420 лет назад, 20 января 1598 года, скончался царь Федор Иоаннович. Династия Рюриковичей пресеклась. Впервые в истории царства Русь оказалась без очевидного преемника.

После ледяной стужи грозного царствования Ивана IV правление его кроткого и богобоязненного сына стало животворной оттепелью. О потеплении политического климата свидетельствуют многие иностранцы. Вот, в частности, свидетельство англичанина Джерома Горсея:

Были также по всей стране смещены продажные чиновники, судьи, военачальники и наместники, их места заняли более честные люди, которым по указу, под страхом сурового наказания, запрещалось брать взятки и допускать злоупотребления, как во времена прежнего царя, а [предписывалось] отправлять правосудие не взирая на лица; чтобы это лучше исполнялось, им увеличили земельные участки и годовое жалованье. Большие подати, налоги и пошлины, собиравшиеся во времена прежнего царя, были уменьшены, а некоторые совсем отменены, и ни одно наказание не налагалось без доказательства вины, даже если преступление было столь серьезным, что требовало смерти...

Другой англичанин, Джильс Флетчер, описывает характер молодого царя так:

Он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен. Кроме того, что он молится дома, ходит он обыкновенно каждую неделю на богомолье в какой-нибудь из ближних монастырей.

Господь не сподобил Федора государственной мудростью. Он сознавал это и передал бразды правления своему шурину Борису Годунову. Ума и опыта Борису было не занимать, это признают все современники.

Историк Николай Устрялов, комментируя положительные отзывы о "премьерстве" Годунова, пишет: "И наши летописи, и современные писатели иностранные свидетельствуют единогласно, что никогда, в правление царей, Poссия не была так счастлива, как при Феодоре, под властью умного Бориса".

Царь был бездетным, но постричь жену Ирину и взять другую по примеру отца не хотел, потому что очень любил царицу. Сводный же младший брат его царевич Димитрий, удаленный вместе с матерью в пожалованный ему Углич, умер в мае 1591 года при подозрительных обстоятельствах. Чужеземцы дружно обвиняли в его смерти Годунова, а немецкий пастор Мартин Бер приписывал его козням даже бесплодие царицы:

Возведенный в достоинство правителя, Борис Годунов исполнял свою обязанность весьма усердно и благоразумно; привел в порядок запущенные дела, пресек многие злоупотребления, оградил права вдов и сирот. Изумленные деятельности его, Москвитяне говорили, что во всей России нет равного ему умом и что если, по кончине царя, умрет и Димитрий без наследника, то в целом государстве нельзя найти человека способнее Бориса к правлению. Узнав о сей молве чрез своих шпионов, Годунов задумал хитрыми и незаметными средствами овладеть со временем престолом; для сего он принял столь искусные меры, что набожный и слабоумный царь не имел от супруги своей, Ирины Федоровны, сестры Борисовой, ни одного наследника.

Подписывайтесь на нас в telegram

​

Наконец, и физический недуг царя Федора, который свел его в могилу, некоторые хроникеры считают происками Бориса и его сестры. "Я твердо убежден в том, что Борис ускорил его смерть при содействии и по просьбе своей жены, желавшей скорее стать царицею", – без всяких оговорок заявляет голландский купец и дипломат Исаак Масса. О том, что происходило у смертного одра Федора, Мартин Бер и другие иностранцы, получившие это сведение, вероятно, от одного источника, сообщает следующее:

Царица Ирина, сестра правителя, убеждала супруга вручить скипетр ея брату, давно уже и счастливо правившему государством. Но умирающий царь предложил его старшему из Никитичей, Феодору, имевшему на престол ближайшее право; Феодор Никитич отказался от царского скипетра и уступал его брату своему Александру; Александр предлагал честь другому брату, Ивану; Иван третьему брату, Михаилу, а Михаил какому-то знатному князю, так, что никто не брал скипетра, хотя каждому хотелось взять его, как после увидим. Умирающий царь долго передавал свой жезл из рук в руки, лишился наконец терпения и сказал: "возьми же его кто хочет; я не в силах более держать". Тут, сквозь толпу важных особ, заставлявших так долго упрашивать себя, протянул руку Борис и схватил скипетр.

Устрялов называет этот рассказ вымыслом: "Сказка: если бы царь предлагал скипетр Федору Никитичу Романову (в последствии патриарху Филарету) и его братьям, то без всякого сомнения о столь важном обстоятельстве было бы упомянуто в грамоте об избрании на царство Михаила Федоровича; но там именно сказано, что Феодор оставил престол супруге своей Ирине... Впрочем, Бер не сам выдумал эту басню: в Москве действительно верили, что умирающий царь наименовал своим преемником Федора Никитича Романова".

Таким образом, на престол должна была взойти вдовствующая царица. Ее и умолял народ, собравшийся у Кремля, не оставить их сиротами и принять царский венец. В этих мольбах, как свидетельствует летописец, участвовали и клир, и приказные, и люди всякого звания:

Вселенский же святейший патриарх, и митрополиты, и архиепископы, и епископы, и архимандриты, и игумены, и весь священнический чин, и вселенский собор, тако же и бояре, и дворяне, и дьяки, и дети боярския, и все приказныя люди, и гости, и весь московской народ... воздвигли плач неутешимый и молят ея.., чтоб она, благоверная государыня царица и великая княгиня Ирина Федоровна всеа Руси, государьства Московского не презрила и их бы сирых не оставила.

Но Ирина Федоровна вышла к народу и объявила, что намерена постричься в монахини, а царство предает "в руце живаго Бога, Господа нашего Исуса Христа, и пречистой Его Матери и великим московским чудотворцам".

Дальнейший сценарий избрания монарха был разыгран по всем правилам политического пиара. Исаак Масса рассказывает: однажды Борис Годунов вышел из дому и направился в церковь на заупокойную службу по Федору. Его тотчас обступили люди и пали перед ним ниц со словами: "Да здравствует наш царь и великий князь всея Руси Борис Федорович! Да будет он нашим государем милостивым!" Масса продолжает:

Борис остановился, представился испуганным и начал горько плакать, увы, то были крокодиловы слезы, что он проливал. И он спрашивал у народа: "Почто хотите вы обременить меня короной? Почто избрали вы меня в цари, самого скудоумного и ничтожного во всем государстве?"

Он долго отказывался и обязательно хотел легитимности, чтобы его выбрал земский собор. Союзник Бориса патриарх Иов устраивал регулярные шествия служилых людей (то есть бюджетников) с женами и детьми в Новодевичий монастырь, куда вслед за овдовевшей сестрой удалился Борис, и публично уговаривал его принять царский венец. Борис же картинно отказывался: "И в разум мне никогда не приходило, и в мысли того не будет, чтобы мне царствовать; как можно, чтобы я помыслил на такую высоту!"

Был созван собор, на котором партия Годунова составляла большинство. По сведениям Массы, предвыборной агитацией активно занималась царица Ирина, в иночестве Александра:

Царица, призвав к себе тайно многих сотников и пятидесятников, склонила их деньгами и лестными обещаниями к убеждению воинов и граждан не избирать на царство, если потребуется их голос, никого, кроме Бориса.

Патриарх назвал выборным людям единственную кандидатуру и, как пишет историк Николай Костомаров, "не допустил их ни рассуждать, ни спорить".

Все дальнейшее заседание было посвящено "исчислению" прав Бориса на престол и восхвалению его добродетелей и деловых качеств. Следующие три дня служили молебны в Успенском соборе. Патриарх велел делегатам поститься. На третий день патриарх с духовенством, боярами и "всенародным множеством" опять отправились в монастырь, били челом Борису, но тот снова отказался от царства.

Тогда на следующий день патриарх назначил крестный ход, и чтобы бабы с грудными младенцами шли ("много московского народу и с сущия младенцы"), а во главе процессии несли главную московскую святыню – образ Владимирской Божьей Матери. Перед этой акцией Иов объявил, что если Борис и на сей раз откажется, он будет отлучен от церкви, сами иерархи снимут с себя свои саны, облачатся в монашеские рясы и не станут служить в храмах, "и учинится святыня в попрании, христианство в разорении, и воздвигнется междоусобная брань, и все это взыщет Бог на Борисе Федоровиче".

Сцена из спектакля Мариинского театра "Борис Годунов" (2012). Постановка Грэма Вика, сценография Стюарта Нанна, дирижер Валерий Гергиев. Отрывок начинается обращением думского дьяка Андрея Щелкалова (Алексей Марков) к народу: "Православные! Неумолим боярин! На скорбный зов боярской думы и патриарха и слышать не хотел о троне царском..." Заканчивается строгим приказанием пристава "завтра быть в Кремле и ждать там приказаний" и реакцией народа: "А нам-то что? Велят завыть – завоем и в Кремле".

Денег за участие в крестном ходе не платили, однако "пособники Бориса ходили между чернью и объявляли, что, кто не пойдет просить Бориса на царство, с того возьмут пени два рубля". Огромная толпа заполнила монастырский двор в ожидании разрешения политического кризиса. "Приставы, – сообщает Костомаров, – заставляли народ кланяться, вопить и плакать... Многие москвичи из раболепства и страха, за недостатком слез, мочили глаза слюнями, а тех, которые неохотно вопили и кланялись, Борисовы пособники понуждали в спину пинками".

На этот раз Борис дал себя уговорить. Завидев лик Богородицы, он пал ниц перед образом и зарыдал. Между ним, патриархом и царицей-инокиней произошел диалог, из которого выяснилось, что призвание его на царство – воля Божья. "Пречистая Богородица с своим предвечным младенцем и великими чудотворцами возлюбила тебя, – поведал Борису патриарх, – изволила прийти и святую волю сына своего на тебе исполнить. Устыдись пришествия ее, повинись воле Божией и ослушанием не наведи на себя праведного гнева Господня".

Отказываться дальше не было никакой возможности. "Это ли угодно твоему человеколюбию, владыко! – воскликнул Борис. – И тебе, моей великой государыне, что такое великое бремя на меня возложила и предаешь меня на такой превысочайший царский престол, о котором и на разуме у меня не было?"

Как тут не сравнить:

Когда он закончил говорить, я сказал: "Знаете, Борис Николаевич, если честно, то не знаю, готов ли я к этому, хочу ли я, потому что это довольно тяжелая судьба". Я не был уверен, что хочу такой судьбы...

Сергей Соловьев отдает должное способностям и намерениям царя Бориса:

Муж чудный и сладкоречивый продолжал устраивать в Русском государстве много достохвальных вещей, по-прежнему ненавидел мздоимство, старался искоренить разбои, воровство, корчемства, был светлодушен, милостив и нищелюбив. Ради таких строений всенародных Борис в первые годы своего царствования был всем любезен.

Но сомнительная легитимность и страшное обвинение в смерти Димитрия травили ему душу:

Борис был болен страшною недоверчивостию, подозревал всех, боязливо прислушивался к каждому слову, к каждому движению, но и общество не осталось у него в долгу: каждый шаг его был заподозрен, ни в чем ему не верили; ...он, по уверению современного ему общества, отравил царскую дочь, самого царя, сестру свою царицу Александру, жениха своей дочери, сжег Москву, навел на нее хана! Царь и народ играли друг с другом в страшную игру.

Царствование Бориса погубила тень законного наследника. Пал и патриарх Иов. Руси суждено было пройти через годы разорения, одичания и тяжких бедствий, прежде чем на исходе Смуты воцарилась династия Романовых.

280 лет назад Российская империя строила планы колонизации Южной Америки. Но в декабре 1737 года дипломатическое давление заставило ее отказаться от этой идеи.

21 января 1711 года английский купец Руперт Бек подал русскому послу в Лондоне князю Куракину записку "к доношению на высочайшее имя". Бек предлагал России завладеть островом Тобаго в гряде Антильских островов на юго-востоке Карибского моря. Тобаго невелик – всего 41 километр в длину и 14 в ширину, но Бек сулил России неисчислимые выгоды.

Откуда взялся столь экзотический проект? Его автор был хорошо осведомлен о юридическом статусе острова и его истории.

Тобаго, открытый Колумбом в 1498 году, не раз переходил из рук в руки, а в середине XVII века стал владением герцогства Курляндского. Герцог Фридрих трижды, в 1637-м, 1639-м и 1642 году, направлял туда экспедиции. Его племянник Якоб Кетлер, вступивший на курляндский престол в 1642 году, был крестником английского короля Карла I и получил от него в подарок хартию на владение Тобаго. 20 мая 1654 года 45-пушечный корабль "Герб герцогини Курляндской" бросил якорь у острова. Капитан Виллем Молленс назвал остров Новой Курляндией.

И все же противостоять натиску голландцев курляндцы не смогли. В декабре 1659 года Курляндия уступила Тобаго Нидерландам. Но по итогам Первой Северной войны Курляндия в 1660 году вернула суверенитет над островом. Далее, как пишет Руперт Бек, произошло следующее: "Так как этот остров принадлежал князю Курляндскому, то несколько лет тому назад несколько англичан купили его у него за 10 000 фунтов стерлингов с условием, что эта сумма будет ими выплачена в течение одного года, и в случае просрочки этой выплаты покупка будет аннулирована". Именно это и произошло: английская торговая компания не смогла вовремя выплатить сумму, и сделка считается расторгнутой. "Таким образом, – писал Бек, – его царское величество может его купить за эту же цену или договориться об этом с князем Курляндским так, как он найдет удобным".

Подписывайтесь на нас в telegram

Руперт Бек был сведущ и в современном ему политическом положении Курляндии. В ходе Великой Северной войны Курляндия была в 1710 году занята русскими войсками. В том же году герцог Курляндский Фридрих Вильгельм посватался племяннице Петра I Анне Иоанновне. Но в январе 1711-го, возвращаясь после свадьбы из Санкт-Петербурга в Митаву, герцог умер. Курляндия оказалась в полной зависимости от России. Всеми ее делами заправлял фаворит вдовы граф Петр Бестужев. Бек, правда, еще не знал о кончине герцога, но о том, что император Петр может легко договориться с Курляндией, был осведомлен.

Реакция Петра на соблазнительное предложение неизвестна. Но 10 лет спустя, в 1721 году, ему был подан другой проект, на ту же тему, но более амбициозный. Его автор не установлен. Понятно лишь, что он голландец и, несомненно, побывал в Новом Свете. Автор проекта указывает на обширные ничейные земли в Южной Америке:

Числом боле 80 королевств, княжеств, провинций и народов, которыя по се число ни от какого европскаго короля не завоеваны, но волны; от болшеи части плодородныя, под здравым воздухом, богата металлами и легко можно завоевать...

Территории эти, по свидетельству прожектера, богаты как минеральными ресурсами, так и плодами природы, а кроме того, там имеются "мины (копи. – В. А.) золотыя и серебреныя в преизобилии, також золотой песок в земле и во многих реках, и жемчужная ловля".

Все это богатство можно взять почти голыми руками, так как в тех местах "крепостей нет, преизобилие пищи... и многие жители зело склонны под владение сильного европейского короля быть и совершенно поддадуца, коль скоро надлежащая европейская армейка туда прибудет, не занимая ни Гишпанских, ни Португальских мест, которыя близко граничатца". Прибыль от эксплуатации этих земель Россия будет грести лопатой: помимо даров природы и драгоценных недр, можно "с каждого индианца ежегодно брать по ефимку" и таким образом "несколько миллионов гульденов сочинить". И наконец, забрить индейцев в войско, каковое употребить "против турков или персиян для вспоможения к завоеванию многих земель и городов... и к освобождению многих тысяч христиан из неволи и к попранию врагов христианских".

Но и на эти посулы никакой резолюции Петра не последовало. А вот следующие две попытки привели в действие российскую бюрократическую машину. Это произошло в царствование Анны Иоанновны – той самой курляндской вдовы, которой Тобаго причитался по наследству.

В августе 1735 года российский резидент в Лондоне Антиох Кантемир направил в Петербург секретнейшую реляцию, в которой сообщал:

Нарочитая компания здешних знатных купцов по представлению некоего португальца именем Дакосты предложила в здешнем тайном совете проект о поселении новой слободы в Америке между областьми подвластными Гишпанской и Португальской корон, требуя его королевского величества протекции для начатия того дела.

Однако Тайный совет "волочил просителей слишком шесть месяцев, убегая последнюю резолюцию". Уставшие ждать купцы обратились к Кантемиру, надеясь осуществить свой проект под протекцией России. Кантемир отнесся к проекту с энтузиазмом. О серьезности намерений купцов, писал он императрице, говорит уже тот факт, что они "имеют готовую сумму трехсот тысяч фунт стерлингов для одного токмо початку сего дела".

К реляции был приложен текст проекта, написанный по-французски. Учредители компании желали получить от Анны Иоанновны жалованную грамоту на приобретенные земли и обещали, что компания "исправно платить будет вечно по десяти процентов со всего золота и серебра, и с драгоценных камней, которые найдутца в которой нибудь части того поселения или иных, или в уездах оных; сверх того по пяти процентов с привозу и отпуску их товаров и вещей, также по пятидесят процентов с продажи земель". Для успеха этого предприятия купцы просили предоставить им два военных корабля, в 50 и 20 пушек, а 500 человек сухопутного войска они обещали нанять и перевезти за свой счет.

Но вскоре ситуация осложнилась. Некоторые члены торговой компании усомнились, имеют ли они право действовать в пользу иностранной державы, и обратились с этим вопросом к "знатнейшим адвокатам". Те ответили, что "никто из великобританских подданных не может вспособствовать или делать завоевание в пользу чужестранного государя... однако ж оные адвокаты примечали, что можно в действо произвесть помянутое предложение не преступая закону королевства; но что должно иметь действительное владение местом прежде нежели уступлено будет англичаном какое участие во владении того нового поселения". Концепция изменилась: теперь английские купцы предлагали России сначала занять ничейные земли, а уж потом "вступить в договор с англичанами и уступить им или все, или часть привилегиев".

Петербургский двор проектом заинтересовался. В марте 1736 года Д’Акоста получил приглашение прибыть в Россию для дальнейших переговоров. Однако сам он не поехал, а послал представителей компании капитана Оупи и торгового агента Каньони. Переговоры с ними вел вице-канцлер Остерман, что само по себе говорит о серьезности намерений России.

В этом проекте есть деталь, до сих пор ускользавшая от внимания историков. Д’Акоста – распространенная фамилия марранов – португальских евреев, принудительно обращенных в христианство, но продолжавших втайне исповедовать иудаизм. Многие из них бежали от преследований инквизиции, в том числе в Новый Свет. Большая еврейская колония существовала в Голландской Бразилии. Однако в 40-х годах XVII столетия португальцы начали отвоевывать захваченные голландцами территории и в конце концов полностью восстановили свой суверенитет над Бразилией. Бразильские евреи снова оказались в величайшей опасности.

​Проект Д’Акосты имеет непосредственное отношение к этим обстоятельствам. В одном из дополнений он ставит условие свободы исповедания ("вольной совести") в новом российском владении:

Так же многие из богатейших фамилий, которые уже страдали, или которые жестокой инквизиции гишпанской опасаютца, скоро между нами поселятца, где они могут уверены быть, пожитками своими спокойно в совершенной вольной совести пользоватца и владеть.

В апреле от князя Кантемира пришло новое известие: купцы, не дождавшись решения ни английского, ни российского правительств, отправили в Южную Америку два судна, причем, "укрывая прямое намерение той экспедиции, корабль оной нагружен товарами для Африки, чего ради он да Коста немало безпокоен и желал от меня, чтоб я всеподданнейше ваше императорское величество просил ускорить отправление своего корабля для занятия известного места". Ссылаясь на мнение Д’Акосты, Кантемир пишет:

Много надежды, что вышеупомянутой отправленной от его компанейщиков корабль желаемое место не сыщет за трудною навигациею; но если бы по несчастию им в том и удалось, то ему кажется, что ваше величество право имеет их с места сбить, понеже оное засели яко морския пираты без никакого ауторитету европейской державы.

В то же самое время Сенат рассматривал аналогичный проект, представленный неким Симоном Абрагамом. Будучи на нидерландской службе, он дважды побывал в Южной Америке и обнаружил ничью землю на побережье против Тобаго. Правит землей принц Юпитер Таривари – он приглашает европейцев поселиться там и учинить торговлю. "Тамошними великими жарами земля хлеб родить не может", – сообщал Абрагам, зато сахар, пряности, кофе, какао, краски, "в лекарство способные материалы", хлопчатую бумагу, попугаев и других "драгоценных" птиц вывозить можно в изобилии, "и все там без денег достать можно".

9 апреля 1737 года Сенат порешил "отправить для пробы из России в показанное место один фрегат с пристойным числом морских служителей, а для нагрузки того фрегата товарами могли бы сыскаться компании и купцы". Кабинет, получив мнение Сената, запросил Коллегию иностранных дел, не возникнет ли по этому случаю международных осложнений.

Но осложнения уже возникли. Во-первых, в Лондоне, как сообщал Кантемир, "дюк Бричеватер (Скруп Эгертон, 1-й герцог Бриджуотер. – В. А.) с некоторыми из той компании отменили свое намерение, да и протчим внушили, что аглицкому подданному неприлично и весьма бесчестно своими деньгами умножать силу такой державы, которая и без распространения своей коммерции уже немало всей Европе страшна". Во-вторых, в Петербурге английский резидент Клавдий Рондо узнал о переговорах Остермана с представителями компании и немедленно донес об этом в Лондон. Аналогичную информацию Лондон получил и от испанского представителя при Сент-Джеймском дворе Джеральдино. Посылая Рондо копию этого представления, государственный секретарь Вильям Стэнхоуп писал:

​Король желает, чтобы вы осведомились, насколько тут правды, а если действительно Россия замышляет занять страну или местность, испанской короне принадлежащую, вам... должно, опираясь на добрые отношения короля к царице, приложить все усилия, дабы отклонить ее величество от такого замысла. Представления свои вы поведете, однако, в возможно любезном и дружеском тоне, дабы в них не проскользнуло ничего похожего на угрозы с нашей стороны.

13 октября Клавдий Рондо встретился с герцогом Бироном и Остерманом. Оба в один голос заверили его, что императрица и в мыслях не держала устраивать поселения в Америке. Князь Кантемир получил из Петербурга рескрипт за подписью Остермана, в котором говорилось:

Пребывающий здесь резидент Рондоу о сем же деле здесь отозвался и притом сообщил приложенное при сем от гишпанского двора будто о том учинённое с немалою горячностью представление, на что ему резиденту кратко ответствовано, что хотя мы гишпанскому двору в своих делах ответствовать и не должны, однако ж его королевскому величеству английскому по имеющей между обоими дворами конфиденции объявить можем, что все то, что в помянутом гишпанском представлении затеяно, и не можем довольно удивляться, откуда такие неосновательные подозрения взяты, понеже у нас никакого намерения к тому делу никогда не было, и все, что о тех ангажементах написано, ложно и вымышленно.

Ознакомившись с рескриптом, Кантемир встретился с госсекретарем Стэнхоупом, о чем доносил на имя императрицы:

Я ему пространно изъяснил... что ваше императорское величество никакого намерения никогда не имели о поселении новой слободы в Америке, что ишпанской двор не знаю почему вздумал... что если бы ваше императорское величество намерены были завести какое поселение в Америке, то северная той земли сторона была бы способнее, наипаче что от Сибирских берегов чрез Япон туды дорогу сыскать бы можно, так что мне не мало удивительно, как ишпанской двор мог веру дать столь неосновательным доношениям.

Так был положен конец российским планам колонизации Южной Америки. Заманчивые проекты так и остались на бумаге.