- Полицейского обвиняют в применении электрошокера к задержанному.
- Суд в Грозном рассматривает дело против матери чеченских активистов Заремы Мусаевой.
- Почему ЛГБТК-люди стали реже обращаться в полицию за помощью?
ПЫТАЛ ИЛИ ПРЕВЫСИЛ ПОЛНОМОЧИЯ?
Суд в Нижнем Новгороде обязал привлечь полицейского к ответственности за превышение должностных полномочий с применением пыток. Ему грозит до 12 лет лишения свободы. Это одно из первых в России дел по обновленной статье Уголовного кодекса.
На видеосвязи с нами – руководитель Нижегородского филиала Команды против пыток Кристина Диогидзе. Почему вам было так важно добиться возбуждения дела именно по 4-й части 286 статьи, которая предусматривает ответственность за превышение полномочий с применением пытки? Полицейского ведь и не собирались оставлять безнаказанным, уже существовало дело о превышении полномочий с применением насилия.
Кристина Диогидзе: Хотя бы потому, что Александр совершил особо тяжкое преступление, как говорит УК РФ, а судить его хотели по тяжкому. Кроме того, мы многие годы говорим о том, что по третьей части 286-й статьи невозможно понять, какие преступления были совершены с применением пытки, а какие – нет. И поскольку в уголовном законодательстве появилась часть четвертая, мы считаем, что именно по ней теперь и должны судить тех агентов государства, которые применяли пытку.
Cледствию невыгодно обвинять агентов государства в преступлении
Добиться возбуждения уголовного дела очень трудно. В основном дела возбуждают, когда есть либо очень высокий общественный резонанс, либо неоспоримые доказательства, в частности видеозапись, как и получилось с Александром Шарфутовым. Здесь, кстати, неплохо сработали следственные органы, изъяли видеозапись из отдела полиции. Если видеозапись отсутствует, дело возбудить очень тяжело, потому что следствию невыгодно обвинять агентов государства в преступлении. По статистике Судебного департамента количество оправдательных приговоров даже по 286-й, части третьей – около ста. А оправдательных приговоров у нас менее процента, то есть понятно, что этот 1% существует как раз для государства. Проблема многие годы замалчивалась, даже в УК не отражалось само понятие "пытки", точнее, отражалось, но в других статьях, которые неприменимы к должностным лицам. Государству невыгодно себя обвинять.
Марьяна Торочешникова: За то время, что Команда против пыток (раньше это был Комитет против пыток) работает в Нижнем Новгороде, изменилось ли там отношение к людям полицейских, следователей?
Кристина Диогидзе: За 20 с лишним лет статистика не улучшилась ни в ту, ни в другую сторону: как людей пытали, так и пытают. Единственное – немножечко вырос уровень страха перед местью от государства, поэтому на любом этапе нашей работы люди могут сказать: "Извините, мы просто боимся работать дальше".
Суд не заинтересован в том, чтобы разобраться в уголовном деле
Марьяна Торочешникова: Насколько внимательно судьи рассматривают такого рода дела, если они доходят до суда?
Кристина Диогидзе: Государство ценит собственную работу, и если следователь насобирал материал, значит, вероятность обвинительного приговора будет 99%. Но не в случае с полицейскими. Я считаю, что суд не заинтересован в том, чтобы разобраться в уголовном деле. Работают в основном формально. Но дело Шарфутова как раз стало исключением. Судья был одним из первых людей, который увидел окровавленного Александра, обратился в "скорую помощь" и вызвал сотрудников следствия.
Марьяна Торочешникова: У вас руки не опускаются? Стоит ли бороться с государством, которое никак не хочет сдавать своих агентов и наказывать тех, кто применял пытки?
Кристина Диогидзе: Конечно, бывают минуты отчаяния. Но у нас есть миссия, цель – прекратить существование пыток в России, и мы идем к ней любыми законными способами. Сейчас России как никогда требуются правозащитники, и если все опустят руки, то нам совсем в ней не жить. Нас поддерживают люди, донатят нам в благотворительный фонд, мы им очень благодарны. Но, конечно, бывают и злопыхатели – электорат президента.
Марьяна Торочешникова: Чувствуете ли вы какую-то поддержку от представителей власти, наблюдаете ли стремление положить конец пыткам? В конце концов, депутаты же исправили Уголовный кодекс, значит, все-таки думали об этом?
Сейчас России как никогда требуются правозащитники, и если все опустят руки, то нам совсем в ней не жить
Кристина Диогидзе: Мне кажется, части четвертая и пятая были введены для галочки и под тем соусом, что будет денонсация конвенции.
Нас никто не поддерживает, кроме уполномоченной по правам человека в Нижегородской области. Она выслушивает, дает комментарии, инициирует какие-то проверки. И по некоторым делам нам удавалось именно с ее помощью добиться возбуждения уголовных дел. Но, к сожалению, система работает так: уполномоченный может несколько раз обратиться к следствию, они сделают вид, что отработали ее поручения, и продолжают бездействовать дальше.
В ПЛЕНУ У КАДЫРОВА
Суд в Грозном рассматривает дело против матери чеченских активистов Заремы Мусаевой. Ее обвиняют в мошенничестве и нападении на полицейского. Несмотря на многочисленные проблемы со здоровьем, Зарема Мусаева с января 2022 года остается в следственном изоляторе, отпустить ее под домашний арест суд отказывается. На прошлой неделе младшего сына Мусаевой – Байсангура Янгулбаева – МВД России объявило в федеральный розыск.
Мы созвонились с сыном Заремы Мусаевой – правозащитником Абубакаром Янгулбаевым.
Абубакар Янгулбаев: Маму до сих пор не хотят отпускать из СИЗО, несмотря на весь спектр болезней, в первую очередь ее инсулинозависимость. Нахождение в ограниченных условиях не позволяет улучшать ее здоровье. Ее заболевания прогрессируют, например, у нее ухудшается зрение: на это она мне жалуется в письме. Медикаменты, которые ей нужны, тот же инсулин, СИЗО и его медицинская часть не могут ей предоставить, и все это предоставляется ей только через третьих лиц: знакомых, людей, которые ей сопереживают. Государство обязано брать на себя содержание человека, которого оно закрывает в тюрьме, но государство этого не исполняет.
Есть явные признаки того, что уголовное дело, возбужденное в отношении мамы, является сфальсифицированным, и эту же фальсификацию можно наблюдать прямо в судебном процессе. Так, последние три месяца не было новых процессов в первую очередь из-за противоречий в уголовном деле, связанных с судмедэкспертизой, согласно которой сотрудник полиции получил вред здоровью, и травмы описывались нехарактерными тем ударам, которые якобы нанесла моя мать. Там максимум должны были быть царапины – к такому заключению пришел врач-судмедэксперт в предпоследней экспертизе, из-за чего дело было направлено на дополнительную. И после этой дополнительной судмедэксперт говорит в суде, что такие удары, даже если они были, не могут образовать глубокие раны, на которые указывал потерпевший полицейский, это максимум царапины (а в обвинительном заключении указывалось, что там какие-то глубокие резаные раны). Прокурор прервал этого судмедэксперта, попросил у суда время на перерыв, и после перерыва судмедэксперт полностью поменял свои показания, начал сообщать ту же информацию, которая была указана в обвинительном заключении.
Эта история в первую очередь связана с Кадыровым
Марьяна Торочешникова: То есть ваша мама сейчас является фактически заложницей в руках государства. И буквально на днях в розыск также объявили еще одного вашего брата – Байсангура. Из-за чего началось такое давление на вашу семью?
Абубакар Янгулбаев: Эта история в первую очередь связана с Кадыровым. К огромному сожалению, когда мы говорим о Чечне, очень часто звучит это имя – в первую очередь из-за диктатуры, которая там установлена. Все деньги, идущие в Чечню из федерального бюджета, идут исключительно на содержание этой диктатуры, которая полностью строится на фамилии одного человека. И этот человек полностью исключает любой вид инакомыслия.
И вот Кадыров увидел угрозу в нашей семье. Эта история длится с 2015 года, имеет политический и правозащитный окрас. Преследовал всю нашу семью – отца, брата, меня. Брата пытался посадить – мы его вытащили. Теперь он перед всей страной нагло похищает мать и удерживает ее в качестве заложницы, не скрывая этого. Преследуя нашу семью и других своих оппонентов, Кадыров арестовал права и свободы в Чечне: сегодня там нет места правам. Вся страна закрыта от мира, а республика закрыта внутри этой страны. Если до войны я назвал Чечню тюрьмой внутри России, то теперь это ШИЗО внутри тюрьмы.
Марьяна Торочешникова: 20 января, в годовщину похищения вашей мамы, вы обратились к Рамзану Кадырову с видеообращением и предложили обменять себя на маму. Был ли какой-то ответ?
Абубакар Янгулбаев: Ответа от них я так и не получил. Они игнорируют в целом это событие, как будто они никого не похитили и не держат в заложниках. Это дистанцирование Кадырова и всего его окружения происходит как раз с того момента, когда после этого похищения его внеурочно вызвали в Кремль: после этого он полностью замолчал в адрес всей нашей семьи. И даже люди, которые являются его обслугой, находятся в медиа, – всякие Чингизы Ахмадовы, Ахмеды Дудаевы и все остальные, даже они ничего не комментируют по этому поводу. Хотя борьба против него и работа внутри Чечни, наоборот, только усиливается, ее становится больше. Если бы все это не началось, я бы, скорее всего, и дальше продолжал работать в тени, пытаясь раскрывать дела по пыткам и похищениям. А его попытка остановить нас в итоге образовала для него огромный ком проблем.
Это похищение связано не только с личной обидой Кадырова, но и с выстраиванием той "настоящей России", какой ее видят Путин и его люди
Марьяна Торочешникова: Есть ли какой-то человек, от которого может зависеть решение, связанное с дальнейшей судьбой вашей матери? Может условный Владимир Путин или кто-то из Кремля надавить на Рамзана Кадырова, призвать его прекратить войну с вашей семьей и отпустить Зарему?
Абубакар Янгулбаев: Конечно, есть. Это может даже, так скажем, безымянный куратор, который находится в Чечне и определяет политический курс республики. Но, я полагаю, они не могут допустить, чтобы борьба за правозащиту с политическим оттенком была успешной. И это не просто какой-то кадыровский оттенок, но и в целом пропутинский: любая оппозиция душится, где и насколько это возможно, просто устраняется, ее убивают, травят, сажают. И это похищение связано не только с личной обидой Кадырова, но и с выстраиванием той "настоящей России", какой ее видят президент страны и люди из его государственного аппарата. Да, они могут это сделать, но им это не надо. Им, наоборот, выгодно, чтобы в Чечне понимали: если вы будете выступать против системы, ничего у вас не получится, и никто вас не спасет.
"ТАКИЕ, КАК Я, ЗАПРЕЩЕНЫ В РОССИИ"
На этой неделе в мире отмечали Международный день борьбы с гомофобией, трансфобией и бифобией. Он появился вскоре поле того, как 17 мая 1990 года Генеральная Ассамблея Всемирной организации здоровья исключила гомосексуальность из международной классификации психических болезней. Прошло более 30 лет, но в 67 странах мира до сих пор существуют наказания за гомосексуальность, включая смертную казнь. В 2022 году в России приняли закон о запрете ЛГБТК+-пропаганды, фактически запретив говорить об ЛГБТК-персонах в любом контексте, кроме негативного. Эти люди стали реже обращаться в полицию в случае дискриминации и насилия, так как опасаются, что столкнутся с повторной дискриминацией.
С нами координатор программы равного консультирования для трансгендерных людей ЛГБТК+ группы "Выход" Неф Целлариус. Сколько сейчас примерно ЛГБТК-людей в России?
Неф Целлариус: Боюсь, не помогу вам с цифрой. Скажу только, что в нашем последнем исследовании приняли участие порядка семи тысяч человек – это те, до кого мы смогли дотянуться с помощью интернета, соцсетей. Но подозреваю, что реальная цифра гораздо больше. Есть такой стереотип, что 10% населения – это ЛГБТК+ люди. Пожалуй, можно опираться на эту цифру.
Среда стала более закрытой. Только 21% респондентов так или иначе открыты в учебном или рабочем коллективе
Марьяна Торочешникова: Насколько готовы эти люди открыто заявлять о себе, насколько опасаются этого?
Неф Целлариус: Среда стала более закрытой. Только 21% респондентов так или иначе открыты в учебном или рабочем коллективе. Открываются семье несколько больше людей, но в целом не больше трети готовы быть открытыми. Многие живут в так называемом "стелсе", то есть о них не знает практически никто. В первую очередь это связано со страхом дискриминации, оскорблений, со страхом за свою семью, детей, ведь у таких людей тоже есть дети.
Марьяна Торочешникова: Из всей этой большой группы кто подвергается наиболее частой и наиболее заметной дискриминации?
Неф Целлариус: Это однозначно трансгендерные персоны, причем практически по всем параметрам эта дискриминация выше в разы. С ограничением или отказом в доступе к медицинской помощи сталкиваются 18% респондентов ЛГБ и больше 30% респондентов-транслюдей: "Вы трансгендер. Мы вас лечить не будем".
Марьяна Торочешникова: А что, он не человек? Куда смотрит прокуратура или региональный комитет по здравоохранению, куда можно нажаловаться?
Неф Целлариус: К сожалению, ситуация в стране не располагает к тому, чтобы ЛГБТК+ люди жаловались. Один из наших вопросов: обратитесь ли вы в правоохранительные органы в случае, если подвергнетесь дискриминации или насилию на почве сексуальной ориентации или гендерной идентичности? И 58% респондентов не стали бы обращаться за помощью, потому что боятся столкнуться с дискриминацией. Более того, 47% из тех, кто в 2022 году все-таки обращался в правоохранительные органы, столкнулись с давлением или дискриминацией, вплоть до отказа принимать заявление.
С ограничением или отказом в доступе к медицинской помощи сталкиваются 18% респондентов ЛГБ и больше 30% респондентов-транслюдей
Марьяна Торочешникова: Это влияние изменившегося в России законодательства или последствий "специальной военной операции"? Она каким-то образом отражается на жизни ЛГБТК+ людей?
Неф Целлариус: Больше всего влияет человеконенавистническая риторика самого государства. Люди на местах стараются подстраиваться и соответствовать.
Марьяна Торочешникова: А что поменялось после того, как вступил в силу закон о запрете ЛГБТ-пропаганды?
Неф Целлариус: Здесь показательно количество дел, которые были заведены по этому закону. Если в 2021 году таких дел было порядка восьми, то сейчас их больше, и обвинительных приговоров гораздо больше. Только за последние полгода, если я не ошибаюсь, было вынесено 22 обвинительных заключения с реальными штрафами, а раньше за это штрафовали в единичных случаях. Так, в прошлом году двое молодых людей поцеловались во дворе своего дома, выложили фотографию в запрещенный теперь в РФ Instagram, на них нажаловался какой-то человек, и они получили реальный штраф. Для юридических лиц штраф составляет до 5 миллионов рублей, для физических – до 400 тысяч.
Марьяна Торочешникова: Ожидает ли российское ЛГБТК+ сообщество ужесточения репрессий? И как вы намерены защищаться от этого государственного катка?
Неф Целлариус: Мне кажется, что в данный момент государство оттачивает репрессивные механизмы для дальнейшего расширения этих репрессий на другие группы населения.
