Документальный анимационный фильм "Папины письма" о расстрелянном в Сандормохе советском учёном не показали на крупнейшем российском фестивале анимационного кино, который в марте прошел в Суздале. Этот фильм был включён в фестивальную программу, но в последний момент его вычеркнули. В Ереване, свободном от путинских запретов, этот фильм, и другие актуальные российские анимадоки посмотрели и обсудили с режиссёрами в клубе независимой кинодокументалистики Freedoc.

Три анимационных фильма посвящены сталинским репрессиям, четвёртый – история о ветеране чеченских кампаний, снятый его дочерью.

Клуб Freedoc год назад открыла в Ереване петербуржская журналистка Валерия Цыганова, писавшая об авторском кино. В клубе смотрят документальное кино, снятое россиянами. Теперь и анимадок.

Программу анимационных фильмов Валерия назвала "Неудобное прошлое. Личный взгляд".

"Приятного просмотра я вам пожелать не могу. Но желаю содержательного", – сказала она зрителям.

Программа началась со своего рода анимационного эпиграфа – мультфильма Екатерины Алдашиной "Квартира тиха, как бумага" по стихотворению Осипа Мандельштама, которое читает Михаил Ефремов. Фонограмма записана не специально для фильма, а на одном из концертов. Фильм вышел, когда Ефремов уже отбывал наказание. Получился мостик от прежних заключённых к нынешним.

"К созданию мультфильма меня подтолкнула ситуация с Михаилом Ефремовым. Я увидела, как внезапно может измениться жизнь человека. Идея пришла, когда он сидел под домашним арестом. Я случайно услышала в его исполнении это стихотворение. Оно созвучно ощущениям современного человека, который находится в тёплой уютной реальности, но при этом в его голове страх будущего, он боится ареста – возможного, вероятного. Качество аудиозаписи хуже, чем хотелось бы. Надеюсь, когда-нибудь перезапишем", – рассказала Екатерина Алдашева.

Смотри также

Суд решил отпустить Михаила Ефремова по УДО

"Математика молчит"

"Сколько?" – снятый в 2024 году фильм Ксении Горда о Назинской трагедии: в 1933 году на остров вблизи сибирской деревни Назино свезли тысячи репрессированных – раскулаченных и "деклассированных". На острове не было ни еды, ни жилья. Большинство людей погибло. Зафиксированы случаи людоедства. Эта трагедия многократно описана, но чёрно-белый фильм Ксении больше, чем иллюстрирование известной истории. В этом анимадоке есть и личный взгляд, и выстроенная драматургия. При просмотре даже те, кто много читал о "назинском инциденте" (так произошедшее именовалось в советских документах), чувствуют леденящий ужас, который невозможно испытать, скользя глазами по тексту научной монографии или популяризаторской статьи.

Смотри также

"Манечку съели, Ванечку засолим". Сталин, вождь каннибалов

"Представьте себя на шумной улице…", – первые слова закадрового текста. На экране старый лист машинописи с неровными буквами: выписка из официального документа, в котором сообщаются обстоятельства ареста одного из отправленных на остров. "Окончив работу, собрался с женой в кино. Пока она одевалась, вышел за папиросами и был взят".

Видеоряд – коллажи из рисунков, архивных фотографий и пейзажных съемок, саундтрек – щелчки, как при прослушивании старых фонограмм. Эти фоновые шумы, иногда едва различимые, впиваются в сознание, словно занозы. Они – как звук метронома, отсчитывающего последние дни, часы, а может быть уже и минуты обреченных на гибель. И ещё вой ветра, плеск воды. Вероятно, именно эти звуки слышали согнанные на остров перед смертью. Закадровый текст читает высокий, почти детский голос – не монотонный, но почти бесстрастный.

Самые жуткие подробности не звучат. Текст возникает на экране в тишине. Например, такой диалог во время допроса:

– Вы добывали себя мясо у мёртвых?

– Зачем же у мёртвых? Это ж падаль. Я выбирал таких, которые уже не живые, но ещё и не мёртвые. Видно же, что доходит. Через день-два всё равно дуба даст.

И на полиэкране возникает жующий рот с кривыми зубами.

Как и можно было предположить, в фильме, названном "Сколько?", ближе к финалу появляется статистика:

"Из 6074 человек, присланных на остров, выжило 1856. Спустя месяц после описанных событий комиссия рассмотрела 810 заявлений о неправомерной высылке, 471 дело направлено на пересмотр, освободили 174 человека".

Но есть и другие причины назвать фильм именно так. Закадровый голос сообщает, какую площадь в сантиметрах занимает человек на плоскости, когда он стоит на одной ноге, сидит на корточках или вытянув ноги, и сколько – если ляжет на землю.

"Сколько места занимает человек? Кажется, что его легко уложить в измерительную рамку. Вот пространство для тебя, вот для меня. Поместимся все… Или нет? Невозможно помыслить умножение, если мы говорим о живых людях. Вот их привычки. Служба. Мелочь в карманах. Билеты на трамвай. Хлеб на ужин. А вот угол в общей могиле. Математика молчит. Могильщики перестают считать. Дальше – просто много. И тишина".

Думаю, есть ещё одна причина – непроговорённая, но угадывавшаяся – выбрать именно такое название. Сколько ещё государство будет над нами издеваться? Сколько ещё лет, десятилетий, веков наше существование будет определяться фразами "Лес рубят – щепки летят" и "Бабы ещё нарожают"?

В финальных титрах указано, что материалы предоставлены томским мемориальным музеем "Следственная тюрьма НКВД". Это один из немногих музеев, посвященных сталинским репрессиям. Сооснователь и многолетний заведующий музеем Василий Ханевич в 2019-м был понижен до научного сотрудника, а несколько дней назад вынужденно написал заявление об уходе. Директорствует в этом музее полковник ФСБ в отставке Валерий Уйманов.

Белым по чёрному

В "Блуждающей боли", снятой Евгенией Горда, звуки тоже не менее важны, чем видеоряд. Когда на экране появляется название, а потом на несколько секунд он полностью чернеет, первое, что слышат зрители – автоматные очереди. Фильм об отце Евгении. Она родилась, когда он находился в Чечне. За кадром Евгения рассказывает его историю. Командировки на войну отцу, служившему в полиции, всё равно было не избежать, и он решил поехать, пока дочь не появилась на свет, чтобы не успеть к ней привязаться. "Блуждающая боль" – это коллажи из видеосъёмок боев, похорон военнослужащих, семейных фотографий, газетных вырезок и рисунков, словно схематичные наброски белым мелом по чёрной доске. Пропорции как в детских рисунках. Совсем крохотная девочка сидит рядом со взрослым – таким огромным, что в кадре помещаются только его ноги. Дочь рассказывает, что, вернувшись с войны, отец ушёл в запой. На экране маленький человечек, который, приставив лестницу, поднимается к ободку гранёного стакана, размером с дом. Падает в него и исчезает.

Отец пропал без вести. Не на войне, а поехав на заработки, когда дочь была уже взрослой. У них был только один откровенный разговор.

"Он сказал, что когда он приехал во второй раз, он мог спокойно и точно определить, где разорвался снаряд, когда остальные его сослуживцы от страха падали на пол. И я помню, что меня страшно удивило и испугало, что для человека война может стать обыденностью, человек может к ней привыкнуть. Больше он ничего не рассказал. Он сказал, что война разрушила его молодость, его отцовство. И после возвращения он на четыре месяца ушёл в запой, чтобы попытаться это забыть, но ему всё это продолжало сниться. Продолжала сниться война, которой не должно было быть. На которой его не должно было быть. Никого не должно было быть".

Использованное в фильме архивное видео, как кажется, любительское, с характерными особенностями съёмок рубежа 90-х и нулевых: полосы, нечёткое изображение, по краям – широкие чёрные поля. В "Блуждающей боли" это не столько документы эпохи, сколько воспоминания, наваждения. Иногда поверх архивного видео появляются рисунки. Хрупкие образы, созданные детским воображением, совмещаются с жестокой реальностью взрослого мира – громыхающей военной техникой, перестрелками, разбомблёнными домами. В другом эпизоде в нарисованный сказочный средневековый замок прилетает снаряд – из мира, в котором живёт отец. Реальности дочери и отца конфликтуют.

"Сколько?" и "Блуждающая боль" появились благодаря фестивалю документального кино "Рудник" в Свияжске. Точнее, школе документального кино, работающей на этом фестивале с 2017 года. Эта школа – всё, что осталось от фестиваля. Она возникла при Театре.док. и сохранилась вопреки ковиду, а потом и войне. Её придумали программный директор Большого фестиваля мультфильмов Дина Годер и нынешний руководитель Театра.док Александр Родионов. В Школе дебютные документальные анимационные фильмы снимают кинорежиссёры, прежде не работавшие в анимации, художники, журналисты.

"Мы в их власти"

Режиссёр фильма "Дополнить ничего не могу" – он уже выложен в сеть – Татьяна Стефаненко тоже выпускница этой школы. Её анимадок – история про репрессированного менонита Якова Янцена и его семью. Точнее о том, как эту историю восстанавливала по архивным документам правнучка Якова – Мария Лоцманова, за кадром звучит её голос. Якова расстреляли в 38-м, а в начале 30-х его вместе с родственниками депортировали. "Дополнить ничего не могу" – стандартная фраза из показаний на допросе. Есть она и в деле Якова.

Анимадок выручает, когда фото и видеосъемка запрещены. Фильм начинается как раз с эпизода, когда звучит диалог Марии с сотрудницей архива ФСБ, и сотрудница предупреждает, что снимать нельзя. Интерьеры архива нарисованы.

Радио Свобода уже писало о фильме. Добавлю, что один из ключевых образов анимадока "Дополнить ничего не могу" – люди без лиц. Память о них, их личности как будто кто-то стёр, и теперь потомки пытаются восстановить, реконструировать.

– В семье тема репрессий не обсуждалось. Только несколько поколений спустя люди чувствуют себя в безопасности, чтобы заниматься этой историей. Я как раз из такого поколения, – объяснила Мария Лоцманова зрителям после показа.

В фильме звучат не только показания её расстрелянного прадеда Якова, но и другие документы.

Из письма жены Якова Катерины родственникам, которое она написала в 1931 году из спецпоселения в Архангельской области, куда семью депортировали из Крыма:

"Мой Яков 17-го ушёл от нас, и мы не знаем, куда, где он находится. Так страшно, так как мы в их власти. Если бы я могла Вам написать свободно, от всего сердца, было бы гораздо легче, но кругом мы окружены. Ни одного слова, ни одной записки без коменданта".

Мария Лоцманова была руководителем Центра документации Музея истории ГУЛАГа. Работа музея в ноябре прошлого года приостановлена на неопределённый срок.

– В 2022-м году я уволилась и уехала из России. Сейчас музей находится в некоей стадии ожидании решения своей участи. Насколько мне известно, коллеги в большинстве своём пока никуда не уходят. Думаю, что и возможностей у них не так много, – рассказала Мария зрителям.

Основательница ереванского клуба Freedoc Валерия Цыганова дополнила:

– Буквально накануне закрытия Музея истории ГУЛАГа там должен был состояться показ, очень похожий на нашу программу. И его тоже "по техническим причинам" перенесли, и уже в Театре.док показывали.

"Про ГУЛАГ можно, про Назарова нельзя"

"Папины письма" режиссёра и сценариста, выпускника ВГИКа Алексея Евстигнеева – самый известный фильм, включенный в ереванскую программу. Репрессированный советский профессор-метеоролог Алексей Вангенгейм писал с Соловков оставшимся в Москве жене и маленькой дочери. Эти письма и стали основой анимационной истории. В письма учёный вкладывал высушенные растения и рисунки, объясняющие естественнонаучные явления. Фильм сделан в технике перекладки, который чем-то сродни аппликации. Появляется ощущение хрупкости, уязвимости героев.

В "Папиных письмах" две реальности – занесённая снегом гулаговская зона с заключёнными, собаками и колючей проволокой, и яркая, радостная Москва, где под бравурные марши проходят демонстрации. Обе реальности показаны глазами маленькой девочки, которая ещё не понимает, что произошло с отцом. И сам Вангенгейм пишет так, будто находится в обычной экспедиции.

Письма Вангенгейма читает Дмитрий Назаров. Его голос и темперамент необычайно подходят к этой истории. Назаров отнёсся к участию в этом анимационном проекте как к серьёзной драматической роли. В письмах из неволи, проходивших цензуру, не было и не могло быть ничего, касающегося репрессий, но в исполнении Назарова в этих рассказах на естественнонаучные темы появляется трагический подтекст. Этот анимадок хочется не только пересматривать, но и переслушивать.

"Папины письма" – российско-французский фильм, над которым работала команда профессиональных аниматоров. Он удостоен призов российских и международных конкурсов. На обсуждении Алексей Евстигнеев рассказал, что с показом на одном из российских фестивалей возникли трудности.

– С Назаровым мы работали по зуму. Его уволили из театра, вынудили уехать, объявили иноагентом. Хотелось его поддержать. Он с радостью согласился поучаствовать. Но на российском показе его голос стал проблемой. Имя Назарова пугало организаторов, они боялись, что последуют какие-то санкции по отношению к ним и к фестивалю. Тем не менее, на том фестивале и показ, и обсуждение состоялись. В тот момент про ГУЛАГ говорить было можно, а про Назарова – уже нельзя, – рассказал режиссёр фильма Алексей Евстигнеев.

"Папины письма" включили и в программу анимационного фестиваля в Суздале. Но в последний момент организаторы передумали. Из фестивальной программы исчезли ещё несколько фильмов. В одном из них затрагивается тема домашнего насилия на Северном Кавказе. В другом оргкомитету померещилась ЛГБТ-тема.

"Анимадок – это разговор о реальности через анимацию. Фантазийную анимацию я тоже очень люблю, но документальная позволяет зрителям, кроме прочего, узнать о том, про что бы они иначе никогда не узнали. Вы не представляете, сколько анимационных фильмов-свидетельств, посвящённых репрессиям в разных странах мира, мы в последние годы смотрим. Один из самых известных – "Исчезнувшее изображение" о режиме красных кхмеров. Таких фильмов, снятых об арабских странах, репрессивных режимах Востока, Африки, Латинской Америки очень много. Художественно одарённые люди бегут оттуда чаще всего в Европу, где делают фильмы о том, что они пережили на родине", – рассказывает кинокритик, который согласился общаться с Радио Свобода на условиях анонимности.

Среди российских фильмов, получивших фестивальное признание, он называет "Жизнь-паскуда" Вари Яковлевой, посвященный гастрабайтеру-инвалиду, и "За забором" Марии Коган-Лернер, снятый по дневникам женщины, много лет прожившей в психоневрологическом интернате.

Кинокритик объясняет, что анимационная документалистика выручает, когда герой готов рассказать свою историю, но не может показать лицо, или когда темой фильма становятся события, не зафиксированные на снимках и на видео. Анимация даёт возможность рассказать о болезненной теме, не показывая героя.

"Зрителям легче воспринимать такие темы, если рассказ ведёт вещь, например, кукла или нарисованный персонаж. Многие считают, что документальная анимация – это обязательно интервью, наложенное на какое-то изображение, но это только один из способов. Есть возможность обойтись без прямой речи и даже вообще без слов".

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться

"Я работаю педагогом-организатором в карабашской общеобразовательной школе №1, а также, по совместительству, школьным видеографом. В настоящий момент я еще понятия не имею, сколько неприятностей я создам себе в будущем", – такими словами Павла Таланкина начинается фильм "Господин Никто против Путина".

33-летний Таланкин жил в городе Карабаше Челябинской области, работал в школе, выигрывал государственные конкурсы. Его жизнь изменилась в феврале 2022 года, когда Владимир Путин начал полномасштабную войну в Украине.

В школе появились уроки милитаризованной пропаганды, и по указанию Министерства просвещения Таланкин начал снимать о них видеоотчеты. В июне 2024 года он уехал из России с отснятым материалом, чтобы вместе с американским документалистом Дэвидом Боренштейном смонтировать из него фильм.

25 января его премьерный показ прошел на фестивале независимого кино “Сандэнс” и получил специальную премию жюри. 12 марта фильм открыл пражский фестиваль документального кино "Единый мир".

В провластных медиа фильм Таланкина назвали “антироссийским”. В школу, где он работал, пришли сотрудники силовых структур, его мать была вынуждена оттуда уволиться.

В эфире телеканала "Настоящее Время" Павел Таланкин говорил о том, можно ли защитить детей от пропаганды и какова цена такого сопротивления.

– Павел, вы снимали эти кадры для Министерства просвещения. Почему министерству вдруг потребовались кадры, как учителя занимаются пропагандой, как будто бы оно этого не знает?

– Я, если честно, до конца не понимаю, зачем им это надо. Просто приходили положения, заместитель директора по воспитательной работе звонила, говорила, что нужно снять: “Обрати внимание, что учителя пользуются методичкой. Обрати внимание на то, что работает презентация, Обрати внимание на то, что видео было подготовлено специально для этого урока”. Мне были даны регламенты, что конкретно должно быть.

– Когда вы все это снимали, какие у вас были чувства?

– Первый урок [после начала полномасштабной войны в Украине] начинался так "гладко": “Россия, Украина, Беларусь – мы такие замечательные друзья, мы такие дружные. У нас один язык одинаковые сказки, мы можем понимать друг друга, у нас одни и те же напевы”, а потом [учительница] говорит: “Но Украина вступила на скользкий путь. Выбрала нацизм”.

В тот момент я стал понимать то, что я снимаю не для министерства – мне попадает просто “Обыкновенный фашизм"–2 в камеру. И это [видео] теперь принадлежит не только министерству.

– То есть вы уже на самом первом уроке поняли, что эти кадры потом пойдут куда-то дальше в мир, вы их вывезете из России и покажете где-то.

– Я надеялся на это. Я должен был отчитаться и удалить, но я ничего не удалял. Чтобы в будущем мы могли вернуться к этой проблеме и поговорить об этом всерьез.

Я думаю, что наступит время, когда нам нужно будет задуматься, как это все произошло, как это все случилось, и эти кадры – свидетельства тому.

– В этом фильме единственное, что меня смущает, – открытые лица детей. Одно дело, когда вы снимаете для министерства образования, а другое дело – для фестиваля или интернета. Как вы для себя решали эту дилемму?

– В начале учебного года родители подписывают соглашение на любое использование фото и видео детей, которые мы снимали и опубликовывали, например, на странице "ВКонтакте" с обязательными хештегами. Это не смущало родителей, как и то, что детей заставляют петь [военные] песни и выкладывать с хештегом #своихне бросаем. Почему это должно смущать их для этого фильма?

И мы должны с вами понимать, что снимать в авторитарном режиме по-другому просто невозможно.

– Да, родители несут ответственность за детей, но потом дети вырастут, увидят эти кадры, и, может быть, кто-то из них будет не согласен с этой пропагандой, но этот шлейф за ребенком останется – что он участвовал в этой пропаганде.

– Они не могут никуда от этого деться. Ни один школьник в России сегодня не может никуда от этого деться.

Если вы смотрите телевизор и вам не нравится пропаганда, вы можете его выключить и пойти заниматься своими любимыми делами – книжки, например, читать. А от урока они не могут уйти никуда.

– Перейти на надомное обучение, например, онлайн-образование.

– В Карабаше? Это невозможно. Несмотря на то, что эти новые уроки "Разговоры о важном" – это дополнительное образование типа кружка, дети все равно не могут его не посетить.

[После начала полномасштабной войны стало] очень много пропаганды. Детей учат быть согласными с режимом. Убирают полностью их критическое мышление по этому вопросу.

До войны не было такого, чтобы выносили флаг, строились на линейке. До войны не было этих жутких положений.

– Насколько российской пропаганде школьной удается зомбировать детей с учетом того, что дети смотрят и тиктоки, и инстаграм?

– Подросткам, может быть, легко избежать этого. Но малышам, я думаю, нет, потому что то, что говорит учитель, для ребят из начальной школы является авторитетным.

– А к вам они приходили за поддержкой, делились, что они, например, с чем-то не согласны?

– Были такие случаи, но это не вопрос для телевидения, – у нас работала комиссия специальная, чтобы отслеживать все, что говорят дети.

– В трейлере вы показываете свой кабинет, в котором висит бело-сине-белый флаг, который считают флагом России без Путина. Вам за него не прилетало?

– Нет. Учителя, директоры, даже мэр, когда приходил, не понимали, что это, видимо.

– Но вы понимали, что вы ходите по тонкому льду?

– Этот флаг – еще не тот тонкий лед, посмотрите фильм. Это еще цветочки.

Я думаю, что если ребенок сопротивляется, задает себе вопросы, то, увидев бело-сине-белый флаг, он поймет: "Я не один".

– То есть это была система тайных знаков. Насколько она работала, на ваш взгляд?

– Я думаю, что работала. У меня в кабинете появлялись и флаги США, и флаги Израиля.

– Что вы думаете о будущем российских детей, которые воспитываются в этой пропаганде? Насколько школа оставят этот отпечаток на их жизни?

– Пропаганда сильная. Но мы должны понимать, что все идет из семьи. Если родители в семье скажут шепотом: "Все, что тебе говорит учитель, не слушай, он обязан это говорить и не может никуда от этого деться", то ребенок сквозь пальцы на это посмотрит. А если дома никак не разговаривают с ребенком или поддерживают это, то он напитается этим.

– В трейлере вы говорите, что еще не знаете, какие проблемы с этим фильмом создадите себе в будущем? Какие уже создали?

– Мне пришлось покинуть дом. Покинуть свою малую родину, оставить семью. Я думаю, это уже проблема.

– В отношении вас началась травля?

– Писали, звонили, голосовые отправляли с сообщениями вплоть до [угроз] физической расправы.

– Как вы уезжали из России, с каким ощущением покидали страну?

– С ощущением надежды, что настанет то время, когда я вернусь туда, и будет все хорошо, может быть, даже лучше, чем было до войны.

Но в аэропорту было очень страшно. У меня были билеты в Турцию туда и обратно. А в портфеле лежит куча жестких дисков, ноутбук, фотоаппарат.

Я тогда думал, что, если вдруг кто-нибудь возьмет жесткий диск и начнут смотреть, что гора жестких дисков в портфеле, логично задать вопрос: "Куда ты едешь и зачем?"

– Перекачать это в интернет нереально было?

– Российскими облачными хранилищами было бы, наверное, опасно пользоваться. А гугл-диск не было возможности оплатить, потому что все [российские карты] заблокированы.

– Какая реакция на фильм за границей?

– Люди плакали при просмотре. Мне позвонили из Швеции, когда там была премьера, и две женщины плакали, говорили: "Спасибо тебе большое, спасибо, спасибо, спасибо". Я говорю: "Не плачьте, иначе я сейчас тоже зареву". Писали слова благодарности.

– В России были те, кто вас поддержал?

– Есть такие люди. И незнакомые люди, и знакомые. С родственниками у меня хорошие, теплые отношения. Я их люблю. Правда, мама осудила этот поступок, не приняла.

– Вы не обсуждали с ней до этого?

– Нет, никто не знал, что готовится фильм.

– Но вы уже, будучи в России, поняли, что будете создавать фильм, и нашли режиссера. Как вы работали с учетом того, что режиссер не говорит на русском языке?

– Он мне писал: “Сними вот это”, "Сними свой дом, как там живешь, поставь просто камеру и расскажи о том, что думаешь". А я думал, зачем это все, я же про другое снимаю.

Но сами сценарные планы присылало министерство образования: когда мне куда идти, что снимать, с какими хештегами выписывать. В этом они молодцы, справлялись с этим.

– Вы себя чувствовали частью системы пропаганды, раз вы работаете в государственной школе, получаете там зарплату, выполняете их задания?

– Да, я чувствовал себя так и даже писал заявление на увольнение. Но потом режиссер написал, что пока рано увольняться.

– Как вы думаете, что зритель должен вынести из этого фильма?

– Фильм про любовь к стране, про любовь к родине, и про ненависть к режиму, который убивает все живое.

Я думаю, что люди, которые посмотрят его в России, а я очень хочу, чтобы они его там посмотрели, очень хочу, чтобы его посмотрели в Карабаше, это поймут. Может быть, кто-то даже удалит свои гневные комментарии.

– Как проходит ваша адаптация за границей? Планируете ли вы заниматься педагогической деятельностью или связанной с образованием?

– Нет. Адаптация проходит сложно. Бывает иногда, что поговорить не с кем, а хочется поговорить. Бывает, что иногда не знаешь, чем себя занять. Прогулки? Мне кажется, я уже все обошел. Сложновато. Но я не унываю.

– Вы стараетесь не думать о будущем?

– Да, не понятно ничего, ничего не известно. Начинаешь перебирать варианты, что может случиться, – в голову лезут плохие мысли. И начинаешь себя накручивать, а потом говоришь себе: "Этого еще случилось, зачем об этом думать, успокойся".

– При этом вы хотите вернуться?

– Я хочу как россиянин вернуться в Россию, потому что это моя страна. Я ее люблю, я люблю безумно все, что там. Но я не люблю эту власть и не люблю Путина. Я этого не выбирал.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться