Ровно через год в России состоятся президентские выборы, до парламентских осталось и того меньше – восемь месяцев. Бесследно эти события не пройдут, вопрос в том, каким будет след.
Ясно, какую задачу ставит перед собой на этих выборах российская бюрократия – сохранить на ближайшие шесть лет действующую систему. Какую фамилию будет при этом носить президент – Медведев, Путин или (в экзотических обстоятельствах) кто-то третий – значения не имеет, как будет называться правящая партия – тем более. Сохранность способов кормления намного важнее имен и названий.
Пока опасность для системы исходит не от тех людей, которые называют себя оппозицией. И не от спонтанных выступлений, подобных тому, что произошло в декабре прошлого года на Манежной площади. Сочетание массового протеста, опирающегося на действительно популярных лидеров – вот настоящая угроза системе, как показывает пример Туниса, Египта, России двадцатилетней давности и многих других стран.
Все ингредиенты для протеста, кажется, на месте: это видно и по падающим рейтингам президента и премьера, и по событиям на Манежной, и по небывалой численности митингов в провинциальных городах, собирающихся по разным поводам – от тарифов ЖКХ до несправедливого увольнения мэров. Еще сильнее это ощущение дано нам в такой не поддающейся измерениям сфере, как бытовое общение: брюзжание в адрес Путина становится политкорректным, по количеству анекдотов он скоро сможет конкурировать с Брежневым.
Но это пока всего лишь брюзжание, полуфабрикат протеста, не более того. Что-то мешает этому, пусть и распространенному чувству превратиться в такие действия, которые радикально меняют статус президентов, премьер-министров и лидеров революций.
Это "что-то" называется отсутствием лидеров, пользующихся авторитетом и популярностью.
За пределами Москвы такие лидеры подрастают, самые яркие примеры – Константин Дорошок в Калининграде и Евгения Чирикова в Химках. Но речь об отсутствующих общероссийских лидерах, поскольку в унитарных государствах, вроде России, вопрос о власти традиционно решается в столице.
Сейчас список претендентов на эту работу короток. Прежде всего это Владимир Рыжков, Михаил Касьянов, Владимир Милов и Борис Немцов, которые хотят выступить на выборах в виде Партии народной свободы, а в президенты выдвинуть, похоже, Михаила Касьянова. А если выступить и выдвинуть не дадут, они планируют возглавить уличный протест.
Пока эти планы выглядят беcперспективно. И не потому, что так предусмотрителен и коварен режим. А потому, что ничего кроме полуправдивой критики этого режима Рыжков, Касьянов, Милов и Немцов не предлагают, а их разговоры о необходимости восстановить в стране демократические институты носят настолько абстрактный характер, что граничат с инфантилизмом.
Эти полуправда и неконкретность по-человечески понятны. Пока Путин и его коллеги в описании этих оппозиционных деятелей выглядят шайкой инопланетян, высадившейся в 1999-ом в районе Карельского перешейка и с тех пор двигающейся на восток, обирая местное население и уничтожая демократические свободы. Что логично. Потому что в противном случае придется признать, что Путин не возник из ниоткуда и не сделал ничего, что не начал в свое президентство Ельцин, разве что некоторые процессы интенсифицировал.
А из такого признания следует продолжение, возникают персональные вопросы. Не будем мелочны, спросим про главное.
Не считают ли Владимир Рыжков, Борис Немцов, Михаил Касьянов и Владимир Милов первую чеченскую войну геноцидом? Не кажется ли им, что вторая чеченская война и сопутствующая ей избирательная кампания Путина – это то же преступление, совершенное с особым цинизмом? И если да – считают и кажется – то в какой день и час к ним пришло это понимание? И в какие поступки вылилось? В осуждение чеченских войн, несовместимое с продолжением карьеры? Или совместимое?
Поскольку речь идет о первом вице-спикере парламента, покинувшем этот пост только в 2001-ом году; о лидере партии, поддержавшей Путина на выборах 2000-го года; о премьер-министре путинского правительства; и о члене этого правительства – то вряд ли эти вопросы можно назвать праздными.
И не получится их списать как непринципиальные. Если вы озабочены народной свободой, но полагаете, что две гражданские войны, через которые провели ваших избирателей, их не волнуют, будьте последовательны: назовите этот народ быдлом, которое ничего, кроме ставки по ипотеке и цен на бензин, не занимает, но тогда и партию свою соответственно переименуйте.
И не кажутся эти вопросы несвоевременными. Приближающиеся выборы вполне могут стать той точкой, в которой сойдется раздражение самых разных социальных и национальных групп. Никаких предпосылок для обсуждения вопроса о том, будут ли эти выборы честными, не видно. Поэтому наличие (или отсутствие) откровенной – а значит, популярной и пользующейся доверием – оппозиции становится самой принципиальной проблемой. От этого зависит выбор сценария: относительно бескровные Тунис и Египет, или Ливия. Или выборы пройдут буднично, и это будет означать отложенную Ливию.
А если нет – не считают наличные оппозиционеры чеченскую войну геноцидом, не кажется им ее повторение особо циничным преступлением – то и взятки гладки. Но тогда вопрос о том, чем так принципиально отличается Партия народной свободы от "Единой России", становится риторическим. И ненужными станут поиски ответов на другие вопросы: почему такой слабый отклик вызывают разоблачения путинского режима, пусть аргументированные и убедительные, и почему так тускло выглядят перспективы Касьянова, Рыжкова, Немцова и Милова – что на выборах, что на улице. И народной свободы, собственно.
