В китайском квартале Роттердама празднуют наступление года Змеи, и городской вокзал встречает путешественников фильмом Happy New Year, в котором символические образы новогодних торжеств сопровождаются хроникой забытых и свежих катастроф: упомянут и теракт в "Крокус Сити холле". Праздник не позволяет забыть о тревогах, которые терзают человечество.
Инсталляция на вокзале – визитная карточка Роттердамского кинофестиваля. В этом году его арт-составляющая, и прежде весомая, стала ещё заметнее. Режиссер Давид Вербек и танцовщица Ю Хе Лин по заказу фестиваля создали гибрид перформанса и видеоинсталляции Safe.Self.Sense, посвященный одной из главных забот человечества последних лет – до сих пор не осмысленному всемирному кризису системы здравоохранения, вызванному пандемией ковида. Мы оказываемся в джунглях и лиминальных пространствах, где действуют неопределяемые силы, которые расправляются с одним из протагонистов. Его израненное тело олицетворяет беспомощность человека перед незримыми вирусами. Актуальное напоминание в кашляющем феврале!
Зрители рискуют простудиться в бетонном бункере Katoenhuis, – это новая площадка фестиваля для VR и видеоарта. По дороге можно заглянуть в ателье скульптора-хулигана Эрика ван Лисхаута, который наполнил двор перед своей студией диковинными изваяниями: улыбающийся белый череп взирает на гориллу в кандалах, а малиновый носорог соседствует с макетом прямой кишки. Здание, в котором располагается фестивальный центр, после реконструкции поделено на студии, и здесь можно полюбоваться на говорящую собаку, спрятанную в клетке. Просвещенный колли декламирует отрывки из книг Джона Берджера, Франца Кафки и Донны Харауэй, в которых упоминаются его собратья. Словно на "Манифесте" или "Документе" по арт-проектам Роттердамского фестиваля проводят экскурсии.
Пять лет назад британские аниматоры братья Квей представляли в Роттердаме проект экранизации "Санатория под клепсидрой" Бруно Шульца. Тогда это была выставка, посвященная работе над первыми сценами фильма: Юзеф на дряхлом поезде, заполненном гробами, приезжал в горный санаторий навестить своего отца, который то ли умер, то ли нет (в царстве остановленного времени отделить мертвецов от живущих невозможно). Теперь этот старомодный виртуозный фильм, в котором играют куклы, люди и тени, завершен, и поклонники Бруно Шульца могут сравнить его с классической экранизацией Войцеха Хаса (1973). Братья Квей добавили в историю о царстве безвременья БДСМ-эротику, но и эта жестокая любовь не способна совладать со смертью. Зритель вряд ли забудет удивительный артефакт, изучением которого режиссеры наслаждаются: машина-шкатулка, в которой хранится высушенная роговица слепого глаза, при благоприятных условиях воскрешающая изображения, которые он видел.
Герои фильма Джованни Колумбу говорят на сардинском диалекте, и слово Balentes, ставшее его названием, режиссер предпочитает не переводить. Это тоже опыт традиционной анимации, но другого рода. Подлинная история о неразлучных приятелях, которые в 1940 году похитили лошадей, предназначенных для отправки на фронт, рассказана при помощи тысяч оживлённых рисунков на акриле и бумаге. Рождается необычайный нуар, отражение беспросветного уныния последних лет муссолиниевской Италии. Это замкнутый безжалостный мир, из которого не может быть выхода, а малейшее неповиновение влечёт за собой суровую расправу.
Сегодняшний день, пусть и насыщенный красками, не менее тревожен. Это доказывает Кристина Фридрих в фильме "Ночь темна и холоднее дня". В разгар эпидемии ковида она попросила группу подростков рассказать о своих страхах. В ответах нет ничего неожиданного: дети боятся смерти близких, темноты, неизвестности. По безжалостной воле Фридрих робкие школьники оказываются в средневековом замке из зловещей сказки братьев Гримм и вынуждены обдумывать и переживать свои страхи. Довольно рискованный метод психотерапии превращает кино в перманентную симуляцию панической атаки.
У Роттердамского фестиваля имеются режиссёры-любимцы, и их король – Такаши Миике. Роттердам открыл европейской публике автора "Кинопроб" и других сумасбродных триллеров и комедий еще в конце 90-х. В этом году Миике, уже не юный иконоборец, а погруженный в ностальгию ветеран, представлял свежий опус "Пылающие кулаки" и рассказывал роттердамской публике о том, как в конце прошлого века японские режиссеры решили бросить вызов Голливуду на полях хоррора и снимать запредельные ужасы, ломая ногти и разрывая татами.
Не столь заметный, но не менее одаренный завсегдатай Роттердамского кинофестиваля Норберт Пфаффенбихлер представил долгожданный финал своей трилогии "2551". Это комикс с простейшим сюжетом: человек в маске обезьяны разыскивает в тоталитарном кошмаре утраченного ребёнка. Вроде бы ему удается его найти, но, как положено в страшном сне, сын вновь исчезает. Все происходит то ли в секс-донжоне, то ли в военном бункере, где спецназ безжалостно расправляется с неугодными. В третьей части человек-горилла предстает художником-авангардистом, а единственное, что он может сделать, чтобы подчеркнуть свой конфликт с властями, это уничтожить свои картины и скульптуры, осмеянные профанами. Несмотря на простоту (подчас даже идиотизм) истории, фильм замечателен как декоративная фантазия, карнавал макаберных масок в духе Джеймса Энсора, а стремительное движение гротескных фигур в бетонных коридорах завораживает безмолвной красотой панк-экспрессионистской драмы. Представляя фильм, Норберт Пфаффенбихлер открыл главную тайну: 2551 – это не код и не год, а всего лишь австрийский почтовый индекс.
Венгерский художник Петер Молнар увлекался нумерологией и заполнял полотна загадочными цифрами и фразами. Работал он медленно, на каждую картину, исписанную мистическими знаками, уходило несколько лет. Легендарный каталонский продюсер Луис Миньярро представил в Роттердаме многообещающего дебютанта — внука Молнара Мартона Таркови, который несколько лет, вплоть до кончины деда, снимал о нём документальный фильм "Позже, на опушке". Это портрет старого отшельника, погруженного в работу, столь виртуозно зашифрованную, что вряд ли её способен понять кто-либо, кроме самого создателя. Суровый зритель, возможно, назовёт Молнара эпигоном Пауля Клее, но все же маленькая вселенная, которую построил художник, уединившийся в Кечкемете, не может не интриговать.
Столь же причудливый мир придумал Луис Патиньо: персонажи его "Ариэля", театральные актёры, приехали, чтобы показать жителям азорского острова Фаял свою версию "Бури". Выясняется, что этот очарованный остров, который невозможно покинуть, населён персонажами Шекспира, и они с утра до вечера разыгрывают сцены из его пьес. Заморская актриса, которая должна играть Ариэля, сопротивляется шекспировскому мороку острова и не способна погрузиться в театральный сон. Но эта трезвость сознания не приносит ей удовольствия, ведь мир реальности во всём уступает миру искусства. "Ариэль" – размышление об актёрской доле и таланте перевоплощения, а заодно и реклама божественных пейзажей Азорских островов. Кстати говоря, на соседнем острове, по воле Луиса Патиньо, обитают персонажи Сэмюэла Беккета. И один из них даже ненароком проникает в шекспировскую пьесу!
Театр превращается в кино в фильме Лоренцо Пуллеги "Золото Рейна", музыка Вагнера звучит над совсем другим Рейном – скромной итальянской рекой Рено. В Болонье она спрятана под землёй, причём как раз там, где проходят фестиваль архивного кино Il Cinema Ritrovato. "Золото Рейна" – повесть о прекрасном прошлом итальянского кинематографа, феллиниевском тумане с призраком белой дамы, торопливым судьей, жовиальными купальщиками и эксцентричной герцогиней. Идеальная синефильская картина с роскошным финалом – золотой слиток из итальянского Рейна обнаруживается в кулаке утопленника.
Те, кого вычурное кино утомляет, могут погрузиться в незамысловатый реализм. Героиня фильма "Перла", бежавшая из Чехословакии в Австрию художница, возвращается в Кошице в начале восьмидесятых, чтобы повидать отца своего дочери, вышедшего из тюрьмы. Мы догадываемся, что сентиментальность будет наказана и встречи с госбезопасностью легкомысленной Перле не избежать. Рекомендую эту картину российским политэмигрантам, которые раздумывают сейчас о возвращении на родину.
Персонажи драмы "Деяния любви" отважно нарушают табу на инцест. Младший брат после долгой разлуки встречает сестру и не может сдержать своих отнюдь не братских чувств. Дело происходит в христианской секте, которой управляет женщина-психоаналитик! Её практики "отзеркаливания" скрытых травм сектантов-пациентов пробуждают предосудительную страсть. Но и в этом нездоровом мире находится место Христу и его чудесам.
Одна из лучших программ Роттердамского фестиваля "Воскрешенное кино" подготовлена выдающимся кинокритиком Олафом Мёллером. Чего тут только нет! Восстановленная Женевской синематекой шутка Даниэля Шмида о состоятельной киноманке (Бюль Ожье), поселившийся в отеле "Карлтон" и пытающейся проникнуть на Каннский кинофестиваль, соседствует с экспериментальным фильмом о богемной жизни итальянских героиновых наркоманов в конце 70-х (с голосом Уильяма Берроуза!) Жемчужина этой секции – обновленная версия "Запорожца за Дунаем" (в американском прокате – Cossacks in Exile) – мюзикла, который по мотивам известной оперы и на деньги украинской общины в 1939 году снял Эдгар Ульмер. Это, вероятно, единственный игровой фильм, целиком произведенный в США на украинском языке. Участвуют оперные звезды и даже всамделишный генерал. Есть сцены сюрреалистической красоты – например, прогулка турецкого султана в тюрбане и камзоле по заливному лугу.
В 1987 году Сергей Параджанов получил награду в Роттердаме за фильм "Легенда о Сурамской крепости". Узбекский режиссёр Али Хамраев, друживший с Параджановым, выбрал Роттердам для премьеры документального фильма "Сиреневый ветер Параджанова". Невероятные задания давал Параджанов звукорежиссеру-виртуозу: найти ветер XVI века, найти сиреневый ветер, и тот изобретал именно то, что требовалось. Это один из анекдотов, которые с увлечением рассказывают друзья и почитатели Параджанова, в том числе Роман Балаян, Андрей Хржановский, сам Али Хамраев, а также человек, который сидел с Параджановым в лагере и помнит счастливый день его освобождения.
В череде рассказчиков выделяется Артавазд Пелешян – режиссёр, славящийся нежеланием делиться воспоминаниями, что-либо комментировать и вообще откровенничать (есть даже фильм "Молчание Пелешяна", в котором он не произносит ни слова). Он и на этот раз верен себе: лаконично сообщает, что долго беседовал с Параджановым на увлекательные темы, но категорически отказывается пересказывать хоть что-то из этих разговоров. Завидная скромность, которая мало кому свойственна в кинематографической среде.
