Межпланетные звуки. Артемий Троицкий – о предвкушении космоса
Настоящий материал (информация) произведен, распространен и(или) направлен иностранным агентом Троицким Артемием Кивовичем, либо касается деятельности иностранного агента Троицкого Артемия Кивовича. 18+
*Артемий Троицкий не согласен с этим статусом
В 350-м выпуске подкаста "Музыка на Свободе" Артемий Троицкий предлагает послушать композиции на космические темы.
Какое, наверное, приятное и увлекательное занятие – придумать интересную тему и подобрать в русле этой темы много всякой хорошей музыки. Полагаю, что примерно таким образом возникла концептуальная компиляция под названием Into the Sixties: Towards a Cosmic Music (“Вперёд, в шестидесятые: по направлению к космической музыке”). И с подзаголовком Pre-echoes of a momentous decade: “До-отголоски эпохального десятилетия”. Да, космическая эра началась в октябре 1957 года с запуском первого советского спутника, но развернулась в полный рост в шестидесятые – Гагарин и Гленн, "гонка в космосе", высадка на Луну… И термин "космическая музыка" появился тогда же, с подачи Джо Мика и его пьесы Telstar, а затем и "спейс-рокеров" Pink Floyd, Tangerine Dream, Клауса Шульце и прочих.
Замысел составителей (к сожалению, их имена не указаны в толстом буклете) монументального сборника понятен: представить корни и источники вдохновения музыкального космизма в разножанровых сочинениях первых шести декад ХХ века – от Эрика Сати до Чарли Мингуса и от индийских раг до ранних электронных экспериментов. Очень эклектично, но всё равно не исчерпывает тему: скажем, мне не хватило Луиджи Руссоло и итальянских аудиофутуристов, равно как и Александра Мосолова и советского музыкального конструктивизма. Но всё остальное, кажется, в наличии. Обратимся!
Короткая увертюра: пьеса Ursa Major (“Большая Медведица”) пионервожатой британской электронной музыки Дафнии Орам (1925–2003). Она пришла работать на Би-би-си в годы Второй мировой и стала соосновательницей легендарной Радиофонической мастерской (1958) и её первым директором. Изобрела оптический (аналогично советскому АНС Евгения Мурзина) синтезатор звука Oramics.
Если заходит речь о симфонической музыке на космические темы, то наверняка первое, что приходит в голову, – это знаменитая симфоническая сюита англичанина Густава Холста “Планеты”, написанная в 1915–1917 годах и впервые полностью исполненная в 1920-м. Вагнерианского размаха романтическое произведение из семи частей (Земли там нет, а Плутон ещё не открыли), самыми популярными из которых стали “Марс, вестник войны” и “Юпитер, приносящий радость”. Существует в сотнях интерпретаций, в том числе многих рок-групп. Мы послушаем отрывок из “Юпитера” в исполнении Симфонического оркестра Би-би-си, запись 1957 года.
Электронные эффекты и первые синтезаторы, появившиеся в самом конце сороковых и начале пятидесятых годов, дали космической теме новый импульс: это был тот случай, когда новаторская звуковая палитра в точности соответствовала фантастическим образам. Центральная фигура здесь – великий немецкий композитор, признанный "отец электронной музыки" Карлхайнц Штокхаузен (1928–2007). Странно, что на сборнике представлена акустическая пьеса Zeitmasse в исполнении американского Оркестра Роберта Крафта, а не сочинённые в тот же период (1955) электронные опусы Штокхаузена, скажем, Gesang der Junglinge.
Джаз – музыка, как правило, плотская и достаточно приземлённая, и космос в ней представлен в основном любовными страданиями под Луной. Однако на нашем сборнике фигурирует немало музыкантов эпохи free jazz – Эрик Долфи, Орнетт Коулмен, Джон Колтрейн… Составителям виднее, но, на мой взгляд, единственная поистине космическая персона в истории джаза – это, конечно, удивительный Сан Ра (Херман Пул Блаунт, 1914–1993). Мистик, футурист и главный афрокосмист всех времён. Композитор, органист и лидер своего Аркестра (да, с буквой А), он родился в Алабаме и утверждал, что в тридцатые годы посетил планету Сатурн. (Я склонен верить.) Аркестр он сформировал в Чикаго в 1955 году, а в 1957-м вышел их первый альбом Jazz by Sun Ra, который завершает пьеса Sun Song.
“Вперёд, в шестидесятые!” предлагает ещё много разной музыки – композиторов-импрессионистов (Дебюсси, Равель), модернистов (Стравинский, Шёнберг), авангардистов (Варез, Берио), россиян (Скрябин, Шостакович). И даже немножко лёгкой музыки, которую я и выбрал на десерт. Констант Ламберт (1905–1951, доселе неизвестное мне имя) – композитор и дирижёр, руководитель Ливерпульского филармонического оркестра и автор музыки для балетов, работавший с самим Дягилевым. В мае 1945 года (победа!) они с оркестром записали на торжественном концерте в филармонии “Вальс для Близнецов” из балетной сюиты “Гороскоп”. Кстати, Близнецы – это мой знак.
Плейлист "Музыки на Свободе" #350
1. Chelsea Wolfe (USA). House of self-undoing. LP SHE REACHES OUT TO SHE REACHES OUT (Loma Vista)
2. Girls In Synthesis (UK). Watch with mother. LP THE REST IS DISTRACTION (Own It)
3. Sisa Michalidesova (Slovakia). Može žit hlava bez tela? LP MAJSTER A MARGARETA (LP Studio Slovakia)
4. Ibid. Klaun. LP DROPS OF ME (LP Studio Slovakia)
5. La Bien Querida (Spain). Esto que tengo contigo. LP PAPRIKA (Sonido Muchacho)
6. Daphne Oram (UK). Ursa Major. LP INTO THE SIXTIES: TOWARDS A COSMIC MUSIC (El)
7. Gustav Holst (UK). Jupiter, bringer of jollity. LP Ibid
Библиофил Михаил Фрейдлин: "Книга боится равнодушных людей"
В его собрании более двухсот тысяч книг, каждая десятая явилась на свет более ста лет назад. Как страстное увлечение книгами берет в переплет судьбу человека? О кругообороте книг в природе Радио Свобода поговорило с Михаилом Фрейдлиным, книготорговцем и коллекционером.
Мы познакомились на форуме свободной культуры "СловоНово" в Черногории. Чета Фрейдлиных третий год приезжает сюда в сентябре из Нью-Йорка и привозит несколько редких книг.
– Я родился в 1954-м в Москве, – рассказывает Михаил. – Семья была юридическая, дед в молодости неплохо зарабатывал и среди прочего купил квадратные метры в одном из первых жилищных кооперативов "Ранит" в 5-этажном кирпичном доме 1928 года постройки напротив храма, где Пушкин венчался с Гончаровой. Там я и вырос в коммуналке на третьем этаже под картиной "Грачи улетели" и морским пейзажем Айвазовского.
– "Грачи прилетели"?
– Улетели – всё было то же самое, но без грачей. Не уверен, что это Саврасов, но очень похоже. Читать меня научили в четыре года. Когда подрос, мне давали бидоны и посылали за керосином, потому что газа не было, готовили на керосинках.
– То есть дом не был газифицирован? Это какие же годы?
– 1960-е. В школу пошел на улице Воровского (сейчас Поварская). Наша школа была экспериментальной при Академии педагогических наук РСФСР. Новое блочное здание построили в 1955-м вместо снесенной 5-й Московской гимназии, где учились Маяковский, Пастернак, Иван Ильин. У нас были отличные учителя, литературу захватывающе преподавала Наталья Ефимовна Бурштина, дочь известного в начале прошлого века журналиста Рыклина. Учились шесть дней. Ежедневно мне давали 10 копеек на школьный завтрак, но холодную котлету я не ел. Зато к субботе у меня собиралось 60 копеек, на которые я покупал книжку, родители не возражали. После школы два с половиной года учился в Менделеевском институте. С химией взаимности не случилось, закончил экономический в Институте пищевой промышленности. Начал работать, убедился – не моё. И ушёл в "Союзинформкино" старшим редактором.
Михаил Фрейдлин в Черногории
– Из пищевой промышленности в старшие редактора кино?
Есть закон: чем больше книг продаешь, тем больше их остается
– В числе моих друзей был замечательный киновед Даниил Дондурей, который позже снискал известность как многолетний редактор журнала "Искусство кино". Его жена Зара Абдуллаева за треть века издала полтора десятка книг о кинематографе, в том числе первую книгу об Олеге Янковском. Они меня сосватали, и стал я работать, шли 1980-е. Работал с Александром Миттой, Сергеем Соловьевым, Александром Сокуровым, многими режиссерами, интересно было. А потом страна зашаталась. И однажды моя приятельница и одноклассница Ирочка Рудакова (она была помреж у Эфроса) пришла и говорит: "Вам бы лучше сваливать". Созрели мы, когда по телевизору в 1989-м сказали: "Евреи могут не беспокоиться, погромов не будет". Тут мы собрались и по израильской визе уехали в Америку: я, моя жена Ира и наша 7-летняя дочь Маша.
– Ехали к друзьям, знакомым, знали куда?
– Думали, что знаем, оказалось, неправильно думали, – вступает в разговор Ирина.
– Она – двигатель прогресса, – кивает в сторону жены Михаил. – Ира математик, очень умная.
– А книги когда начались? Вы их с собой в Америку привезли?
– Ни одной не привез. А началось с "Нового русского слова".
– Когда мы приехали, это была основная ежедневная газета русской эмиграции, она выходила с 1910 года и менялась со временем и людьми, – снова Ирина говорит. – В 1990-х в "Новом русском слове" сотрудничали Константин Кузьминский, Александр Генис, Михаил Эпштейн, ранее – Вячеслав Завалишин, Виктор Некрасов, Эдуард Лимонов, другие. Сергей Довлатов сатирически описал эту газету как "Слово и дело". Редакция решила плюс к выпуску газеты продавать русские книги и поручила это Мише.
– Доверенный человек за мои деньги по списку покупал книги в Москве, загружал контейнер и присылал в Нью-Йорк. Тогда тираж "Нового русского слова" доходил до ста тысяч, было шесть полос рекламы, среди прочего печатали по четвергам каталоги книг на продажу. Покупки доставлялись почтой. Чеки поступали в "Новое русское слово", доходы делились пополам. Так продолжалось около двух лет.
– А первую книгу помните?
– Да. Первую книгу я продал в Нью-Йоркскую публичную библиотеку. Это была большая книга-альбом из серии "Пути русского авангарда", известная библиофилам как калаушинский Бурлюк: Калаушин, Б. Бурлюк, "Цвет и рифма", Санкт-Петербург, Апполон, 1995. Книги я знал неплохо, но потребности Нью-Йорка узнавал постепенно, приобретал опыт. Когда стало трудно получать книги из России, стал покупать старые библиотеки в Америке, так в собрании появились книги первой эмиграции. Открыл в Куинсе в начале 1990-х магазин русской книги.
– Когда мы приехали, Куинс еще хранил славу места, где живет московская и ленинградская интеллигенция, – снова Ирина говорит. – Там прежде была большая русская община. Жил Григорий Поляк, создатель издательства "Серебряный век", в котором в 1981-м вышел "Компромисс" Довлатова, журналисты Евгений Рубин и Александр Грант, писательская чета Владимир Соловьев и Елена Клепикова, с ними мы и сейчас перезваниваемся. На Куинс-бульваре жизнь кипит. Миша снял половину видеосалона, поставил два десятка книжных стеллажей. Книжный магазин быстро стал местным русским центром.
– У меня работал поэт Владимир Гандельсман, – вспоминает Михаил. – Место притягивало интересных людей. Евгений Евтушенко заходил часто. Мы и в Москве с ним вместе проводили время. Андрей Вознесенский тоже заходил к нам, когда бывал в Нью-Йорке. Ежегодно перед поездками во Францию звонил Василий Аксенов: "Если ты не пришлешь мне десять детективов для жены, то мне жизни не будет". Я собирал ему детективы и отсылал. Приходила Елена Довлатова, с ней мы видимся до сих пор. Рэй Брэдбери через агента много лет покупал у меня русские переводы своих книг – он собирал свои книги на разных языках. С Бродским, к сожалению, не довелось встретиться.
Защищайте книгу от дождя, огня, мороза, палящего солнца
Через четыре года сняли помещение побольше, чем угол видеосалона. Там можно было удобно поставить стулья, появилось достаточно места для литературных и музыкальных встреч. Особенно запомнились вечера Михаила Мармера, Псоя Короленко, Вадима Певзнера, Марка Фрейдкина, много музыки было. А потом книг становилось всё больше, потому что прибывало больше, чем продавалось, и переехали в еще большее помещение. А потом снова переехали. Есть закон: чем больше книг продаешь, тем больше их остается. Лет семь назад я все закрыл, книги перевез в наш дом и гараж, потому что аренда делала мою жизнь труднее, чем хотелось.
Думаю, сейчас у меня более двухсот тысяч книг, библиотека каталогизирована. Если зайти на сайт, можно увидеть разделы, среди них русская литература, зарубежная, редкие книги, эмигрантские издания, история, публицистика, философия, психология и так далее.
Книга из собрания Михаила Фрейдлина
– У книги тоже есть год рождения, как и у человека, у вас какого возраста книги?
– Если взять книги, которым более 100 лет, их у меня около 20 тысяч. Посмотрите, как может выглядеть редкая книга, изданная в Берлине в 1921 году. Я встретил её единожды в жизни, а я видел много книг, и это значит, что она большая редкость. Кто делал обложку, пока не знаю, надо бы выяснить. А вот константинопольское дореволюционное издание. Таких у меня довольно много. Есть эмигрантские издания 1960-х, 1970-х годов. Русские книги, изданные в Париже, Берлине, Праге. И это, пожалуй, единственное место в Америке с таким большим ассортиментом.
– Для книги есть условия хранения?
– Само собой. Защищайте книгу от дождя, огня, мороза, палящего солнца. Книга любит заботу, боится пыли, грызунов, равнодушных людей.
– А какие, может быть, исключительные вещи памятны вам?
– Мне посчастливилось держать в руках такие раритеты, как, например, монастырские книги XV века, визитная карточка Николая II, список гостей, которые приезжали к Николаю II на охоту, с указанием, сколько патронов отстреляли, сколько рябчиков добыли, плакаты времен Первой мировой войны и другие.
– Что вы чувствуете, когда прикасаетесь к редкостям?
Книги нам принадлежат не вполне. Они нам даются на хранение и могут менять владельца
– Ощущение, словно время держишь за эрогенные зоны. Я, видите ли, профессионально знаю филателию и неплохо живопись, многие годы покупал собрания старых библиотек, которые иногда долго бывали под замком. Жизнь ведь часто понимается как день приезда-отъезда, а на самом деле тут цепь событий, сюжет, если хотите – книга. В книге, которую делали сто лет назад, всегда что-то есть, флер какой-то, его можно ощущать. Книги нам принадлежат не вполне. Они нам даются на хранение и могут менять владельца. Бывает, что ко мне приходят книги, которые я ранее продал. Или прежний хозяин уходит в небесные тверди, и книга возвращается ко мне.
Чудный случай был с антологией "Мастера русского перевода". Филолог и переводчик Ефим Эткинд подготовил двухтомник и снабдил его вступительной статьей "Стихотворный перевод в истории русской литературы". Проверили и одобрили корректоры, редакторы, цензоры, Главлит и предредколлегии серии "Библиотека поэта". Издательство "Советский писатель" напечатало в Питере 25 тысяч экземпляров – готовы к продаже. И вдруг катастрофа: обнаружена "идеологическая диверсия". Партаппаратчиков разгневала фраза в предисловии о том, что из-за цензуры русские поэты-переводчики обращались к читателю языком Гёте, Орбелиани, Шекспира, Гюго. На переводчиков к тому же взъярились из-за пятой графы. И физически зарубили весь тираж. Вскоре после этого приходит к Эткинду молодой типографский служащий: "Возьмите, вам это нужнее". Протягивает пакет, а там – двухтомник. Эткинд подробно рассказывает о кампании травли 1968 года в своих "Записках незаговорщика". Прочел я мемуары, смотрю на свою полку – первый том другого оттенка синего, чем второй. Потому что затем антологию переработали и выпустили в "политкорректном" виде. Читаю предисловие и понимаю – передо мной первоначальная статья Эткинда с "крамольной" фразой, как обожгло: да! Да! Это он – тот самый, скорее всего, тот самый спасенный экземпляр.
С Евгением Евтушенко у нас были теплые, простые отношения.
Показал ему свою счастливую находку. А он беспрекословно: "Я тоже пишу антологию, забираю книгу у тебя, мне нужнее". Ну забираешь – забирай, тут истории страницы. Прошло время. Поехал я в Москву по делам, и было у меня поручение к Евгению Витковскому, фантасту и переводчику. Звоню из гостиницы, Евгений хвастается, что поэтов Серебряного века издает в миниатюре тиражом по 50 экземпляров. А я: "50 – ерунда, у меня единственный экземпляр Эткинда был". А он: "У меня такой есть". А я: "А у меня – нету, Евтушенко отнял". А он: "А я-то свою книгу у Евтушенко отобрал. Увидел у него и говорю, мол, переводы от тебя далеко, а мне нужнее". Так уникальная книга, как искусственный спутник Земли, сделала полный оборот, чтобы принадлежать правильному человеку. И таких случаев много.
Книга из собрания Михаила Фрейдлина
– И вы забрали книгу у Витковского?
Книги как породы собак – есть болонки, а есть сенбернары
– Нет, как я мог: нельзя вернуть потерянное. Или еще история. Явилась ко мне дама рафинированная и с порога: "Я экстрасенс. Ищу "Стакан воды" Эжена Скриба". Книга этого французского драматурга первой половины XIХ века издавалась в серии "Библиотека драматурга" в 1950-е и встречается редко – мало кому она нужна в эмиграции. Так и сказал. А она невозмутимо: "Поищите". И ушла. Ровно на следующий день в моем немецком районе, где русский язык днем с огнем, открывается дверь, заходит стрикашечка, высыпает из сумки гору книг, и первое, что я вижу, – Эжен Скриб "Стакан воды". В растерянности звоню заказчице. А она без тени удивления: "Высылайте". И дала адрес.
Жизнь состоит из событий иногда очень маловероятных, которые тем не менее какой-то логике подчинены, мы эту логику не всегда понимаем, но что-то в этом есть, какие-то странности. Однажды заходит в магазин гражданин афроамериканской внешности. "Чем могу помочь?" – обращаюсь к нему по-английски. А он на отличном русском: "Меня интересует, как вы продаете мои переводы Томаса Элиота". Оказалось, что он друг поэта Гандельсмана, дитя Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве 1957 года. Вернулся на историческую родину к папе и заодно Элиота перевел. Так что надо бы быть осторожнее, разговаривая по-русски.
Ирина и Михаил Фрейдлины
– А какие жанры и писатели близки вам?
Книга – нечто большее, чем предмет купли-продажи, в ней концентрированное время
– Люблю фантастику, поскольку вся наша жизнь – фантастика. Среди русских литераторов выберу Стругацких (когда-то у меня была передача на радио с Борисом). Ценю Брэдбери, Шекли, Генри Каттнера, еще десяток имен могу назвать. С 1965-го по 1999-й издательство "Мир" выпускало книги серии "Зарубежная фантастика". Вышло 135 книг, среди них: "Марсианские хроники" Брэдбери, "Охота на Сэтавра" Лема, "Паломничество на Землю" Шекли, "Путь марсиан" Азимова, "Средство Макропулоса, Война с саламандрами" Чапека и другие.
Чем дольше живу, тем больше меня интересуют литературные мемуары, лагерные воспоминания. Многие литературные журналы публиковали и продолжают публиковать мемуары, например "Грани" и "Мосты" в Германии. Во Франции с 1920-го по 1940-й выходили "Современные записки". У меня много журналов, которые выпускала первая эмиграция. Например, такая редкость, как "Смена вех", выходившая в Праге в 1921-м. Или, например, в Канаде в 1960-х организация юных разведчиков выпускала журнал тиражом около 20 экземпляров. В Сиднее тоже журнал русской эмиграции выходил, этих изданий нет даже в Австралийских центральных библиотеках.
Поэзию очень люблю, много знаю наизусть, особенно у Самойлова. Из этого же поколения назову Слуцкого, Левитанского, Анчарова. Из начала прошлого века – Мандельштама, Ахматову, Цветаеву, Иванова. А среди современников на слуху и памяти – Бахыт Кенжеев, Лев Рубинштейн, Алексей Цветков, Сергей Гандлевский, Юлий Гуголев, Вера Павлова, Владимир Гандельсман. Много книг поэзии выходило в издательстве Academia. Люблю эти издания, они добротные и делались большими профессионалами.
В 1990 году московская художница Натта Конышева написала двойной портрет Михаила и Ирины Фрейдлиных за неделю до их вылета в США
Люблю русскую литературу, с удовольствием читаю Битова, Набокова, я вообще читающий. Проблема в том, что стоит мне найти хорошую книгу и поставить на свою полку, как её вскорости заказывают, и я вынужден с полки её снимать. Это причуды профессии, движение материала, встречи и расставания с хорошими книгами. У меня есть метафора ("Не говори", – шепчет Ирина): нельзя быть хозяином публичного дома и беззаветно любить женщин. Это про книги.
– Что значит "хороший переплет"?
– Матерчатый переплет – лучшее, что было придумано. Стоимость книги во многом определяется качеством бумаги. В берлинских изданиях бумага окислялась, очень хрупкая. Французские книги устойчивее ко времени. Кожаный переплет удорожает книгу. Есть книги с золотым тиснением, миниатюрные, которые прочтешь только с лупой, есть огромного размера. Книги как породы собак – есть болонки, а есть сенбернары.
– Меняются читательские предпочтения с течением времени, возможно это сформулировать?
Бумажная книга не чета электронной
– Люди разные, и, соответственно, разные им книги интересны. Есть люди, которые хотят читать детективы, другие хотят стихи. Когда человек звонит мне и говорит "алле!", я уже знаю, какую книгу он хочет, жанр могу определить стопроцентно. Тридцать лет назад еще были живы зрелые женщины, которые любили читать про любовъ с твердым знаком и покупали огромное количество книг Даниэлы Стил, Джудит Макнот и так далее, а потом, может быть, у них на полках место закончилось, может, другие причины, электронными книгами они не баловались, приехав в США в основном из Харькова и Одессы. Большое количество интеллигентных людей с хорошим образованием и вкусом читали хорошие мемуары, крепкую русскую литературу и хорошие переводы. Эти люди еще остались, хотя и не могу сказать, что их много. И есть коллекционеры, которые собирают все издания, скажем, "ИМКА-Пресс" или "Ардис". Есть собиратели дорогих или редких книг. Бывает, что приезжают ко мне через океан, чтобы увезти что-нибудь редкое.
– Если бы неравнодушный человек сказал вам: хочу быть книготорговцем?
– Я бы его обнял и продал все свои книги.
– Разве можно стать книготорговцем по мановению волшебной палочки? На музыканта всю жизнь учатся, книготорговля проще?
– Книготорговля – бизнес, и человек, который умеет хорошо вести бизнес, может достичь большого успеха, неважно, что он продает: книги, куриные яйца или яйца Фаберже.
– Какое отношение к электронным книгам?
– Когда меня просят послать мейл, всегда говорю, что я человек из XIX века, пишу гусиным пером. Про электронные могу сказать только, что они у меня не ассоциируются с книгами вообще. При чтении книги надо перелистывать страницы, в электронном виде иначе. Бумажная книга хранит следы людей, которые её читали. Американский писатель Владимир Соловьев показывал мне книгу Бродского с примерно такими пометками: "Какой кошмар! Так писать нельзя! Полное дерьмо!" Человек читал и комментировал карандашиком. Бумажная книга не чета электронной.
– Дружите, наверное, с библиотеками, университетами?
– Крупнейшие библиотеки Америки, многие университеты и слависты США и Канады – наши многолетние партнеры, как и нью-йоркский музей Metropolitan. Книга – нечто большее, чем предмет купли-продажи, в ней концентрированное время. Если университетская библиотека хочет добыть какую-то книгу (а если она ею сразу не овладела, значит, это редкость), то в Google, когда набирается автор или издательство, выскакивает мой магазин, так и завязываются отношения. Искомое часто находится у меня, или я помогаю найти.
Ко мне чаще обращаются люди, которые ищут то, что появилось давно. Я знаю, наверное, всех значимых коллекционеров, таких немало в мире, в том числе в России, среди них медиамагнаты и политики, порой эти люди теряют свободу, и их библиотеки куда-то деваются. Однажды приехал ко мне человек из России, увидел книгу "Радуга: Русские поэты для детей", составитель Саша Черный, 1922 год, Берлин. Сказал, что готов купить, если я отдам ему весь тираж, у меня 70 экземпляров было. "А денег хватит?" – спрашиваю. А он: "Я купил только что кусок Финского залива, дом построил, должно хватить". – "А как перевозить?" А он: "Меня не волнует, всё решено".
– И он купил 70 экземпляров "Радуги"?
– Он не купил – я ему не продал!
– Почему?
– Жалко было расставаться. Так бывает, потому что книга – сложная вещь.
