Недавнее обвинение, которое получил в Эстонии бывший профессор Тартуского университета Вячеслав Морозов, оказавшийся, по заключению эстонских спецслужб, российским агентом, заставило меня вспомнить одну историю. Она произошла со мной шесть лет назад, когда я еще не собирался увольняться из одного московского вуза и даже, к сожалению, мало задумывался о цене своего пребывания в преподавательской должности. Этот рассказ – параллель, но не ключ к другим кейсам. Лишь впечатления о механизмах работы спецслужб, которая не просто непрозрачна по своей природе, но и обязана выходить за рамки правового поля ради укрепления этих рамок. Или понятий, которые их заменяют.
Был месяц май 2018 года. Едва миновала треть года, а столько всего произошло! Путин уже второй раз после возвращения в Кремль после рокировки и продления каденции был переназначен Путиным. Перед этим в России была принята новая программа перевооружений, а незадолго до очередного срока всенародного счастья его гарант рассказал, что новая ракета "Сармат" порвет хваленую американскую ПРО. Хотя в Белом доме в это время сидел друг Дональд, и никто не воспринял эту информацию всерьез. "Американцы" – это просто такое слово в русском языке для обозначения всяких супостатов, не правда ли?
Не успели отплясать на празднике подтверждения избранника, как в Кемерово сгорел ТЦ "Зимняя вишня". Это слегка подпортило победное крещендо страны, готовящейся к открытию Крымского моста и ЧМ по футболу. Я хорошо запомнил дни ЧМ в разных городах, где мне довелось побывать совершенно, впрочем, вне связи с футболом, который меня мало интересует. Запомнилось множество иностранцев, вызывавших привычно-снисходительные комментарии хозяев спортивного праздника. Но это будет уже потом, в июне. А пока стоял май, и моя семья только что прилетела из Парижа, где проводила длинные выходные. Те, что между бывшим Днем солидарности трудящихся и нечеловечески окрепшим к тому времени "днем победы".
На следующий день после приезда у меня зазвонил телефон. Говорил по нему, правда, не слон, а некий человек, назвавшийся Ринатом, который спросил, как я съездил в Париж и хорошо ли мне было там. Я поблагодарил, выразив удивление такой осведомленностью незнакомца о своих перемещениях. В ответ прозвучало что-то вроде "Обижаете" и "За кого держите", после чего звонивший перешел к делу. Он сказал, что представляет одну организацию, которая в представлении не нуждается, и попросил о встрече. Я начал вежливо отказываться, но быстро узнал, что это "в моих интересах" и что мой долг "честного хорошего иностранца – друга нашей страны" – не пренебрегать встречами с людьми, от которых может многое зависеть.
Честно скажу, я для начала не очень струхнул. Дело в том, что я и правда никогда не брал российское гражданство, хотя жил в России не одно десятилетие и часто сталкивался с недоуменным вопросом, как мне это удается, а главное – зачем эти мучения. Но сейчас речь не о моих резонах, а об уверенности, что с паспортом ЕС я вряд ли должен опасаться каких-либо преследований со стороны спецслужб России. Поэтому я сказал, что встречаться не буду, так как не вижу оснований. А если надо, чтоб я пришел куда-то, меня можно вызвать повесткой.
Конечно, это было лукавство. Ну, какую, спрашивается, юридическую силу надо мной имеет предписание явиться в приемную ФСБ? Это же не штраф оплатить, истинных причин они не распишут, а на голословные просьбы ответ известен. Но назвавшийся Ринатом проявил находчивость и напомнил, что у меня есть жена и дочь. "Даже две", – поправился он, видимо, с чем-то сверившись. "Вы, Ян Сергеевич, как ребенок, ей-богу, – посетовал мой собеседник. – Образованный человек, профессор, а не понимаете таких простых вещей. Вам лучше прийти, если я прошу по-человечески".
И я, значит, согласился. Это замечательный механизм. Ты убеждаешь себя, что тебе "просто интересно". Что это у тебя "профессиональное", ты же только и делаешь, что разговариваешь. И потом, ведь правда ж любопытно. Как у Дмитрия Александровича Пригова чуток о другом фигуранте: "А нам-то что! Ну, президент, ну, Съединенных Штатов! А интересно все ж – Прездент Соединенных Штатов!" И только в самой-самой глубине мечутся ошметки мысли: "А вот и дочка у меня вдруг ест что-то в садике или одна почему-то дорогу переходит".
Вуз, где я работаю, наполнен врагами России, о высказываниях которых мне надлежит сообщать
Встретились мы в "Старбаксе". Данная конкретная кофейня находилась на пути моего следования от транспортного узла до места работы, чтобы я лишний раз мог оценить работу конторы. Как и с пальпацией родственных связей, ход был весьма дешевым, поскольку выяснить мои маршруты никогда не составляло труда. Нельзя сказать, что и Ринат был на вид сильно дорогим. Он издалека показал мне какую-то корочку, внешне напомнившую "Удостоверение похуиста", которое я купил в "лихие девяностые" на столике у входа в петербургское метро. На мою просьбу показать документ поближе службист ткнул раскрытой корочкой мне в лицо, и я вновь ничего не увидел.
Дальше я провел почти три часа в обществе человека, который разными путями пытался донести до меня идею безальтернативности сотрудничества. Я работаю в крупном российском вузе не как приглашенный преподаватель, а как штатная единица уже достаточно лет. Я дружественный России иностранец, доказавший свою лояльность ("Боже, чем?" – сверкнула и погасла паническая мысль). Но есть одна проблема: вуз, где я работаю, наполнен врагами России, о высказываниях которых мне надлежит сообщать ему, Ринату, и его коллегам. Я горячо благодарил и отказывался от оказываемой мне чести. Также я интересовался, не затруднит ли Рината и его коллег уточнить, кого именно они считают врагами. Ринат, в свою очередь, качал головой и проникновенно говорил, что этого они ждут от меня.
Мы топтались на месте, Ринат начинал выказывать признаки нетерпения и вдруг принялся говорить мне совсем странные вещи. "Не зря же, наверное, – рассуждал он, – руководство вызвало меня из Ульяновска на оперативную работу в столицу и поставило заниматься такими непонятливыми людьми, как вы. Если хотите знать, у меня на Волге остались семья, дети. А я тут с вами вожусь. Зачем это мне". Испугавшись, что мой собеседник очутился на грани разочарования в своем высоком ремесле, я отвечал, что такой, несомненно, крупный профессионал еще оправдает возложенное на него доверие. Надо отдать Ринату должное: он решил, что я издеваюсь, и вскоре объявил, что встреча окончена, в отличие от нашего общения.
Больше я на встречи не ходил. Несколько раз Ринат звонил и вел себя как отвергнутый любовник. Мне это надоело, и по совету знакомых юристов я написал жалобу в приемную директора ФСБ. Это формальный входящий документ, который канцелярия обязана зарегистрировать. Следствием этой регистрации является обязательность реакции, а в случае ее отсутствия – мое обращение в судебные инстанции. Ответа я не получил, зато мне позвонил Евгений Заев – свежий на тот момент советник ректора нашего университета, через два года назначенный уже куратором управления персоналом и управления социальной сферы.
Он сразу назвал свое звание полковника и сказал, что поступил сигнал о моем обращении в приемную ФСБ. Не прийти на встречу в сложившемся контексте я не мог и один-единственный раз оказался в отрезанном куске одного из коридоров главного корпуса, куда вела отдельная лестница, относящаяся к другому зданию. Выглядело это занятно. Не менее занятной оказалась в итоге и наша встреча. Я был проинформирован, что полковник Заев находился в отпуске, а в это самое время без его ведома некие неопытные сотрудники взяли мое досье в проработку. На меня у организации в настоящее время ничего нет, и ставить вопрос о тесном сотрудничестве со мной, исходя из круга моего общения и сфер влияния, коллеги считают нецелесообразным.
Наконец, передо мной на стол лег лист бумаги. "Напишите, пожалуйста, заявление в свободной форме, что вы не имеете претензий к Федеральной Службе Безопасности РФ", – мягко попросил Евгений Юрьевич. Я написал и попросил сделать копию своего заявления. "Без проблем", – сказал, в свою очередь, советник и вручил мне то, что я просил. Все это время в кабинете находился еще один человек, представленный как куратор именно нашего гуманитарного факультета. Он не проронил ни слова. В отличие от светского и подтянутого Заева, он был в мешковатом сером костюме и скорее напоминал манерами Рината, то есть явно был начинающим молодым специалистом, чьи правительственные награды были еще впереди.
Больше Ринат мне не звонил. Получил нагоняй, не иначе. А вот советник, в отличие от волжского татарина, томящегося в Москве с ее интеллигенцией, знал свое дело неплохо. По крайней мере, он знал, что взять с меня нечего: ни знакомств, ни доступов, ни способов повлиять на что-то или на кого-то на фоне полной атрофии воли к власти. Иногда я думаю, как далеко бы завела меня тяга к антропологическим экспериментам, если бы я ответил согласием на просьбу Рината. Я бы создавал, мне кажется, вполне конкурентоспособную литературу о вымышленных людях, в частности абсурдистские пьесы под видом расшифровок бесед многочисленных врагов России. Скорее всего, я был бы очень скоро разоблачен, и триумф этой формы словесности был бы недолгим.
Ян Левченко – журналист и культуролог
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции
