375 лет назад, 31 января 1644 года, в Москву торжественно въехал датский королевич Вальдемар Кристиан, граф Шлезвиг-Голштинский. Он прибыл в Московию, чтобы жениться на дочери царя Михаила Федоровича Ирине.
Сватовство Вальдемара к Ирине – следствие переплетения политических, династических и личных мотивов заинтересованных стран и лиц. Это была одна из развилок российской истории.
Москва и Копенгаген были естественными союзниками в борьбе со шведским экспансионизмом на севере Европы. К исходу Тридцатилетней войны (1618–1648) стало ясно, что мощь датской державы, включавшей Норвегию и Исландию, клонится к упадку. У Швеции, напротив, начиналась эпоха агрессивной внешней политики. Русскому же государству жизненно необходимы были незамерзающие порты Балтики. В этом противостоянии участвовала и Польша. Но союзы были непрочны, а мирные договоры ненадежны. Родственные узы в ту эпоху связывали правящие дома и государства прочнее дипломатических трактатов.
Первый династический брак с датской короной заключил в 1570 году Иван Грозный. Он задумал создать буферное Ливонское государство, предложил ливонский престол брату датского короля Магнусу и женил его на своей племяннице Марии Старицкой. Из ливонского проекта, впрочем, ничего не вышло.
В 1602 году царь Борис, перед которым стояла сложная задача – укрепить и легитимировать династию Годуновых, предложил свою единственную дочь Ксению в жены брату датского короля принцу Иоганну (Гансу). Принц приехал в Москву, но умер от неизвестной и скоротечной хвори. Подозревали отравление, по учинить розыск Годунов уже не успел.
Михаил Федорович, у которого вследствие придворных интриг расстроился брак с выбранной им Марией Хлоповой, дожил холостым до 26 лет.
"Ни один из московских государей не оставался так долго в безбрачии", – пишет историк Дмитрий Цветаев в монографии, посвященной международным бракам царской семьи. Наконец, в 1622 году царь посватался к племяннице датского короля Доротее Августе, но, несмотря на настойчивость послов, получил мягкий отказ. Важная подробность: в наказе царским послам на тот случай, если датчане будут ссылаться на прецедент брака Марии Мнишек с Лжедмитрием (она осталась католичкой, венчали их особым обрядом), надлежит отвечать: "Маринку применять сюда непригодно: то было дело лихих людей, воровское, по их воровскому умышлению и конец учинился, как и во всех государствах воров сыскивают и казнят".
Михаил Федорович утешился в браке с русской женой, но и перед ним стояла задача укрепления династии. Он был избран на царство Земским собором, и никому в Московском государстве не было ясно, перейдет ли престол по наследству или нового монарха снова предстоит выбирать на польский манер. О женихе для старшей дочери царя Ирины впервые задумались в середине 1640 года, когда Ирине исполнилось 13 лет. Кристиан IV к этому времени давно овдовел и женился вторым браком на графине Кирстен Мунк. Среди их потомства трое первых детей были девочками. Четвертый, мальчик Вальдемар Кристиан, как раз вступал в брачный возраст. Он был рожден в морганатическом, хотя и законном браке и потому не мог претендовать на престол.
Для получения более подробной информации в Копенгаген снарядили гонца, переводчика Посольского приказа Ивана Фомина. Помимо официального задания – доставки царской грамоты о торговых делах Фомин получил и секретное поручение: тайно собрать сведения о королевиче Вальдемаре, а также заказать его портрет, а чтобы не догадались, для чего он нужен, заказать портреты короля и других его сыновей.
По прибытии в Москву Фомин представил портрет и доложил, что королевич "волосом рус, ростом не мал, собою тонок, глаза серые, пригож лицом, здоров и разумен, умеет по-латыни, по-французски, по-итальянски, знает немецкий верхний язык, искусен в воинском деле".
При всей конспирации в Копенгагене обратили внимание на интерес, который проявляет царский гонец к Вальдемару. Поразмыслив, король Кристиан отправил его в Москву во главе посольства – благо накопились требующие разрешения торговые вопросы. При датском дворе, конечно, знали, что у царя подрастает дочь на выданье. На случай сватовства принц получил указание отца соглашаться, если ему будет гарантирована свобода вероисповедания.
Торговый договор подписать не удалось, о сватовстве московиты не заговаривали. Посольство убыло восвояси, а через полгода, в апреле 1642-го, в Москве надумали послать в Данию послов уже для официального сватовства. Окольничий Степан Проестев и дьяк Иван Патрикеев получили инструкцию заверить жениха, что великая княжна Ирина чудо как хороша собой.
Ежели спросят, есть ли с ними персоны царевны, то отвечать: у наших великих государей Российских того не бывает, чтоб персоны их государских дочерей, для остереганья их государского здоровья, в чужие государства возить, да и в Московском государстве очей государыни царевны, кроме самых ближних бояр, другие бояре и всяких чинов люди не видают.
Иными словами, портретов не показывали (и, похоже, не писали) во избежание ворожбы, сглаза или еще какого колдовства.
Король, по словам Цветаева, принял послов "весьма недружелюбно". Проестев и Патрикеев не могли обещать жениху никаких уделов, но твердо настаивали на принятии православия. В итоге они уехали ни с чем и в Москве были подвергнуты строгой опале за нерадивость и за то, что даром растратили царскую казну: "соболя раздавали для своей чести, а не для государева дела".
Дело поручили Петру Марселису – проживавшему в Москве датскому купцу и заводчику. Он был крайне заинтересован в благоприятном результате. Не говоря уже о коммерческих выгодах и привилегиях, вопрос о свободе веры для иноземцев на Руси стоял исключительно остро. Марселис был главой кальвинистской общины Москвы и надеялся, что женитьба принца-лютеранина на русской православной царевне поспособствует веротерпимости властей.
Михаил Федорович принимает посла короля Швеции Карла X Густава. Фильм Александра Уральского и Николая Ларина "Трехсотлетие дома Романовых". 1913, производство кинокомпании "Торговый дом Дранкова". В роли Михаила Федоровича – Михаил Чехов.
На сей раз переговоры удались. Вальдемару были обещаны в полное владение Суздаль и Ярославль, а также сказано, что ему "в его вере неволи не будет". В конце октября 1643 года Вальдемар Кристиан с громадной свитой в 300 человек отправился в Московию. Сопровождавший его переводчик Вильям Барнсли сообщал в Посольский приказ, что принц "учился у него, Вилима, русскому языку и по-русски многую речь перенял и помнит", причем "говорит гораздо чисто". Знатному гостю был уготован пышный прием в русских городах. С особенной же торжественностью был обставлен его въезд в Москву.
В Кремле для Вальдемара были возведены трехъярусные хоромы с крытым ходом в царские палаты. На первой же аудиенции царь обнял королевича и посадил его по правую руку от себя, царевич же Алексей сидел по левую. Принца задарили соболями, драгоценной парчой и золотыми кубками. С Алексеем Вальдемар как будто даже подружился, хотя царевич и был тогда 15 лет от роду.
Однако очень скоро обнаружилась неразрешимая проблема. Вопреки прежним заверениям ближние бояре и сам царь стали настойчиво склонять Вальдемара к крещению по православному обряду. "Король велел тебе быть в моей государской воле и послушаньи и делать то, что мне угодно, а мне угодно, чтоб ты принял православную веру", – говорил Вальдемару Михаил Федорович, а тот отвечал: "Я рад быть в твоей государской воле и послушанье, кровь свою пролить за тебя готов, но веры своей переменить не могу". Королевич ссылался на прецедент Магнуса и Марии Старицкой: каждый из супругов остался в своей вере. На это царь возражал: "Царь Иван Васильевич сделал это, не жалуя и не любя племянницы своей; а я хочу быть с тобою в одной вере, любя тебя как родного сына".
Канитель продолжалась долго. Отпустить принца царь не хотел. Надеялись на неудачный для датчан ход очередной датско-шведской войны, на то, что принцу надоест упрямиться, наконец, пытались соблазнить его прелестями княжны Ирины.
Только бы Его Графская Милость решился перейти в Русскую Веру, а то они сделают так, что он и невеста повидают друг друга, и тогда уже можно сказать наверное, что Царевна по красоте своей беспременно полюбится Его Милости и во всю свою жизнь будет утехою его сердца. Пожалуй еще, Его Графская Милость приходит в раздумье на счет того, что Царевна, по Московской повадке, подобно другим женщинам, не часто ли напивается в волю и допьяна? Так совсем нет: она живет трезво, да и во всю свою жизнь не больше одного раза была выпивши, девушка она умная и рассудительная.
Так излагает эти бесконечные уговоры безымянный датский автор записок о сватовстве Вальдемара.
Неделя тянулась за неделей, месяц за месяцем, а конца пререканиям не было видно. Принца не женили и обратно в Данию не отпускали. Автор русской повести о сватовстве принца пишет, что он на своем дворе, "яко сатана с демоны,.. нача бесноватися по своему беззаконному обычаю и вере, в трубы, и органы, и прочие различные писки играти, иного же срам есть и писати". Его приглашали встретиться с учеными православными богословами, дабы он уразумел свое заблуждение. Вальдемар на это сердито отвечал: "Я сам грамотен лучше всякого попа, Библию прочел пять раз и всю ее помню".
В мае Вальдемар, отчаявшись получить "отпуск" от царя, попытался совершить побег. Датчан остановил караул на Тверских воротах (нынешняя Пушкинская площадь) и заставил ретироваться, оставив пленного. Но когда стрельцы повели захваченного в Кремль, датчане напали на них из засады. В завязавшейся схватке одного стрельца пронзили шпагой насмерть, шестерых ранили.
Утром учинили следствие. От королевича потребовали найти и "казнить смертию" виновного в убийстве стрельца. Вальдемар заявил, что стрельца заколол он сам. Царь оставил инцидент без последствий.
Принцу, послам и свите пришлось провести в Москве еще больше года. Вальдемар уже соглашался и детей крестить по православному обычаю, и посты блюсти, и в русское платье одеться, но свою веру менять отказывался решительно. Наконец, кому-то из русских придворных пришла в голову идея устроить диспут о вере в тщетной надежде переубедить принца. В изнурительной и бесплодной дискуссии стороны углубились в такие дебри богословия, из которых не было простого и разумного выхода. Автор уже цитировавшейся повести пишет, что с датской стороны в диспуте участвовал "окаянный тот поп и грамотам разным учен... от самого сатаны обучен". На четвертый и последний раунд в июле 1645 года Вальдемар не явился, узнав, что по болезни на нем будет отсутствовать и царь.
Михаилу Федоровичу оставалось жить девять дней. Сразу после его кончины датчан отпустили с необыкновенной быстротой и богатыми подарками. На престол взошел Алексей Михайлович.
Чем объяснить такую настойчивость царя? Одна из причин: Михаилу Федоровичу было необходимо положить начало новой династии, а для этого укрепить ее дополнительной европейской генеалогией, поскольку права самих Романовых были сомнительны. "Мы от Августа Кесаря родством ведемся", – писал Иван Грозный шведскому королю Иоганну III. Эта фантастическая теория, призванная обосновать идеологический концепт Третьего Рима, в наши дни нашла сторонника в лице министра культуры РФ Владимира Мединского.
Историк Елена Филина подробно исследовала борьбу партий при дворе первого царя из династии Романовых. "Вопрос о престолонаследии в конце царствования Михаила Федоровича оставался открытым, т.к. существовало две традиции передачи престола: выборная и наследственная", – пишет она. До Михаила Романова "коллективным руководством" – боярской кликой – были избраны Борис Годунов и Василий Шуйский, а затем призван на царство польский королевич Владислав. Сторонники выборного принципа поддерживали идею брака Вальдемара и Ирины. Вельможи, группировавшиеся вокруг царевича Алексея, выступали за передачу престола по наследству. Силы были примерно равны, потому и дело зашло в тупик.
Другой специалист по эпохе, Игорь Андреев, считает версию Филиной несостоятельной. "Трудно согласиться со встречающейся иногда трактовкой всего дела, – возражает он, – как с попыткой посадить Вальдемара на российский престол мимо живого наследника, царевича Алексея Михайловича".
Но ведь Алексей мог умереть, как умерли его младшие братья Иван и Василий, а других наследников мужского пола у Михаила Федоровича не было.
Противоречие глубже. Это была не просто придворная интрига, а спор о дальнейшем политическом развитии страны. "Именно в это время, – пишет Елена Филина, – решался вопрос: пойдет ли Россия по пути совершенствования сословно-представительной монархии или перерастания ее в абсолютизм". Уже в середине XVII века Россия могла стать конституционной монархией. Этого не произошло потому, что в Московском государстве не было сословия, которое могло бы разделить с царем ответственность управления страной.
Этой теме Сергей Соловьев посвятил отдельную главу в своей многотомной "Истории России с древнейших времен".
Наследственной аристократии, высшего сословия не было, были чины: бояре, окольничие, казначеи, думные дьяки, думные дворяне, стольники, стряпчие, дворяне, дети боярские. При отсутствии сословного интереса господствовал один интерес родовой, который в соединении с чиновным началом породил местничество... Какая тут связь, какие общие интересы между людьми, которые при первом назначении к царскому столу или береговой службе перессоривались между собою за то, что один не хотел быть ниже другого, ибо какой-то его родич когда-то был выше какого-то родича его соперника?
Со времен Ивана Грозного все бояре считали себя холопами царя и потому спорили лишь за царскую милость. Соловьев приводит удивительные примеры такого соперничества. В фильме 1913 года "Трехсотлетие царствования дома Романовых" есть эпизод, иллюстрирующий Соловьева, и это не карикатура, не анекдот, а реальный случай: князь Борис Михайлович Лыков не хотел уступить более близкого к царю места за праздничным столом Ивану Никитичу Романову, неродовитому дяде царя. Какая уж тут представительная монархия!
Ирина Михайловна так и осталась девицей. Она была восприемницей своего новорожденного племянника Петра Алексеевича и скончалась на 52 году жизни. Вальдемар Кристиан поступил на шведскую военную службу и погиб на польско-шведской войне в сражении при Люблине в возрасте 33 лет.
