно плотскому вожделению и по тем временам, да и по нынешним, совершенно неприличны. За 15 лет, что продолжалась их связь, Гардинг написал более тысячи страниц, адресованных возлюбленной. "В моих домашних отношениях, – писал он, уверяя Кэрри, что брак для него ничего не значит, – нет ни капли привязанности. Это просто существование, необходимое для видимости". Врачи периодически сообщали Гардингу, что его жена вот-вот умрет. Но в итоге она пережила мужа. Правда, всего на 16 месяцев.

Когда в 2014 году Библиотека Конгресса открыла доступ к этой переписке, журналисты набросились прежде всего на пикантные детали. Но в посланиях Гардинга есть нечто куда более серьезное.

Кэрри вернулась в Америку из Германии летом 1914 года законченной германофилкой. Она не скрывала своих убеждений в обществе. Интимные отношения с Гардингом возобновились. Между тем в Европе началась война.

Я никогда не одобрял твоего отношения к войне, но не любил тебя из-за этого меньше. Я сожалел об этом ради тебя и себя, потому что сознавал, какие затруднения могут быть с этим связаны. Я уверен, ты понимаешь. Но я знаю так же хорошо, как то, что я жив, что ты не стала бы меня уважать, если бы мое отношение было иным.

Так писал сенатор Гардинг своей возлюбленной в марте 1915 года.

В мае того же года немецкая торпеда потопила у берегов Ирландии британский пассажирский лайнер "Лузитания". Погибло 1196 человек, в том числе 128 американцев. Катастрофа настроила общественное мнение Америки против Германии. Но Кэрри Филлипс гнула свою линию. Мы не знаем, что именно она говорила или писала сенатору, но можем догадываться по его письмам. Вот послание от февраля 1917 года:

Честно говоря, я всегда признавал твою пылкую привязанность, симпатию и преданность Германии и уважал ее, потому что ты – это ты, и большинство острых углов я мог обойти... Но я могу и буду исполнять свой долг согласно своей совести и пониманию, а затем отвечать за последствия. Я не знаю сейчас, буду ли я голосовать за войну. Меня, возможно, не вынудят голосовать так. Когда я буду голосовать, я сделаю это с такой убежденностью, что запишусь в армию, чтобы сражаться за то, за что голосую. Возможно, отстаивание американских прав приведет, как ты предполагаешь, к нашему окончательному покорению. Что ж, если кайзер сможет завоевать мир, я присягну ему на верность.

Кэрри не просто требовала, чтобы сенатор проголосовал против объявления войны. Она угрожала предать их связь огласке, если он этого не сделает. Это ясно из письма, датированного апрелем 1917-го:

Моя память возвращается к потрясению, которое я испытал в Балтиморе, когда из сияющего блаженства, отблески которого создавали подобие рая, ты внезапно пригрозила мне разоблачением...

В те времена адюльтер безусловно осуждался обществом и мог поставить крест на карьере политика.

В апреле 1917 года США расстались со своим нейтралитетом и объявили войну Германии. Гардинг не только голосовал за объявление войны, но и выступил с речью в ее поддержку. В июне Конгресс принял закон о шпионаже (Гардинг и в этом случае голосовал за), который криминализировал антивоенную пропаганду. По этому закону, в частности, был осужден на 10 лет лишения свободы вождь Социалистической партии, кандидат на президентских выборах 1920 года Юджин Дебс (президент Гардинг помиловал его в декабре 1921-го).

Кэрри Филлипс, а вместе с ней и сенатор Гардинг попали под наблюдение ФБР. В ее досье появляются сведения о том, что она не скрывает своей прогерманской позиции и дружит с арестованной за шпионаж баронессой Цоллнер (баронесса была американкой, немецкие титул и фамилию получила от двух своих мужей-немцев, ее действительно арестовали с большой помпой в декабре 1917 года, но в суде дело развалилось).

Гардинг отлично знал о слежке. Он даже получил официальный запрос по поводу нее от военной разведки и умолял любимую воздержаться от рискованных высказываний:

Для меня вполне нормально, что ты свободно высказываешься по военным вопросам. Это не значит, что ты права, но для меня в свободном выражении нет ничего дурного. Я могу это понять. Но, пожалуйста, умоляю тебя, будь благоразумна в разговорах с другими.

Ее неосмотрительность приводила его в отчаяние:

Твоя позиция стала бросаться в глаза. Ты знаешь, что это обсуждалось не только дома и отзывалось эхом в 40 направлениях, знаешь, что это было доложено в здешние департаменты, и мы оба знаем, что мое имя соединялось с твоим... Говорили, что ты повлияла на мое голосование... Мы с тобой знаем лучше, но это ничего не меняет... Военная ситуация, твоя позиция, мои обязанности – все это влечет за собой пристальное наблюдение. Никто не знает, сколько бдительных глаз следят за нами. Нельзя выйти из дома, чтобы этого не заметили... Я не могу позвонить тебе или пообедать с тобой, чтобы об этом не узнали. Думаю, эта назойливая бдительность в основном направлена на меня, но суть в том, что она существует, и нам нужно вести себя соответственно.

Письмо от 2 февраля 1920 года окончательно ставит все на свои места. Кэрри Филлипс шантажировала Гардинга:

Твой план уничтожить меня и себя только усугубит тот вред, который мы уже причинили себе. Непохоже, чтобы ты думала о таком фатальном результате...

Теперь о деле. Я не могу гарантировать тебе большее материальное обеспечение, о котором иы часто упоминала. Нет смысла говорить об этом. Я могу заплатить жизнью или репутацией, но в моем распоряжении нет таких сумм! Чтобы избежать позора в глазах общественности, избежать краха в глазах тех, кто доверял мне в общественной жизни – и где я никогда не предавал, – я, если ты потребуешь этого в качестве цены, выйду в отставку по окончании своего срока и никогда не вернусь жить в Мэрион... Я заплачу эту цену, чтобы спасти себя от позора, а тебя – от самоуничтожения... Это одно предложение, полное, окончательное и охватывающее все.

А вот другое. Если ты считаешь, что, имея общественное положение и влияние, я могу быть более полезен для тебя и твоих близких, я буду платить тебе 5000 долларов в год, в марте каждого года, до тех пор, пока я занимаю государственный пост. Это немного, но это прибавит тебе спокойствия и даст некоторую независимость. Это вполне в моих возможностях. Я хотел бы платить больше, но мы можем делать только то, что в наших силах. Уничтожь меня – и у меня не будет никаких возможностей, в то время как та, которая тебе не по нраву, способна продолжать действовать в своих собственных интересах...

Когда в 1920 году Гардинг стал кандидатом в президенты, он понял, что мириться с шантажом больше нельзя, и рассказал обо всем боссам партии. Согласно популярной версии, растиражированной повсюду, представители партии встретились с Кэрри Филлипс и предложили ей отправиться с мужем в заокеанское путешествие за счет партийной кассы, с тем чтобы они не возвращались до выборов. Предложение якобы было принято. Кэрри получила около 25 тысяч долларов (297 тысяч по нынешнему курсу) на поездку плюс ежемесячный пенсион в 2000 долларов до конца ее жизни. Архивист Библиотеки Конгресса Карен Лин Фемиа утверждает, что источник этой теории, появившейся еще в 1922 году, сомнителен и никаких документов, подтверждающих ее (платежи будто бы оформлялись на подставных лиц), не существует. Тем не менее факт остается фактом: в сентябре 1920 года Филлипсы отправились в Китай, Гонконг и Японию, а оттуда на Гавайи. В Сан-Франциско они прибыли только в декабре 1921 года.

Разумеется, они могли оплатить поездку и собственными средствами. В интимные отношения с президентом Кэрри больше не вступала, но Филлипсы время от времени посещали мероприятия в Белом доме по приглашению Гардинга.

В марте 1923 года Гардинг слег с гипертонией. Врачи прописали ему длительный отдых, желательно на лоне природы. Летом с многочисленной свитой и группой журналистов он на специальном пульмановском поезде отправился в большое турне, посредством которого надеялся возродить народную любовь к себе. Поездка получила название "Вояж понимания".

Уоррен Гардинг в Йеллоустоунском парке. Лето 1923 года

Президент посетил Канзас, Юту, Монтану, Айдахо, Орегон, Йеллоустоунский национальный парк и парк Зайон, встречался с индейскими вождями и множеством простого народа. Гардинг стал первым президентом США, побывавшим на Аляске. На мосту Мирс-Мемориал через реку Танана он 15 июля вбил "золотой костыль" в шпалу только что построенной Аляскинской железной дороги и тем самым открыл движение по ней.

На обратном пути в Сиэтле Гардинг пожаловался на боли в желудке, и его уложили в постель. Сопровождавший его в поездке врач Чарльз Сойер пришел к выводу, что налицо пищевое отравление – президент еще на Аляске откушал краба. В Сан-Франциско пришлось отменить все мероприятия. Вечером 2 августа жена президента Флоренс читала ему вслух газету, затем оставила его одного в номере отеля, чтобы ненадолго зайти в свой номер напротив. В это время в спальню президента вошла одна из сиделок со стаканом воды и таблетками. Она увидела, что лицо пациента искажено судорогой, а рот открыт в немом крике, и бросилась за первой леди. Когда подоспел доктор, президент был уже мертв. Он скончался на руках у жены. По словам последней, агония была ужасной.

Внезапная кончина цветущего 58-летнего президента потрясла Америку. Пошли слухи о насильственной смерти. В отравлении Гардинга подозревали "огайскую шайку", в которую задним числом записали и доктора. В число подозреваемых попала и первая леди. Она навлекла на себя подозрения категорическим запретом вскрывать тело и не разрешила даже снять посмертную маску. Версию о том, что Флоренс Гардинг отравила мужа из ревности, развил в своей книге 1930 года "Странная смерть президента Гардинга" Гастон Минз, бутлегер, мошенник и частный детектив, которого будто бы наняла первая леди, чтобы он добыл доказательства супружеской измены (Минз утверждает, что именно он силой отобрал письма президента у Нэн Бриттон, при этом даже порвав на ней блузку; прочитав их, Флоренс Гардинг якобы была в бешенстве). Первая леди, по словам Минза, "более-менее" призналась ему в преступлении, объяснив, что сделала это, чтобы спасти репутацию мужа, а также из милосердия.

Похороны президента Гардинга. 8 августа 1923 года. Киножурнал British Pathé

Верить Минзу, конечно, невозможно. Флоренс к моменту выхода книги уже не было в живых. По самой скромной оценке, у Гардинга было не менее пяти любовниц, одной из которых – помимо Кэрри Филлипс – заплатили за молчание. Флоренс знала о четырех. Маловероятно, что ее взбесила связь именно с Нэн Бриттон, хотя, конечно, наличие внебрачного ребенка – дополнительно раздражающий фактор.

После путешествия Филлипсы вернулись в Мэрион, но жили раздельно. Джеймс начал прикладываться к бутылке и в 1939 году умер. Их дочь Изабель вышла замуж и жила в Швейцарии. У Кэрри Филлипс никогда не было никаких неприятностей из-за ее германофильских взглядов, хотя во время Второй мировой войны ФБР за ней тоже приглядывало. В 50-е Кэрри жила затворницей в своем захламленном доме вместе с целой сворой немецких овчарок. В 1956-м ее перевезли в дом престарелых. Спустя четыре года она умерла. Ее адвокат и опекун Дон Вильямсон, осмотрев дом, вскрыл чулан и нашел в нем коробку с письмами Гардинга.

О том, что происходило с этими письмами в дальнейшем, надо рассказывать отдельно. В 1964 году по решению суда доступ к ним был закрыт на 50 лет. Тем не менее Джеймс Робнолт, юрист и сочинитель, нашел возможность частично ознакомиться с ними. В 2004-м вышла его книга "Роман Гардинга: любовь и шпионаж в годы Великой войны". Робнолт утверждал, что Кэрри Филлипс была не просто шантажисткой или симпатизанткой Германии, а немецкой шпионкой.

Наследники Кэрри (в живых теперь остались лишь ее внучатые племянники, да и то по мужу) долго молчали, но перед тем, как Библиотека Конгресса открыла переписку, решили сделать превентивный ход и опубликовали заявление в Politico. По их словам, Робнолт признаёт, что у него нет ни одной прямой улики в пользу его версии, только косвенные, но считает, что юридически этого вполне достаточно. По мнению же наследников, это типичное "обвинение по ассоциации".

В президентских рейтингах Уоррен Гардинг традиционно занимает одно из последних мест – главным образом из-за коррупционных скандалов, к которым лично он был непричастен. Но драма его частной жизни едва ли не важнее и поучительнее его роли государственного мужа.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться

Гомофобия и политическое давление вынудили актрису Елену Санину и режиссера Оксану Глазунову эмигрировать в Болгарию. Три года они не могли добиться получения убежища в этой стране. После признания российской властью ЛГБТ-движения экстремистским Елену и Оксану попытались вынудить уехать из Болгарии. Лишь на последнем заседании суда было вынесено решение в их пользу. О долгой борьбе за права на безопасность театральные деятели рассказали Радио Свобода.

Об эмиграции

Оксана: Мы приняли решение уехать из России ещё до начала войны. Оно было связано в первую очередь с нашей профессиональной деятельностью, а во вторую очередь с темой ЛГБТК+ и политики. Когда мы понимаем, что ничего не можем делать как творческие люди, мы не можем жить. Для нас профессия – это всё. В России наши творческие возможности с каждым годом ограничивали все сильнее. Закон, направленный на запрет так называемой пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних, отрезал нам возможность работы с детьми. Наряду с нашей театральной деятельностью мы еще занимаемся преподаванием актерского мастерства. Запрет ЛГБТ-сообщества в России перечеркнул для нас любые возможности. Наш театр "31" был закрыт после доноса. Вплоть до отъезда мы выплачивали кредиты, потому что театр был создан нами на наши собственные деньги. После закрытия театра, отказа от сотрудничества с нами государственных театральных сцен мы поняли, что не можем больше заниматься своей профессией. Мы не можем разговаривать с людьми на важные для нас темы. Ставить непонятные детские утренники без социальной нагрузки и какого-то смысла мы не хотели. Нас интересовали вопросы свободы личности, противостояние человека и общества. В общем, у нас произошел накопительный эффект: гомофобия, преследование оппозиционных политиков и активистов, постоянные запреты и ограничения, – все это переполнило чашу терпения. Я сказала Лене, что мы не можем тут жить, потому что это невозможно. Либо мы закапываемся в могилу, либо мы эмигрируем.

Елена: С цензурой мы столкнулись задолго до войны. Чиновники требовали на утверждение текст нашего спектакля, чтобы решить, можно ли его играть. Нас просили убрать или заменить какие-то строчки. Например, в одном спектакле моменты о чеченской войне. Мы ещё до войны против Украины поняли, что работать в России не сможем. Нам отказывали в сотрудничестве государственные учреждения, потому что мы не принимали участия в провластных митингах. Мы решили уехать еще в 2019 году, не понимая, как у нас это получится. Мы просто купили карту Европы, повесили её на стену и начали размышлять об эмиграции. Мы поехали в Болгарию, потому что это было доступно. И влюбились в нее с первого взгляда. Мы выбрали город у моря, я всегда хотела жить у моря. Сразу переехать мы не могли. Мы должны были подготовиться. Пандемия задержала нас в Москве. Как только после пандемии пустили первые прямые рейсы, мы взяли кошку с собакой и улетели в Болгарию. Через три месяца нам надо было куда-то уехать по условиям визы. Оксана сказала, что нам нельзя ехать в Россию, потому что, видимо, будет война. И мы поехали в Турцию и Македонию. 4 января 2022 года мы вернулись в Болгарию, а уже 24 февраля началась война. Мы очень переживали. В Россию мы не могли вернуться, потому что критиковали войну публично еще в 2014 году. Миграция отправила нас в агентство по делам беженцев. Я помню, как мы стояли в очереди вместе с украинцами. Наша ситуация была ерундой по сравнению с тем, что чувствовали украинцы. Мы подали на беженство на основании нашей политический деятельности, принадлежности к ЛГБТ-сообществу и профессиональных взглядов. Агентство по делам беженцев не нашло причин предоставить нам убежище. Мы уже три года оспариваем его решение. У нас было десять судебных заседаний на двоих. Во многом это произошло из-за того, что мы не смогли найти адвоката в начале процедуры.

Оксана: У нас были основания для получения беженства и доказательства. Но нам было непросто объяснить агентству по делам беженцев, как работает российский репрессивный аппарат, как хаотично он бьёт по людям. Чиновники в отказах писали, что у нас маленькая аудитория в соцсетях, они считали наших подписчиков. Сотрудники агентства по делам беженцев использовали для обоснования отказа цитаты Путина, отрицающие факты дискриминации ЛГБТ-людей в России. Последний отказ содержал формулировку, что нас лично в гей-клубе не арестовывали, в СИЗО не заключали. После принятия закона, признавшего ЛГБТ-сообщество экстремистским, чиновники нас "рассмотрели" по ускоренной процедуре. Нам предписали покинуть страну. Мы подали в суд и первый раз выиграли. На последнем судебном заседании были приняты наши аргументы. Судья отправил наше дело в агентство по делам беженцев и рекомендовал им пересмотреть наше дело с учетом его рекомендаций. Судья написал, что репрессии в России в самом деле есть и нам там грозит тюрьма. Сейчас у нас есть основания надеяться на предоставление нам убежища.

О гомофобии

Оксана: В России люди, не стесняясь, вмешиваются в чужую личную жизнь. И они беспардонно высказывают свое мнение тем, кто, с их точки зрения, живёт как-то не так. Люди, с которыми мы в России сотрудничали, считали возможным задавать нам личные вопросы. Нас постоянно спрашивали, состоим ли мы в браке, есть ли у нас дети. Мы не могли без тревоги пригласить к себе домой мастера для ремонтных работ. Один из них, увидев, что в квартире одна кровать, начал нам хамить. Когда мы с Леной гуляли за руку по Москве, нам кричали разные гадости. Я считаю, что российское общество очень гомофобно. Это связано с неприязнью к тем, кто отличается от массы. В Болгарии, хоть её и называют постсоветской страной, в большей степени уважают личную жизнь. В танцевальном коллективе, где занимается Лена, ее спросили, замужем ли она. В ответ она показала наше совместное фото. Реакцией подруг было умиление и никакого негатива. Здесь в целом больше человечности и доброты.

О театре

Оксана: Я ещё в университете поняла, что большое количество выпускников театральных вузов не имеют возможности творить свободно в государственной системе. И я решила создать свой театр. Для меня театр – машина для путешествий во времени и пространстве, для которой не должно быть границ. Театр рассматривает человеческую историю в целом: мы говорим о прошлом и о настоящем. Мы немного переводим классику на современный язык, чтобы сохранить эмоциональный и социальный опыт человечества и передать его современному поколению. Наш диалог со зрителем был на острые глобальные темы. В финансовом и бытовом плане нам с театром всегда было сложно. Я совмещала должности режиссёра и директора. Мы были некоммерческой организацией и финансировали театр на свои собственные средства. Одно время мы прикипели к пространству "Мастерская" Алексея Паперного, где работало много театральных коллективов. Этот зал, очень лояльный к нам, к сожалению, закрылся. Мы арендовали другое помещение без какой-либо поддержки государства и спонсоров. Наши зрители накидали нам донатов, которых хватило только на аппаратуру. Но периодически к нам приходили странные люди и спрашивали, с чьего разрешения мы здесь находимся. Мы арендовали это помещение, как и все остальные, как это мог бы сделать любой человек. Закончились эти визиты тем, что пожарная инспекция выписала нам штрафов на 1,5 миллиона за то, что у нас слишком узкие двери, несмотря на то что здание являлось историческим и никаких изменений мы там не делали, да и не имели права. После штрафа мы вынуждены были съехать. Потом мы играли спектакли ещё какое-то время, пытались находить площадки, хотя это было трудно. У нас была и взрослая, и подростковая театральная студия при библиотеках и домах культуры. Но в этих организациях мы не прижились, потому что мы однополая пара и отказывались выходить на провластные митинги. С формулировкой, что мы не вписались в коллектив, нас попросили уволиться. После этого у меня очень долго была депрессия. В тот момент особенно разочаровали конформизм и выученная беспомощность, которую я обнаружила в маленьком коллективе нашего театра. Я увидела в своих артистах все больные места российского общества. Я думаю, что настоящей причиной нашего закрытия были доносы, связанные с гомофобией. Люди, которые на нас доносили, сводили какие-то личные счёты, а государство за это уцепилось. Государство репрессирует в первую очередь творческих людей. Видимо, их влияние на общественное мнение не так мало, как кажется. Я не разочаровалась в профессии, но разочаровалась в людях. И все же я продолжаю верить, что искусство способно изменить мир, хотя уже давно избавилась от юношеского максимализма.

Елена: У нашего театра есть свой сценический язык, как и у любого театра. В спектаклях Оксаны всегда очень много пластики, движения и музыки. Мы всегда общаемся со зрителями напрямую без так называемой "четвертой стены". Это, наверное, близко к Вахтанговской школе. Оксана выросла на Театре на Юго-Западе Валерия Беляковича. Можно сказать, он её неофициальный учитель. А также на театре Романа Виктюка, наследие которого сейчас активно уничтожается путинским режимом. Нас с Оксаной познакомил театр. Мой первый театр, в котором я работала, уже изжил себя, и я искала, как мне дальше развиваться. Оксане меня кто-то порекомендовал. Она позвонила и сказала, что у нее сложная ситуация. Ей нужна актриса, чтобы ввестись сразу в два спектакля. Она назвала мне фамилии двух драматургов – Вадима Леванова и Теннесси Уильямса. Леванова я как раз читала в это время, а Уильямс вообще мой самый любимый драматург. Спектакль "Крик", который мы в итоге поставили, я люблю больше всего. Когда я услышала эти две фамилии, я сразу сказала Оксане "да", не понимая ни условий, ни количества работы. И мы начали репетиции. На тот момент были заявлены гастроли в Киеве. Актеры не поверили, что мы успеем отрепетировать, и ушли. Мы не сдались, и за полторы недели поставили моноспектакль "Пятая стадия". Во время премьеры было очень страшно. Я даже не вышла на второй поклон, потому что не была уверена, что аудитория среднего и старшего возраста, которая была в Киеве, поняла наш спектакль. Мы думали, что он скорее для молодёжи, потому что он состоял из сочетания поэзии и музыки певицы Бьорк. Но зрители приняли нас очень хорошо. Мы поняли, что создали что-то интересное. Украина для нас стала особенной страной, потому что оттуда мы приехали уже парой.

О детской театральной школе

Елена: В Болгарии мы создали свою театральную школу и обучаем подростков и взрослых актерскому мастерству. У нас сейчас 18 подростков и одна группа взрослых. Наша театральная студия наполовину состоит из русских, наполовину из украинцев. Есть ещё раз ребята из Беларуси. Все наши ученики эмигрировали вынуждено из России и Украины. Им сложно адаптироваться в Болгарии. Театр поддерживает и сплачивает их. Когда мы делали первый спектакль с подростками, мы сказали ученикам, что они не просто исполнители, они художники и могут говорить о том, что волнует именно их. Они долго молчали. Затем стали говорить на очень взрослые темы. За наш первый спектакль мы получили второе место на фестивале театральных школ. Жюри сказало, что это очень здорово, что в нашей группе занимаются и русские, и украинские дети, что мы делаем искусство и в нашем подходе они чувствуют школу.

Оксана: Дети выбрали серьезную тему для творчества о смысле жизни, о борьбе и невзаимности. В спектакль вошла военная тема о бюрократии и проблемах разделенных войной людей. Все это мы рассказали драматическо-пластическим языком. Когда ученики спорят и вредничают, я им говорю, чтобы они старались создавать вокруг себя такой мир, в котором им самим будет приятно жить. Распыляя негатив в пространство, ты сам же в нем и находишься. Как сказал испанский драматург Лопе де Вега: "Живи и жить давай другим!"

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться