- Могли ли взрослые предотвратить трагедию в подмосковном лицее?
- Заключенного, который жаловался на пытки в исправительной колонии, отправили воевать.
- Как на Северном Кавказе "лечат" от гомосексуальности и атеизма.
ПОНОЖОВЩИНА В ПЯТОМ КЛАССЕ
Уголовные дела о покушении на убийство малолетней и о халатности возбуждены в Подмосковье после того, как 7 февраля пятиклассница с кухонным ножом напала в школьном туалете на одноклассницу и нанесла ей два десятка ножевых ранений, после чего спокойно вернулась в класс. Перед этим "между двумя одноклассницами произошел словесный конфликт", сообщает пресс-служба подмосковного МВД. Версий о причинах этого конфликта набралось уже около десятка, некоторые из них противоречат друг другу.
На видеосвязи с нашей студией – Александра Славянская, глава благотворительного фонда "Плюс Р", который занимается помощью подросткам, в том числе с психиатрическими заболеваниями.
Могли ли в школе знать о назревающем конфликте и каким-то образом его предотвратить?
Александра Славянская: Обязанностью учителей является, в том числе, наблюдение за поведением учеников, а не только за их успеваемостью. Насколько учителя могли знать – это вопрос. Дети, особенно подростки, иногда бывают очень скрытными. Но все-таки серьезные конфликты чаще всего становятся достоянием школьной общественности, их видно, о них можно предположить. И учителя, скорее всего, не знают об этом просто потому, что не очень хотят знать: это трудно, хлопотно. Кроме того, учителя так загружены всякими проверками и оформлением бюрократических документов, что, возможно, у них просто не хватает на это времени.
Марьяна Торочешникова: Каждый раз, когда случаются ЧП в учебных заведениях, тут же начинаются и разговоры о том, что нужно усилить безопасность и психологическую службу учреждения. Почему это остается только разговорами?
Обязанностью учителей является и наблюдение за поведением учеников, а не только за их успеваемостью
Александра Славянская: Потому что за этими прекрасными призывами на самом деле ничего не стоит. Это только увеличивает количество бумаг, которые приходится оформлять учителям и школьным психологам. Зарплаты не повышаются, системная работа, связанная с подготовкой психологов, не ведется. И в итоге вся эта школьная психологическая служба – это эфемерный инструмент, симулякр: вроде бы она есть, и есть какие-то отчеты, но реальная работа с подростками не ведется.
Марьяна Торочешникова: Когда подросток решает конфликтную ситуацию насилием, это проблема из-за того, что в семье или в школе что-то не объяснили? Или ребенок просто не знает, как по-другому достучаться до оппонента?
Александра Славянская: Такое поведение для ребенка совершенно ненормально, оно является следствием или психиатрического диагноза, возможно, просто незамеченного, или каких-то очень травмирующих внешних обстоятельств, которые довели ребенка до такого поведения. Это аномальное, неадекватное поведение.
Марьяна Торочешникова: По одной из версий, причиной нападения одной школьницы на другую могла стать игра, даже приводилось название, по-моему, Genshin Impact. В нее играли многие ученики этой школы. Может ли компьютерная игра стать причиной агрессивного поведения?
Александра Славянская: Это любимая тема наших силовиков и чиновников от образования – компьютерные игры, которые надо запретить, или какие-то интернет-сообщества, плохо влияющие на ребенка. Да, такое возможно в том случае, если ребенок уже был травмирован, надломлен и предрасположен к этому. Это не может быть причиной, может быть только каким-то последним фактором, натолкнувшим ребенка на определенные мысли. Это значит, что внутренне ребенок уже был к этому готов, исчерпал все другие возможности решения конфликта.
Уже и так в школе стоят и рамки безопасности, и турникеты, и 25 охранников, но это ни на что не влияет. Тем не менее: давайте мы поставим еще одну рамку, еще 26-го охранника... Я уверена, что 95% людей, призывающих к этому, на самом деле не погружаются в проблему девиантного поведения у подростков и в серьезное размышление о причинах агрессивного и аномального поведения детей.
Школьная психологическая служба – симулякр: вроде бы она есть, но реальная работа с подростками не ведется
Марьяна Торочешникова: Вы можете назвать основные причины девиантного поведения? Ну, кроме того, что все называют "переходный возраст".
Александра Славянская: Во-первых, действительно, в переходном возрасте в силу гормольной перестройки очень часто проявляются психиатрические диагнозы. Во-вторых, это нарушение семейных связей, привязанностей, ощущение подростком полного одиночества и отсутствие у него навыка правильно выстраивать коммуникацию. Образовательный процесс в России очень много времени посвящает знаниям, набору информации. Но при этом нет никакой деятельности, направленной на то, чтобы научить ребенка анализировать свои эмоции, рефлексировать, налаживать коммуникацию, справляться со стрессом.
Я недавно была в Испании. Там огромное количество книг, посвященных тому, как справиться с гневом, стрессом, что делать, если ты очень стесняешься или чувствуешь агрессию в свой адрес. Причем это написано, начиная от самого простого языка, с картинками, предназначенными для шести-семилетних детей, и заканчивая уже серьезными размышлениями и психологическими выкладками для подростков. В России нет такого, чтобы ты пришел в книжный магазин, и на полках лежало бы 10-20 книг, целью которых является научить подростка правильно выстраивать отношения в сообществе.
В России по факту все это считается не школьным делом. Но это очень важная составляющая. Умение выстраивать социальную коммуникацию – важнейший навык и для ребенка, и для взрослого человека, как и умение справляться со стрессом, понимать, что я сейчас испытываю и чем это вызвано. Да, этому надо учить.
Еще один огромный пласт проблемы – это насилие, с которым сталкивается ребенок и часто никому об этом не рассказывает. Это может быть насилие в семье, может быть сексуальное насилие, может быть насилие, с которым он сталкивается в каком-то мини-сообществе, в дворовой компании. Это еще и атмосфера насилия и достаточно высокий уровень бытовой агрессии в российском обществе. Подростки все это считывают "на ура". Это огромный стрессовый фактор, который на них очень давит.
Как только дети перестают делиться, доверять, для меня это стопроцентно тревожный маячок
Взрослых должно настораживать отсутствие проблем. Все учителя говорят, что эта девочка была тихоней, в классе все было тихо и мирно, и вдруг как гром среди ясного неба произошла эта ужасная трагедия. На самом деле детский коллектив – это бродильная история, там все время что-то варится, там есть конфликты, влюбленности, дружбы, расставания. И если никаких отголосков этого не доходит до взрослых, это очень опасный знак. Это значит, что происходит что-то аномальное, во что взрослых не посвящают. А еще это означает, что между детьми и взрослыми нет доверия. Как только дети перестают делиться, доверять, для меня это стопроцентно тревожный маячок. Значит, надо посмотреть пристальнее, заинтересоваться.
БЫЛ ПОТЕРПЕВШИМ, СТАЛ ЗАВЕРБОВАННЫМ
Из российских колоний исчезают заключенные, которые были свидетелями или потерпевшими по уголовным делам о пытках, заявляют правозащитники. Так, например, Владимир Спиридонов, который ранее жаловался на избиения в исправительной колонии номер 15 Ангарска (его историю мы рассказывали в прошлом выпуске программы), неожиданно для его защитников оказался в исправительной колонии номер 12 в Ростовской области. Там, как говорят осужденные, активно работают вербовщики ЧВК "Вагнер". От Спиридонова хотят избавиться, сделав вид, что он отправился на войну, опасается его защита. Это может стать новой схемой для прекращения уголовных дел против сотрудников ФСИН и тех, кто им помогает.
СЛОЖНЫЙ ДИАГНОЗ
Спустя три месяца после начала войны в Украине правозащитники кризисной группы "СК SOS" фиксировали двукратное увеличение преследования представителей ЛГБТК-сообществ на Кавказе. Им угрожают фабрикацией уголовных дел, отправкой на фронт или так называемой "конверсионной терапией": она предполагает изменение сексуальной или гендерной идентичности человека в специализированных центрах. Такая терапия считается ненаучной, а в ООН еще два года назад шли разговоры о признании такого "лечения" пытками.
У нас на связи адвокат Даниил Хаймович и пресс-секретарь кризисной группы "СК SOS" Александра Мирошникова.
"СК SOS" объявило о начале масштабного расследования деятельности "реабилитационных центров", в которых лечат от атеизма и гомосексуальности. Почему вдруг вы решили обратить внимание на эту проблему?
Правозащитники фиксируют двукратное увеличение преследования представителей ЛГБТК-сообществ на Кавказе
Александра Мирошникова: Проблема очень серьезная. Правоохранительные органы и Следственный комитет РФ никак не способствуют расследованию таких дел, а, наоборот, мешают. Нужно понимать, что такое насилие носит институциональный характер. Это не бытовое недопонимание, а организованная система, на которой люди зарабатывают деньги и используют ее для поддержания своей власти в регионе. Под преступниками я подразумеваю тех, кто работает в реабилитационных центрах, кто участвует в пытках, кто организует тюрьмы. Мы знаем, что в Чечне, например, есть закрытые тюрьмы для ЛГБТК+ персон. И все эти люди, в соответствии и с международным правом, и с законодательством РФ, являются преступниками.
Марьяна Торочешникова: Сколько таких центров сейчас официально действует на территории России?
Александра Мирошникова: Мы не можем точно оценить количество центров, но предполагаем, что речь идет о десятках. Это преимущественно Северный Кавказ, но нам поступают тревожащие сообщения и из других регионов России. Многие из таких центров вообще не зарегистрированы как медицинские организации, они не должны заниматься никакой медицинской деятельностью.
Марьяна Торочешникова: Даниил, насколько правомочна деятельность специализированных центров, применяющих конверсионную терапию? Насколько законно ее применение?
Даниил Хаймович: Я разговариваю с вами из США – страны, где легализованы однополые браки. И это страна, в которой, к сожалению, далеко не во всех штатах запрещена конверсионная терапия. И так можно сказать о многих странах, которые, в том числе, являются членами ООН. Очень многое зависит от местного законодательства. В России такая терапия не запрещена, и связано это в первую очередь с тем, что нет такого юридического понятия – "конверсионная терапия", оно просто не признается в стране.
Марьяна Торочешникова: Насколько я знаю, в США в 1950-х годах как медицинское средство для лечения от гомосексуальности использовали, в том числе, лоботомию.
Даниил Хаймович: Да, использовались совершенно варварские способы – и лоботомия, и электрошок. И как раз в США конверсионная терапия получила достаточно большое распространение на официальном уровне, на уровне клиник. В России гомосексуальность не признается заболеванием, поэтому врач не может официально лечить ее. Но он может написать любой другой диагноз, например, депрессию, и под видом лечения депрессии пытаться "исправить" человека. И с юридической точки зрения очень тяжело привлечь его к ответственности.
Марьяна Торочешникова: Насколько я понимаю, в России в этих центрах для "излечения" от гомосексуальности или атеизма, для изгнания джиннов, что довольно популярно на Северном Кавказе, используются самые варварские методы. И человек, попавший в этот центр, оказывается совершенно беззащитным, потому что там реально применяют пытки: и моральное, и физическое насилие, когда людей бьют палками, чтобы изгнать из них демонов. Такой человек может рассчитывать на какую-то защиту со стороны государства, закона?
Человек, попавший в такой центр, оказывается совершенно беззащитным, потому что там применяют пытки
Даниил Хаймович: Человек вправе обращаться в правоохранительные органы и требовать возбуждения уголовного дела по факту совершения этих действий.
Марьяна Торочешникова: Другое дело, что это может ни к чему не привести. То есть требовать-то он вправе, но не может быть уверен в том, что его жалобу рассмотрят и не запихнут его в какое-нибудь еще худшее заведение.
Даниил Хаймович: Да, конечно, тем более, что на Северном Кавказе, например, людей часто помещают в эти центры с подачи их родственников. Существует и социальное давление. И все это препятствует обращению людей в правоохранительные органы за защитой.
Марьяна Торочешникова: Александра, что происходит в так называемых "реабилитационных центрах", о чем вам рассказывают люди?
Александра Мирошникова: "Лечение" в этих центрах абсолютно незаконное, не имеющее ничего общего с медициной. Это, например, подвешивание за наручники к решеткам окон, выполнение физических упражнений в наказание за незначительные провинности, оставление без еды и сна, иногда психологическое насилие, когда человека сажают по 400 раз переписывать одни и те же уничижительные фразы, физическое насилие. Люди сталкиваются с абсолютно бесчеловечными условиями и пытками.
Марьяна Торочешникова: Хоть кому-то из тех, кто к вам обращался, удавалось добиться возбуждения уголовного дела или хотя бы проведения проверки деятельности такого центра?
Александра Мирошникова: Никому не удавалось добиться возбуждения уголовного дела. И даже в случае проведения проверки она проводится крайне халатно, правоохранительные органы просто отписываются, что "действительно побывали в этом учреждении, да, их оформленная официально деятельность не соответствует заявленной, пыток мы вроде бы не видели", и на этом все.
"Лечение" в этих центрах абсолютно незаконное, не имеющее ничего общего с медициной
Марьяна Торочешникова: Сейчас со всех сторон звучат призывы официально признать так называемую "конверсионную терапию" пытками и запретить ее во всем мире. Почему эта инициатива сталкивается с такими препятствиями, если научное сообщество давно сказало, что методы ненаучны, никого нельзя таким образом излечить от гомосексуальности, так как это не болезнь?
Даниил Хаймович: В первую очередь это связано с тем, что люди, которые поддерживают конверсионную терапию, исходят из предпосылки, что есть "правильная" сексуальная ориентация и гендерная идентичность и некая "неправильная", которую можно поменять, исправить. Это до сих пор достаточно популярное мнение. Хотя медицинские специалисты и психологи сейчас уже считают мейнстримом противоположную позицию: и то, и то является нормой, и нет никаких научно доказанных методов, как это можно было бы "исправить". И главное, нет необходимости это исправлять, потому что это не является чем-то особенным.
Марьяна Торочешникова: А как можно вылечить человека от атеизма? Как можно поставить человеку диагноз, что он атеист, что у него какие-то не те убеждения? Это же получается совершенное шарлатанство и попытка оправдать применяемое насилие!
Даниил Хаймович: Да. В этом, собственно, и заключается одна из главных претензий к конверсионной терапии. Тут в первую очередь этическая претензия, связанная с ошибочной предпосылкой, что есть что-то "правильное" и "неправильное", и это можно исправить. Но даже если предположить, что некий человек – гомосексуал или атеист – по каким-то причинам хочет избавиться от этого, крайне неэтично предлагать ему методы, у которых нет научных доказательств того, что они успешны. И третья причина – это наличие научных доказательств того, что конверсионная терапия не просто не помогает, но и приносит большой психический и физический вред.
Конверсионная терапия не просто не помогает, но и приносит большой психический и физический вред
Многие сторонники конверсионной терапии приводят доказательства того, что якобы люди, которые ее проходят, меняются. Но надо различать смену поведения человека и смену его убеждений или ориентации. Человек, будучи гомосексуальным, может поменять свое сексуальное поведение, но это не значит, что у него поменяется ориентация.
Александра Мирошникова: Наши подопечные, как правило, попадают в центр потому, что были похищены по требованию родственников. Они не подписывают никакие согласия, часто даже не подозревают, куда едут.
Марьяна Торочешникова: Куда может обратиться человек, попавший в такую ситуацию?
Александра Мирошникова: У нас есть Telegram-бот, куда можно написать, и есть почта. Их можно найти по запросу "кризисная группа "СК SOS" (СК – Следственный комитет, потому что мы выполняли за него его работу).
