520 лет назад, 25 апреля 1498 года, произошло событие, породившее первого в мире олигарха и идею богатства, употребленного во благо.

– А на что мне миллион? – сказал граф. – Боже милостивый! Если бы мне нужен был только миллион, то я из-за такого пустяка не стал бы и говорить о кредите. Миллион! Да у меня с собой всегда есть миллион в бумажнике или в дорожном несессере.

Граф Монте-Кристо, покоряющий Париж невиданной расточительностью, восточными привычками и загадочностью, пользуется неограниченным кредитом крупнейших банкирских домов Европы, а между тем происхождение его богатства покрыто тайной. Неужели во Франции 30-х годов позапрошлого века возможно было тратить неизвестно откуда взявшееся состояние?

Разумеется, читатель эту тайну знает: Эдмон Дантес добыл сокровища, которые ему завещал аббат Фариа, обнаруживший послание кардинала Чезаре Спады. "Богатства его рода, – рассказывает аббат, – стали притчей во языцех, и мне часто приходилось слышать выражение: "Богат, как Спада". Согласно рассказу аббата, папа Александр VI задумал пополнить папскую казну состоянием кардинала и с этой целью решил отравить его за трапезой. У папы Александра, он же Родриго Борджиа, была дурная слава отравителя. Поэтому кардинал Спада заблаговременно спрятал свое достояние и, получив от папы приглашение на обед и предвидя летальный исход, написал симпатическими чернилами записку племяннику Гвидо с указанием, как найти клад. Но племянника отравили вместе с дядей. Записку прочел через 313 лет, случайно подержав ее над огнем, аббат Фариа.

Дата записки и есть то событие, которое мы отмечаем.

Узнав историю клада, Дантес сомневается в своем и аббата праве на наследство и получает исчерпывающий ответ:

– Однако, – возразил Дантес нерешительно, – нет ли у этого клада более законного владельца, чем мы?

– Нет-нет, будьте спокойны, вся семья вымерла; притом последний граф Спада назначил меня своим наследником.

Род Спада действительно был богат (кто не знает Галерею Спада в Риме), но он не вымер и существует по сей день, как существовал во время действия романа. В роду были и кардиналы, но не было кардинала по имени Чезаре Спада.

Александр Дюма выдумал и записку, и кардинала. Перед ним стояла непростая задача. Ему нужен был благородный герой, вдруг сделавшийся обладателем несметного богатства. Но откуда ему, человеку низкого происхождения, взять это богатство? Выиграть в карты или на бирже? Оказаться отпрыском знатного рода и получить неожиданное наследство? Найти клад!

Точно так же спустя 30 лет после Монте-Кристо разбогатеет другой положительный олигарх художественной литературы – капитан Немо. "Вы очень богаты?" – спрашивает его профессор Аронакс. "Несметно богат! – отвечает Немо. – Я мог бы свободно уплатить десять миллиардов государственного долга Франции!" Происхождение его богатства абсолютно прозрачно в буквальном смысле слова: сквозь хрустальный иллюминатор профессор видит, как экипаж "Наутилуса" в водолазных костюмах извлекает груды золота из-под обломков испанских галеонов.

Сокровище кардинала Спады гораздо скромнее:

– И вы говорите, что этот клад оценивается в...

– Два миллиона римских скудо, около тринадцати миллионов на наши деньги.

– Не может быть! – вскричал Дантес, устрашенный огромностью суммы.

Сколько же это по нынешнему курсу? Существуют разные способы конвертации сумм в старинных валютах. Один из них – через цену золота. Если "наши деньги" – это французские франки того времени, то сокровище Монте-Кристо равно 33 тоннам и 160 килограммам золота. Чтобы купить столько золота сегодня, нужно 1,426 миллиарда долларов.

В наше время граф Монте-Кристо со своими жалкими полутора миллиардами не вошел бы в глобальный список Forbes, а в российском списке двухсот богачей занял бы скромное 56–57-е место.

Но вернемся к вопросу о происхождении богатства графа.

Кардинал Спада мог унаследовать фамильное достояние, но не мог его законным образом приумножить, так как духовным лицам католической церкви запрещается заключать сделки, заниматься коммерцией, подписывать векселя и давать ручательства, пусть даже под обеспечение своего имущества.

Но на деле греху стяжательства были подвержены и кардиналы, и папы. Данте в восьмом круге Ада встречает папу Николая III из рода Орсини торчащим вверх ногами из выдолбленной в скале скважины. Папа, чье фамильное имя происходит от слова orsa ("медведица"), кается:

Знай: я великой ризой облекался.
Воистину медведицей зачат,
Радея медвежатам, я так жадно
Копил добро, что сам в кошель зажат.

(Перевод Михаила Лозинского)

Не мог Чезаре Спада и завещать свое имущество. Собственных детей у кардинала быть не могло в силу обета безбрачия, но в эпоху, о которой идет речь, обет соблюдался нестрого, и детей обычно записывали племянниками. Это породило пословицу о том, что священника не называют отцом лишь его собственные дети – они зовут его дядюшкой. Видимо, племянник Гвидо – именно такой наследник.

По смерти священника-католика все его имущество поступает в казну Святого Престола. Именно это обстоятельство заставляло современников в каждой скоропостижной кончине кардинала подозревать злой умысел и насильственную смерть. Так родилась легенда об отравителе Борджиа.

Сели обедать. Спада успел только спросить племянника: "Видел ты моего посланного?" Племянник отвечал, что нет, отлично понимая значение вопроса. Но было уже поздно; он успел выпить стакан превосходного вина, особо налитый ему папским чашником. В ту же минуту подали еще бутылку, из которой щедро угостили кардинала Спада. Через час врач объявил, что оба они отравились сморчками. Спада умер у входа в виноградник, а племянник скончался у ворот своего дома, пытаясь что-то сообщить своей жене, но она не поняла его.

Так описывает смерть кардинала Спады Александр Дюма. Романист, скорее всего, воспользовался преданием об обеде, за которым по ошибке отравились сам папа и его сын Чезаре Борджиа – тогда жертвой якобы должен был стать кардинал Кастеллези. Обед был сервирован, как и в романе, в виноградниках. Но современные исследователи сомневаются в достоверности подобных рассказов. Автор книги о династии Борджиа Майкл Маллет пишет:

Подозрения о применении яда появляются в случаях почти всех внезапных смертей важных лиц того времени. Медицинские знания той эпохи не могли дать точный диагноз и не умели производить осторожное вскрытие трупа, и даже описания признаков во многих случаях достаточно, чтобы убедить нас в гораздо менее экзотических причинах смерти, чем яд.

"Вернее было задушить или заколоть нужного человека", – соглашается с ним французский историк Иван Клулас.

Почитать Дюма – так выходит, что любой обед у папы означал смертный приговор:

Спада знал, что значит приглашение на обед. С тех пор как христианство – глубоко цивилизующая сила – восторжествовало в Риме, уже не центурион являлся объявить от имени тирана: "Цезарь желает, чтобы ты умер", – а любезный легат с улыбкой говорил от имени папы: "Его святейшество желает, чтобы вы с ним отобедали".

Видимо, предполагая, что папа рано или поздно отравит его, Спада исключительно надежно и хитроумно спрятал клад на уединенном острове, а его потомок, не сумевший найти сокровище, завещал его аббату Фариа. Но ни завещание в пользу племянника, ни завещание в пользу аббата Фариа, ни завещание самого аббата в пользу Дантеса не имеют законной силы. Это не говоря уже о том, что никакого завещания у графа Монте-Кристо на руках нет.

Вспомним, из чего состояло сокровище:

В сундуке было три отделения.

В первом блистали красноватым отблеском золотые червонцы.

Во втором – уложенные в порядке слитки, не обделанные, обладавшие только весом и ценностью золота.

Наконец, в третьем отделении, наполненном до половины, Эдмон погрузил руки в груду алмазов, жемчугов, рубинов, которые, падая друг на друга сверкающим водопадом, стучали, подобно граду, бьющему в стекла.

Дантесу надо каким-то образом легализовать богатство. В Ливорно он идет к еврею-меняле и продает ему четыре камня за пять тысяч каждый: "Еврей мог бы спросить, откуда у матроса такие драгоценности, но промолчал, ибо на каждом камне он взял тысячу франков барыша". Однако реализовать так весь сундук Дантес не может. Напомним, что это 33 тонны золота. Поскольку золота в сундуке было гораздо меньше, основную стоимость клада составляли драгоценные камни.

Сколько их было? Дантес "обеими руками намерил десять пригоршней жемчуга, алмазов и других драгоценных камней". Мы привыкли видеть в фильмах про пиратов горы бриллиантов. Десять пригоршней – вроде бы не очень много. Но есть данные об объемах добычи в Бразилии, которая до открытия южноафриканских месторождений в 1867 году была главным поставщиком алмазов в Европу. В период с 1772 по 1818 год в Бразилии было добыто алмазов общим весом около трех миллионов карат – это семь килограммов в год.

Клад кардинала Спады мог обвалить весь алмазный рынок. Никакие менялы столько камней не купили бы, даже с дисконтом. Продать их легально Дантес не мог. Он въехал во Францию по фальшивому английскому паспорту лорда Уилмора. Назваться своим подлинным именем? Но он беглый узник замка Иф, пусть и заключенный туда по ложному обвинению. Откуда у простого моряка такие сокровища? Да и у графа – откуда? "Он нашел где-нибудь алмазные копи", – предполагает госпожа Данглар, которой граф прислал "пару лошадей ценой в тридцать тысяч франков, с четырьмя бриллиантами в ушах, по пять тысяч каждый". Имя "Монте-Кристо" тоже явно вымышленное. "Такого имени нет", – уверенно утверждают в романе знатоки дворянской генеалогии Европы.

Загадочный граф со всем своим театральным антуражем хорош для развлечения парижского общества, но не для банковских расчетов.

Разумеется, в то время не существовало специальных органов для борьбы с отмыванием денег, и все же появление сорящего деньгами богача не могло не навлечь на него подозрения. Банкир Данглар, к которому он приходит за наличными, в недоумении:

– Должен вам сознаться, граф, – сказал Данглар, – я считал, что точно осведомлен о всех крупных состояниях Европы, а между тем ваше состояние, по-видимому, очень значительное, было мне совершенно неизвестно...

Граф туманно объясняет, что это наследство, которым по воле завещателя нельзя было воспользоваться до недавних пор. Но тогда у него должны быть подтверждающие законность наследования бумаги. Впрочем, Данглар совершенно удовлетворен гарантийными письмами от крупнейших банкирских домов Европы, у которых граф пользуется неограниченным кредитом.

Значит, Дантес получил этот кредит под залог своего золота и бриллиантов. Из названных в романе банкирских домов "Томсон и Френч" – вымысел автора, а "Арнштейн и Эскелес" и "Беринг" – реальные. Они вполне могли себе позволить принять в залог ценности сомнительного происхождения.

Только так Эдмон Дантес мог стать баснословным богачом. Но для романиста и его читателей все это неважно – важно, что при помощи своего богатства он воздает за добро и зло, со всеми расплачивается по заслугам.

160 лет назад, 30 марта 1858 года, американское Бюро патентов выдало свидетельство об изобретении предмета, которым мы пользуемся каждый день. Спустя 17 лет Верховный суд США не усмотрел в предмете никакого изобретения и аннулировал патент.

"Чем только не занимаются люди! – писали Ильф и Петров в "Золотом теленке". Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. В большом мире изобретен дизель-мотор, написаны "Мертвые души", построена Днепровская гидростанция и совершен перелет вокруг света. В маленьком мире изобретен кричащий пузырь "уйди-уйди", написана песенка "Кирпичики" и построены брюки фасона "полпред".

Но не будь маленьких вещей, не было бы и больших. Ни Днепровской ГЭС, ни перелетов вокруг света не было бы без скромного изобретения Хаймена Липмана.

Он родился в марте 1817 года на Ямайке в семье англичан. 12-летним ребенком вместе с родителями эмигрировал в США. Семейство поселилось в Филадельфии, где Липман и прожил всю жизнь. Его профессией стала торговля канцелярскими принадлежностями. В 1843 году он открыл первую в Америке фабрику почтовых конвертов. В то время письма обычно отсылались по почте без конвертов – они складывались втрое или четверо и запечатывались сургучом, а адрес писался на оборотной стороне послания. Конверт, в который вкладывалось письмо, был тогда остро модной новинкой. Липман получал конверты из Франции. Вскоре он догадался, как его усовершенствовать, – стал смазывать край клапана клеем.

Липман утверждал, что первым додумался до клейкого клапана. Во всяком случае, способ механического нанесения клея на марки и конверты британская фирма De La Rue придумала только в 1880 году. По словам Липмана, он также первым в Америке применил гуммиарабик для заклеивания конвертов. Растительный клей, название которого переводится как "аравийская камедь", широко применялся в полиграфии и некоторых других производствах.

Но торговля конвертами шла туго, широкая публика не ощущала в них особой нужды. "По этой причине, – вспоминал Липман, – я не стал подавать заявку на патент и не рекламировал их чересчур рьяно, тем более что торговля печатками и сургучом приносила хороший доход, и я опасался, как бы конверты не помешали ей. Поначалу конвертами пользовались только для деловой переписки, и лишь со временем стали пользоваться в частной – считалось, что отправитель, который должен был лизнуть конверт, чтобы заклеить его, выказывает тем самым неуважение к получателю".

Производственная база разрасталась и вскоре превратилась в Промышленную компанию Липмана, которая заняла ведущие позиции на рынке канцтоваров. Хаймен Липман придумал множество хитроумных приспособлений для письма и канцелярской работы: линеек, подставок, чернильниц. Компания Липмана утверждала также, что первой начала выпускать промокательную бумагу, хотя по другой версии, ее изобрели на бумажной фабрике в Англии в 1835 году (работник забыл положить клей в котел с бумажной смесью), а промышленное производство начал Джозеф Паркер в 1850-х. В конце 40-х, когда в Калифорнии началась золотая лихорадка, Липман выпустил в продажу конверт из плотного пергамента, предназначенный для безопасной пересылки банковских чеков, ценных бумаг и финансовой документации. Липман, наконец, предложил клиентам глянцевую визитную карточку.

Можно оспаривать его авторство на изобретения, многие из которых запатентованы другими лицами. Но одна из его выдумок, оказавшаяся особенно удачной, бесспорно принадлежит ему. Это карандаш с резинкой на другом конце.

Казалось бы, что тут оригинального? Еще древние греки и римляне писали на восковых табличках стилосом, у которого один конец был острым, а другой тупым – для стирания написанного, и Гораций советовал почаще переворачивать инструмент:

Если ты хочешь достойное что написать, чтоб читатель
Несколько раз прочитал, – ты стиль оборачивай чаще.

Но сначала надо было изобрести резиновый ластик. Человечество удаляло написанное разными веществами: с папируса и пергамента – песчаником или пемзой, с бумаги – хлебным мякишем. Сырье для изготовления резины – каучук – появилось в Европе в XVIII веке. Французский путешественник, географ и математик Шарль Мари де ла Кондамин привез образцы застывшего сока гевеи из своей экспедиции в Южную Америку в 1736 году. Он познакомил с необычным веществом членов Королевской Академии наук, а затем подробно описал его свойства. Но никакого практического применения он из своего открытия не сделал. Свойство каучука стирать следы, оставленные графитом, обнаружил английский механик Эдвард Нэйрн. Физический процесс стирания заключается в том, что при трении каучуком о бумагу вырабатывается статическое электричество и частицы графита с противоположным зарядом притягиваются к каучуку.

В 1770 году Нэйрн выставил на продажу в своей лавке первый в истории ластик из сырой резины. Рекламу новинке сделал Джозеф Пристли, английский священник и выдающийся химик, открывший кислород. Он купил резинку, убедился в ее пользе и сделал приписку в предисловии к своей книге "Доступное введение в теорию и практику перспективы": "Уже после того, как сей труд был напечатан, я увидел вещество, прекрасно подходящее для удаления с бумаги следов, оставленных графитовым карандашом. Посему оно должно стать незаменимым орудием рисовальщиков. Торгует им мастер по изготовлению математических инструментов господин Нэйрн в лавке напротив Королевской биржи. Он продает кубик размером около половины дюйма за три шиллинга. По его словам, кубика хватит на несколько лет".

Несмотря на астрономическую по тем временам сумму, товар оказался скоропортящимся: со временем он начинал гнить. В этом отношении продавец ввел покупателя в заблуждение, а может, заблуждался сам. Лишь в 1839 году американский химик-самоучка Чарльз Гудиер открыл способ термической обработки каучука, превращающей его в резину. Он назвал этот способ вулканизацией по имени римского бога огня Вулкана.

Хаймен Липман сделал на этом пути последний шаг. Он соединил грифель и ластик в один инструмент. Резиновый стержень помещался в том же канале, что и графитовый, только с обратного конца. По мере стирания ластика этот конец нужно было затачивать точно так же, как пишущий. Рекламируя свое новое изделие, Липман особо подчеркивал, что стиратель его конструкции никогда не потеряется.

На этот раз он решил не зевать и запатентовал свое изобретение, а затем продал право его использования предпринимателю Джозефу Рекендорферу за 100 тысяч долларов – по нынешнему курсу это 2,5 миллиона. Рекендорфер резонно полагал, что у комбинации карандаша и ластика большое будущее. Он слегка усовершенствовал конструкцию и получил новый патент на свое имя. Однако Рекендорфер, увы, не успел воспользоваться своим приобретением: немецкий фабрикант Лотар Фабер, внук основателя знаменитой карандашной компании Каспара Фабера, выпустил комбинированный карандаш-ластик раньше. Рекендорфер вчинил иск Фаберу, обвинив его в производстве контрафактной продукции.

В 1875 году дело слушалось в Верховном суде США. Решение оказалось неутешительным для истца. Суд постановил, что придумка Липмана никакого изобретения не составляет – это всего лишь соединение двух инструментов в один без изменения назначения каждого из них. В итоге суд аннулировал патент.

В 20-е годы XX века карандаш с резинкой сделался исключительно популярной канцелярской принадлежностью. Выпускать его можно было совершенно беспрепятственно – правом на эту интеллектуальную собственность никто не владел.

Джозефу Рекендорферу, как видно, глубоко запала мысль о комбинированном пишущем инструменте. В анналах Бюро патентов и товарных знаков США можно найти выданный ему патент на защитный наконечник для карандаша, который одновременно может служить резаком для веревки и свистком. Возможно, Рекендорфер и выпустил в продажу свое изделие, но заработать на нем явно не смог.

А Хаймен Липман умер в Филадельфии в ноябре 1893 года почтенным членом общества и, как сказано в некрологе, "преданным мужем и отцом". История не сохранила ни одного его портрета, а тот, который циркулирует в интернете в сопровождении его имени, на самом деле изображает молодого Эдгара Аллана По.