405 лет назад, 29 июня 1613 года, в Лондоне во время спектакля сгорел театр "Глобус". После драмы, которую давали в тот день, Шекспир не написал больше ни одной пьесы.

Хотя эпоха, в которую творил Шекспир, и театр, для которого он творил, называются елизаветинскими, бóльшую часть своих пьес он создал уже после смерти королевы Елизаветы. В марте 1603 года правившая Англией почти 45 лет королева усопла, и на английский престол взошел король Шотландии Иаков. Он оказался заядлым театралом и по прибытии в Лондон приказал выдать шекспировской труппе королевский патент, коим дозволил актерам "свободно заниматься своим искусством, применяя свое умение представлять комедии, трагедии, хроники, интерлюдии, моралите, пасторали, драмы и прочее в этом роде из уже разученного ими или из того, что они разучат впоследствии как для развлечения наших верных подданных, так и для нашего увеселения и удовольствия, когда мы почтем за благо видеть их в часы нашего досуга".

Труппа прежде называлась "Слуги лорда-камергера", а с получением патента стала называться "Слуги короля", но в юридическом отношении это было закрытое акционерное общество. Доля Шекспира составляла 12,5 процента. Впоследствии она уменьшилась до 8 процентов.

Театр "Глобус" был построен из стройматериалов другого театрального здания, которым владел отец главного трагика труппы Ричарда Бербриджа. Оно называлось просто "Театр". Подошел срок продления аренды земельного участка, и его владелец поднял цену. Новая цена не устроила труппу. В Рождество 1589 года актеры и их друзья под руководством плотницких дел мастера Питера Стрита, известного своими театральными постройками, балка за балкой разобрали театр. Зиму балки пролежали на складе, а весной их переправили на южный берег Темзы, где и построили новое здание.

"Глобус" был театром под открытым небом. Стоячие места в партере стоили один пенни. Привилегированная публика, платившая гораздо дороже, сидела в ложах или даже прямо на сцене. Зрители низкого сословия, которую обладатели сидячих мест презрительно называли groundling ("донная рыба") или stinkard ("вонючка", "отребье"), ни в чем себе не отказывали: пили, курили, отпускали по ходу действия реплики, а попкорном им служили устрицы – самая дешевая еда в тогдашнем Лондоне. Туалета в "Глобусе" не было. Современный "Глобус", построенный в 200 метрах от места, где стоял оригинал, считается довольно точной реконструкцией. "Впрочем, –​ пишет историк Фрэнк Кермоуд, – нам никогда уже не окунуться в атмосферу, наполнявшую эти необычайные здания, огромные и роскошные, убранные ярко до безвкусицы, наподобие наших кинотеатров 1930-х годов".

В феврале 1613 года в Уайтхолле праздновали бракосочетание дочери короля принцессы Элизабет и пфальцграфа Рейнского Фредерика. По этому случаю шекспировская труппа сыграла перед новобрачными, их гостями и придворными не менее 14 пьес, в том числе "Бурю". Это предпоследняя пьеса Шекспира. В ее финале звучит монолог волшебника Просперо:

Исчез мой дар
Влиять на духов силой чар,
И, верно б, гибель мне грозила,
Когда бы не молитвы сила:

Она, вонзаясь, как стрела,
Сметает грешные дела.
Как нужно вам грехов прощенье,
Так мне даруйте отпущенье.

(Перевод Татьяны Щепкиной-Куперник)

Шекспир в то время уже не выходил на сцену. Но эти слова воспринимаются сейчас как его собственное прощание с театром. Хронику "Генрих VIII" он сочинил в соавторстве с молодым и очень популярным драматургом Джоном Флетчером. Ее и давали впервые в тот роковой день 29 июня.

В четвертой сцене первого акта во дворец кардинала Йоркского Вулси прибыл король со свитой в маскарадных костюмах. Авторская ремарка: "За сценой трубы, барабаны и пушечные выстрелы". В этом месте для пущей убедительности выстрелила настоящая пушка. От этого выстрела и приключилась беда.

Теперь побоку политику. Развлеку тебя рассказом о том, что произошло на этой неделе в Бэнксайде. Королевские актеры давали новую пьесу под названием "Все это истинно", в которой показаны основные события царствования Генриха VIII. Представление отличалось необыкновенной пышностью и помпой, сцена даже была застлана циновками; кавалеры орденов имели на себе своих Георгиев Победоносцев и свои Подвязки, гвардейцы были выряжены в расшитые одежды, ну и прочее правдоподобие, делающее величие простецким, если не смешным. Во время маскарада короля Генриха встретили во дворце кардинала Вулси пушечным залпом; пыж, сделанный из бумаги или чего-то еще, вылетел из пушки и поджег соломенную крышу; но публика, увлеченная зрелищем, не заметила дыма, тем временем огонь распространился и стремительно охватил все здание, так что меньше чем за час оно сгорело дотла.

Таково было роковое следствие этой хитроумной уловки, при котором, впрочем, никто не пострадал, кроме дерева и соломы, да еще нескольких забытых костюмов; на одном человеке воспламенились штаны, и он чуть не сгорел, но какой-то сообразительный малый залил огонь бутылкой эля. Прочее – при личной встрече, время до которой тянется, как осада Трои.

Так сообщал о случившемся сэр Генри Уоттон, дипломат, поэт и философ, своему племяннику. Впрочем, с чужих слов – очевидцем пожара он не был.

Лондонский торговец Генри Блюэтт рассказывает в письме дяде, что театр был до отказа заполнен публикой, что загорелось ближе к концу, что пыж был из пакли, а брюки на мужчине загорелись оттого, что он спасал из огня ребенка.

Сэр Томас Чемберлен, рассылавший своим знакомым регулярную сводку столичных новостей, пишет, что пожар продолжался меньше двух часов, что кроме театра сгорел дом поблизости и что зрители спаслись и выбрались наружу через две узкие двери "чудом и милостью Божьей".

Вероятно, пуритане сочли пожар, напротив, божьей карой за непристойное лицедейство, но никто из них не оставил комментариев по этому поводу.

Некий анонимный автор сочинил балладу о прискорбном событии, в которой не пожалел насмешек над актерами и зрителями:

Не пролил ливень ясным днем
Свой бойкий дождь, спасая
От пламени сей славный дом,
Ни ты – свой эль, пивная.

Пожар, начнись внизу он, знамо,
Со страха замочили б дамы.

(Перевод Александра Величанского)

Шекспир, возможно, был тогда в Лондоне и видел своими глазами, как горит его театр. Вскоре после этого события он навсегда покинул столицу.

В апреле 1613 года ему исполнилось 49 лет. По нынешним меркам это расцвет и жизни, и творчества, но именно в этом возрасте он решил поставить точку в своей карьере драматурга. Убедительных и однозначных объяснений этому решению нет. "Исписался", "устал", "заболел" ​– любая из версий и любое их сочетание имеет право на существование. Советский шекспировед Александр Аникст спорил с теорией творческого кризиса. По его мнению, гений Шекспира отнюдь не иссяк. Но гений гением, а есть еще восприятие публики. Новому поколению зрителей Шекспир наскучил, стал неинтересен. Сам же он впал в отчаянную мизантропию и пессимизм.

Его шутка превратилась в горький сарказм, остроумие –​ в жестокое издевательство... Презрение –​ теперь господствующее настроение в сердце Шекспира, человеконенавистничество самых грандиозных размеров, которое переливается в его жилах вместе с его кровью...

Так излагает тогдашние умонастроения Шекспира Георг Брандес.

Трудно не прийти к выводу, что Шекспиру все это наскучило. Наскучили люди, наскучила реальная жизнь, наскучила драма. Наскучило все, кроме поэзии и поэтических грез.

Таково мнение Литтона Стрейчи, над которым иронизирует поэт Т.С. Элиот:

Последние несколько лет стали свидетелями своеобразного возрождения Шекспира. Появился Шекспир усталый, некий отставник индийской службы, представленный м-ром Литтоном Стрейчи...

Как бы то ни было, он продал свой пай в театре "Глобус", переехал в Стратфорд и поселился в собственном доме. Шекспир был очень состоятельным человеком и мог позволить себе жить на проценты с капитала и доходы от недвижимости.

Чего он не мог теперь себе позволить – это общения с себе подобными. Он вернулся к жене, которая состарилась без него, и дочерям, которые выросли без него. Они были полуграмотны, не читали ничего, кроме Библии, и никогда не видели шекспировских пьес на сцене, а если бы увидели, сочли бы их отвратительным богохульством и язычеством. В Стратфорде уже вовсю бесчинствовали пуритане и их церковный суд. Прихожан, пропустивших причастие, подозревали в тайном "папизме" и наказывали штрафами. Театра в городе не было. Публичные представления карались штрафом в громадную по тем временам сумму – 20 фунтов.

Первый биограф Шекспира Николас Роу рисует идиллическую картину его заката:

Последние годы жизни он провел так, как все здравомыслящие люди желали бы их провести, –​ наслаждаясь свободой, покоем и беседой с друзьями. Удача помогла ему приобрести имение, отвечавшее его положению, а стало быть, и желаниям; и говорят, он провел несколько лет перед смертью в своем родном Стратфорде.

Но Георг Брандес совершенно иного мнения:

Семья смотрела на него, как на фокусника-цыгана. Прежний образ жизни этого человека и его настоящие взгляды на религию делали его семейству мало чести. Некоторые исследователи... утверждают, что Шекспир представлялся своим детям в таком же свете, как Байрон своим потомкам, что его считали каким-то позорным пятном для фамилии.

Единственной его отрадой на склоне лет, полагает Брандес, стало общение с природой.

Труппа, которую он оставил, построила новый "Глобус", продолжала играть в нем пьесы Шекспира, Бена Джонсона и Джона Флетчера, но эпоха неумолимо приближалась к концу. В 1642 году в Англии вспыхнула гражданская война между королем и парламентом. Пуританское благочестие овладело Лондоном, и все театры были закрыты. Елизаветинский театр с его блеском, откровением, наивными спецэффектами, его гением и мишурой ушел в небытие. Шекспир скончался 26 годами раньше. Если согласиться с предположением, что его крестили на третий день после рождения, как тогда полагалось, то умер он в тот же день, в какой родился, – 23 апреля. Если бы не его друзья и коллеги Джон Хеминдж и Генри Конделл, издавшие полный корпус его пьес в 1623 году, мы бы никогда не узнали такого драматурга.

180 лет назад, в мае 1838 года, в Париже появился первый магазин, в котором все было не так и всего было много. Он был универсальный.

Федор Достоевский, гуляя по Парижу, открыл главный секрет парижского универмага – grand magasin по-французски:

Вы пришли, например, чтоб издержать десять франков, а между тем вас встречают как лорда Девоншира. Вам тотчас же делается отчего-то ужасно совестно, вам хочется поскорей уверить, что вы вовсе не лорд Девоншир, а только так себе, скромный путешественник, и вошли, чтоб купить только на десять франков. Но молодой человек самой счастливой наружности и с неизъяснимейшим благородством в душе... начинает вам развертывать товару на десятки тысяч франков. Он в одну минуту забросал для вас весь прилавок, и как подумаешь тут же, сколько ему, бедненькому, придется после вас опять завертывать, ему, Грандисону, Алкивиаду, Монморанси, да еще после кого? после вас, имевшего дерзость с вашей незавидной наружностью, с вашими пороками и недостатками, с вашими отвратительными десятью франками прийти беспокоить такого маркиза, – как подумаешь все это, то поневоле мигом, тут же за прилавком, начинаешь в высочайшей степени презирать себя. Вы раскаиваетесь и проклинаете судьбу, зачем у вас в кармане теперь только сто франков; вы бросаете их, прося взглядом прощения. Но вам великодушно завертывают товар на ваши мизерные сто франков, прощают вам всю тревогу, все беспокойство, которое вы произвели в магазине, и вы спешите как-нибудь поскорее стушеваться. Придя домой, вы ужасно удивляетесь, что хотели истратить только десять франков, а истратили сто.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться

Сегодня этим секретом никого не удивишь, но было время, когда универсальных магазинов не существовало. Человека, придумавшего собрать в одном заведении самый разнообразный товар, звали Аристид Бусико. Он родился в Нормандии, в городишке Беллем. Его отец держал галантерейную лавку. Юный Аристид работал за прилавком, был уличным торговцем, а в 24 года отправился попытать счастья в столицу.

Бусико был прирожденным продавцом и ничем другим никогда не занимался. В Париже он поступил младшим приказчиком в дамский магазин Petit Saint-Thomas и вскоре благодаря природной смекалке и оборотистости дорос до заведующего отделом. Он знал, что способен на большее. Бусико свел знакомство с владельцем соседней лавки Полем Видо и стал его партнером. Это произошло в мае 1838 года. Лавка называлась Au Bon Marché Videau. По-французски à bon marché означает "по сходной цене", "дешево". Но есть во французском и пословица bon marché coûte cher – "скупой платит дважды".

Молодость Аристида Бусико совпала с революцией в легкой промышленности. Прежде состоятельные люди заказывали одежду у портного. Люди победнее шили сами, а потом латали и перешивали обноски или покупали подержанное. Благодаря новым технологиям появилась возможность производить готовое платье, причем в больших количествах. Однако накладные расходы торговли сдерживали потребление – товар оставался слишком дорогим для массового покупателя.

Внимательно наблюдая за покупателями, а главным образом за покупательницами, Бусико открыл психологические закономерности, сделавшие его первым в мире маркетологом. Он понял, что покупательница легче расстается с деньгами, если товар стоит не 20 франков, а 19 франков 90 сантимов, что спрос стимулирует даже незначительная скидка, что вежливое обхождение оборачивается чистой прибылью. Он первым в Париже установил фиксированные цены и повесил ценники на каждый предмет, первым стал устраивать сезонные распродажи залежавшегося товара, первым позволил дамам самим выбирать и примерять платья.

Поль Видо побаивался рискованных нововведений своего партнера. Ему казалось, что магазин вот-вот прогорит, и в 1851 году он продал Бусико свою долю. Штат заведения насчитывал в то время всего 12 человек. Сделавшись единоличным хозяином, Бусико развернулся во всю ширь. Он фонтанировал идеями. Всем известно, как изнывает от скуки муж, сопровождая жену на шопинге, как ноют дети, пока мама выбирает себе шарфик. В заведении Бусико мужчинам предлагали кресла и газеты, детям – игрушки и лакомства. Бусико придумал каталоги – теперь провинциалки могли заказывать столичный товар по почте. С 1852 по 1860 год продажи выросли с полумиллиона до пяти миллионов франков в год.

Но главным открытием Бусико стало "смешение жанров". Торговали тогда в небольших магазинах. Шляпы продавались в одной лавке, перчатки – в другой, зонты – в третьей. Бусико задумал создать магазин, где покупатель мог бы обзавестись всем этим сразу, в одном месте. Для такого проекта ему не хватало торговых площадей. Чтобы приобрести их, нужны были большие деньги. Аристиду повезло. Он познакомился с Анри-Франсуа Майаром – кондитером, который сделал состояние в Нью-Йорке. Он рассказал Бусико о необыкновенном коммерческом успехе Александера Тарни Стюарта – иммигранта из Ирландии, который воздвиг на Манхэттене пятиэтажный Мраморный дворец на стальном каркасе с коринфскими колоннами и огромными витринами, ярко освещенными ночью. В этом дворце торговали готовым платьем и галантереей, и так успешно, что президент Улисс Грант хотел назначить Стюарта министром финансов.

У Аристида загорелись глаза. Майар дал ему в долг полтора миллиона. Архитектором здания на рю де Севр стал Луи-Огюст Буало, до этого построивший в Париже неоготическую церковь на стальном каркасе Сент-Эжен-Сен-Сесиль. Участие в проектировании принимала инженерная фирма Гюстава Эффеля. Новый универмаг-дворец Le Bon Marché открылся в 1869 году.

Теперь коммерческий гений Аристида Бусико мог реализовать себя в полной мере. Его новой идеей стала схема расположения товара. Зачем у него пуговицы продавались в одном конце магазина, а нитки – в противоположном? Затем, что покупательница в поисках нужного товара проходит мимо прилавков с ненужным или даже таким, о существовании которого она и не подозревала. "Теперь у нас есть вилки для маринованных огурцов и вилки для оливок, – изумленно писала одна светская дама, – вилки для клубники и устриц, ложки для сахара и горчицы, мороженого и ягод..." Универсальный магазин не просто стимулировал спрос, но создавал потребности, которых прежде не существовало. Так начиналась эра потребления.

Осенью 1880 года в Париже побывал Салтыков-Щедрин, описавший свои впечатления в цикле очерков "За рубежом". Вот что он пишет о новых способах торговли:

Товар этот так весело расположен в витринах и так весело освещен, что и купить его любо. Прогулка по улицам Парижа, в смысле разнообразия, не уступает прогулке по любой выставке. Каждая магазинная витрина представляет изящное сочетание красок и линий, удовлетворяющее самым прихотливым требованиям вкуса. На каждом шагу встречается масса вещей, потребности в которых вы до тех пор не подозревали, но которые вы непременно купите, потому что эти вещи так весело смотрят, что даже впоследствии, где-нибудь в Крапивне, будут пробуждать в вас веселость и помогут нести урядницкое иго. Из мельхиоровых ложек парижский магазинщик ухитряется сделать целое серебряное солнце, которое чуть не за полверсты манит к себе прохожего. Из мужских шляп-цилиндров устраивает такой милый пейзаж, что человеку, даже имеющему на голове совсем новый цилиндр, непременно придет на мысль: а не купить ли другой?

Чуткий к социальным процессам Эмиль Золя задумал сделать Le Bon Marché местом действия 11-го романа своего цикла "Ругон-Маккары" и получил полный карт-бланш от Бусико – о такой рекламе можно было только мечтать. Au Bonheur des Dames – "Дамское счастье". Так называется в романе универмаг Бусико, а самого его Золя вывел под именем Октава Мурэ. Романист досконально описал технологию торговли, не забыл и о шоплифтинге (тогдашним дамам было легко прятать ворованный товар под пышными юбками: "Они проделывали это в роскошных уборных, обставленных тропическими растениями"), но главное, что уловил Золя, – это психологический настрой не знающих удержу, зачарованных изобилием покупательниц. Взирая на торговый зал сверху, Октав Муре ощущает себя безраздельным властелином этого царства:

Начинался отлив, груды материй загромождали прилавки, в кассах звенело золото... Обобранные, изнасилованные, побежденные покупательницы удалялись, пресытившись и испытывая затаенный стыд, как после предосудительных ласк в какой-нибудь подозрительной гостинице. А Муре господствовал над ними: он подчинил их своей воле, добившись этого непрерывным потоком товаров, низкими ценами, обменом купленных предметов, любезностью и рекламой... Он создавал новую религию; на смену опустевшим церквам и колеблющейся вере пришли его базары, отныне дававшие пищу опустошенным душам. Женщина бывала у него в праздные часы, в часы трепета и волнения, которые раньше проводила в сумраке часовен, ища выход своей болезненной страстности, прибежища в нескончаемой борьбе между божеством и мужем; она предавалась здесь культу тела, вводившему ее в мир небесной красоты. Если бы Муре вздумал закрыть двери, на улице началось бы восстание, раздался бы отчаянный вопль фанатичек, у которых отнимают исповедальню и алтарь. (Перевод Ю. Данилина)

Как изумительно точно описан здесь наркотический эффект шопинга, заглушающий внутреннюю душевную боль! И отнюдь не случайны сексуальные ассоциации. В романе Софи Кинселлы Confessions of a Shopaholic, который я бы перевел вместо неблагозвучного и уродливого "шопоголика" как "Откровения потребленки", героиня Ребекка Блумвуд, овладев вожделенной добычей, ощущает удовлетворение сродни сексуальному:

Вот оно, мгновение счастья – когда пальцы обхватывают ручку блестящей, хрусткой сумки и все содержимое этой фирменной упаковки переходит в мое полное владение. На что похоже чувство, возникающее в такой момент? Это все равно что голодать несколько дней, а потом откусить большущий кусок горячего тоста с маслом. Или проснуться утром и осознать, что сегодня суббота. Да что там, такие мгновения сравнимы с лучшими моментами секса. Ничто больше не существует – все мысли и чувства сконцентрированы на этом чудесном ощущении. На одном чистом, эгоистическом удовольствии. (Перевод А. Корчагиной)

Немой фильм режиссера Жюльена Дювивье "Дамское счастье" (1931) – экранизация романа Эмиля Золя. История юной провинциалки Денизы Бодю, поступающей на работу в универсальный магазин Октава Мурэ.

Ониомания как душевное расстройство исследована и описана в первой четверти XX века выдающимися психиатрами Ойгером Блейлером и Эмилем Крепелином; последний предложил термин – от греческого oneomai ("покупать"). В специальной литературе ее называют также compulsive buying disorder (CBD) – "непреодолимое болезненное влечение к приобретательству".

Сегодня вновь задают вопрос о будущем экономики потребления. Если эта модель себя исчерпала, то что должно прийти ей на смену? Рецензии на экранизацию романа Кинселлы, забавную комедию с уморительно смешной рыжей австралийкой Айлой Фишер писали серьезные экономисты и психологи. "Конец потребительства?" – такими заголовками запестрели страницы газет, чаще с недоуменно-вопросительной интонацией. Когда в 2008 году, в разгар глобального финансового кризиса, BBC выпустила сериал "Крошка Доррит" по роману Чарльза Диккенса, Англия ахнула: роман написан будто вчера. Уж не построено ли процветание и впрямь на песке, не основано ли на химере и не ждет ли его участь, описанная Иисусом: "И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое"? В мире все больше дауншифтеров – людей, отказывающихся от чрезмерного потребления. Тем временем в розничной торговле совершается новая революция: она уходит в интернет.

Революция в розничной торговле завершилась разорением мелких лавчонок и появлением сильных конкурентов Le Bon Marché. Один из них, La Samaritaine, открыла Мари-Луиза Жей, работавшая у Бусико и многому научившаяся у него.

Аристид Бусико скончался в декабре 1877 года, в момент полного расцвета своего дела. В универмаге работали в то время около 2000 служащих, оборот составлял 72 миллиона франков. Новым президентом компании стала его вдова Маргерит, занимавшая этот пост 10 лет, вплоть до смерти. Прямых наследников у супругов не осталось, их сын умер молодым. Мадам Бусико завещала свое состояние парижской администрации больниц для малоимущих. На эти средства была построена больница, носящая имя Бусико.

Здание Le Bon Marché еще неоднократно достраивалось и перестраивалось – сначала сыном Луи-Огюста Буало Луи Шарлем, а потом, уже в 20-е годы позапрошлого века, внуком Луи-Ипполитом. В 80-е годы магазин стал собственностью могучего концерна LVMH Moët Hennessy – Louis Vuitton. Купил он и "Самаритянина", но "Самаритянин" в 2005 году был закрыт за нерентабельностью, а Le Bon Marché продолжает существовать.