- "Большое самарское дело" и грабители в погонах: как остановить полицейский произвол?
- Почему правозащитники обеспокоены идеей чиновников привлекать российских заключенных к "стройкам века"?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ ГОП-СТОП
От 7 до 16 лет лишения свободы могут получить полицейские, подбросившие наркотики журналисту Ивану Голунову, если Мосгорсуд согласится с требованием прокуратуры. Оглашение приговора назначено на 28 мая. О деле Ивана Голунова, которого, как утверждали полицейские, они поймали с наркотиками в 2019 году, узнала вся страна. Благодаря широкой общественной кампании в его поддержку Голунов довольно быстро оказался на свободе, а обвинения в покушении на сбыт наркотиков с него сняли. Но это скорее исключение. Например, по так называемому "самарскому делу", которое суд рассматривает с конца прошлого года, в обвиняемых – шестеро бывших сотрудников полиции. Они подбрасывали наркотики, фальсифицировали уголовные дела, пытали людей. 17 человек признаны потерпевшими по этому делу, но до сих пор большинство из них остаются в колониях.
Благодаря широкой общественной кампании в его поддержку Голунов довольно быстро оказался на свободе
На видеосвязи с нами – глава юридического департамента "Руси сидящей" Алексей Федяров (российские власти признали "Русь сидящую" "иностранным агентом", но организация с этим не согласна). Если даже сейчас этих полицейских признают виновными, осужденных по их делам реабилитируют, судей кто-нибудь когда-нибудь накажет?
Алексей Федяров: Нет. Мы же говорим о вновь открывшихся обстоятельствах, а они априори не были известны суду.
Видеоверсия программы
Марьяна Торочешникова: Но судьи же не могут не видеть, что к ним из раза в раз приводят одних и тех же понятых и свидетелей, которые в разных делах рассказывают о том, что у кого-то пытались купить наркотики, участвовали при обыске кого-то, у кого эти наркотики нашли. Журналисты "Важных историй", которые досконально разбирали так называемое "самарское дело", выявили какое-то невероятное количество состоящих на службе у полиции понятых и свидетелей. Или судьи не хотят они это видеть?
Алексей Федяров: Эта практика складывалась как минимум 20 лет. Этим никого не удивишь ни в правоохранительных органах, ни в суде (хотя суд сейчас – это тоже часть правоохранительной и даже карательной системы). Все такие приговоры всегда остаются в силе, если защита заявляет об их отмене именно по тем основаниям, что понятые повторяются из ряда дел в дело, закупщики, условно говоря, оказывают услуги полиции.
Марьяна Торочешникова: Но у судей должна же быть если не совесть, то хотя бы уважение к собственной профессии. Они же не могут отрицать очевидное! Например, новость буквально этой недели. Суд в Саратове взыскал два миллиона рублей в пользу местного жителя Дмитрия Рубинштейна, которого по ошибке отправили в колонию вместо его сводного брата Александра Студентова. Студентов, которого судили как раз по "наркотической" статье, передал им документы своего сводного брата. Они даже не родные, не похожи друг на друга. Следователи вели следствие в отношении человека, которого в глаза не видели. Суд вынес приговор. Но он же должен был установить личность! А потом, когда этот человек, который и знать не знал, что его осудили, не являлся в Административную комиссию, его отправили в колонию, и только там выяснилось, что привезли не того. Это же ни в какие ворота не лезет!
Алексей Федяров: Вы говорите с рациональных позиций. А судья, прокурор, следователь или опер размышляют так: "Ну, бывает. В потоке чуть промахнулись. Ну, заплатили же два миллиона". Что, осудить кого-то за халатность? Состав, в принципе, есть, но я очень сомневаюсь, что это будет сделано.
У судей должна же быть если не совесть, то хотя бы уважение к собственной профессии
Марьяна Торочешникова: Но человеку могли испортить жизнь! Как и тем семнадцати, которые проходят по "самарскому делу". А сколько вообще по всей стране людей сидят по так называемой "народной" 228-й статье ровным счетом ни за что!
Алексей Федяров: Мы давно с этим боремся. Но вы же видите, какое отторжение наша работа вызывает не только у правоохранительных органов, но часто и в обществе. Когда я начинаю писать о том, что по 228-й человек осужден незаконно либо к нему применена слишком тяжкая квалификация, я слышу упреки в том, что защищаю барыг или нарколыг. И произошедшее с Иваном Голуновым – это какая-то гигантская флуктуация. Я даже не представляю, кому должны подбросить наркотики, чтобы сейчас у людей была такая же реакция.
Марьяна Торочешникова: Фальсификации дел по так называемой "народной" 228-й антинаркотической статье Уголовного кодекса – пожалуй, самый распространенный случай полицейского произвола в России. Но случаются и довольно экзотические истории – вроде полицейского гоп-стопа, такого, например, с которым столкнулась семья московской журналистки Екатерины Великиной. Ее несовершеннолетнего сына ограбили сотрудники патрульно-постовой службы.
Новости этой недели: в Саратове двое бывших полицейских получили 2 и 2,5 года колонии за избиение задержанного и получение взятки. По версии следствия, в 2019 году они задержали отца и сына якобы за пьянство, избили одного из них и вымогали 5 тысяч рублей за то, чтобы не составлять на них протокол. Те потом пожаловались, довели дело до суда. Сейчас полицейских осудили. Но что же это такое? В какой момент люди, которых называют представителями правоохранительных органов, становятся правонарушителями? Как это вообще возможно?
Алексей Федяров: Это абсолютно обычная история. Количество жалоб на сотрудников полиции, в том числе и по таким поводам – по кражам, грабежам с применением насилия, – зашкаливает все мыслимые пределы. Если возбуждать дела по всем подобным случаям, то в полиции скоро будет некому работать. Для того чтобы возбудить уголовное дело в отношении сотрудника полиции по превышению, скажем, должностных полномочий, по злоупотреблениям, по фальсификациям материалов уголовного дела, там все должно быть настолько доказано, что для следователя Следственного комитета не должно быть иного выхода. Поэтому таких дел мало, а фактов много.
Полицейский гоп-стоп – это абсолютно обычная история, начиная с 90-х годов. Я сам расследовал такие дела. Ну, представляете, ребята приехали из каких-то деревень, ходят по городу, а тут идет хорошо одетый мальчик, при нем явно и телефон хороший, и, может быть, деньги в кармане лежат... А у тебя и оружие, и форма, и ты знаешь, что прокуратура будет прикрывать тебя до последнего, и Следственный комитет не возбудит дело, если ты все сделаешь аккуратно.
Количество жалоб на сотрудников полиции зашкаливает все мыслимые пределы
А что происходит с выпившими людьми, которые плохо ориентируются на местности? Вот сейчас вернут вытрезвители. С одной стороны, зимой это спасение – меньше будет замерзать в сугробах. Но с другой стороны, их же практически всегда вычищают до нитки. На обысках крадут, на местах происшествий с трупами опера и следователи крадут, сотрудники ГИБДД снимают с трупов и с машин какие-то украшения.
Марьяна Торочешникова: По вашим ощущениям, насколько деградировала сейчас правоохранительная система?
Алексей Федяров: Сложно сказать. Я думаю, что "на земле" достаточно много порядочных ребят и среди следователей, и среди оперов: я говорю не про УБЭП, Наркоконтроль и Центр противодействия экстремизму, а именно про Уголовный розыск. Но они же сейчас не в приоритете. В приоритете УБЭП, ЦПЭ. Посмотрите, как живут сотрудники Наркоконтроля или УБЭП, на каких машинах они ездят, как одеваются. А Уголовный розыск фактически развален.
Когда я слышу разговоры о том, что у нас снижается уровень тюремного населения, я всегда привожу статистику. Например, 2020 год: раскрываемость краж упала до 33,5%. Если общее число только зарегистрированных краж примерно под 750 тысяч, то из них раскрыто около 250. Полмиллиона краж в чистом виде не раскрыты. А сколько из них с проникновением, сколько из них группой, сколько из них в особо крупном размере? Ну, тысяч 200 точно. И вот вам, пожалуйста, 200 тысяч тюремного населения! Что сделали бы с этими людьми, если бы Уголовный розыск существовал хотя бы в состоянии на 95-й или 90-й год? Этих людей задержали бы, с учетом тех технических возможностей, которые сейчас появились, привлекли бы к ответственности. Из нераскрытых 500 тысяч краж хотя бы 200 были бы раскрыты.
Главным направлением должен стать Уголовный розыск, который работает с классической преступностью
Сколько грабежей, сколько разбоев не раскрыто? Просто некого сажать – вот в чем дело. А если мы еще уберем отсюда людей, которые оказались в тюрьме в результате какого-то гипертрофированного развития политического сыска, жандармерии, то тюремное население должно еще уменьшиться. Если мы уберем тех, кто должен лечиться, а не сидеть, из-за того, что он системный потребитель наркотиков, то оно еще уменьшится. И все эти места как раз и должны занять те, кто совершил кражи.
Марьяна Торочешникова: Каков выход из этой ситуации?
Алексей Федяров: Было бы правильно изменить приоритеты. Главным направлением должен стать Уголовный розыск, который работает с классической преступностью: с кражами, организованными группами, бандитизмом, преступными сообществами. Я бы рассмотрел вопрос о реформировании Управления по борьбе с организованной преступностью, убрал бы приоритеты с Центра противодействия экстремизму и минимально сократил бы штаты, потому что они занимаются тем, что "рисуют" преступления. В стране нет никакого разгула экстремизма! Центр противодействия экстремизму МВД занимается исключительно борьбой с инакомыслием.
Или тот же Наркоконтроль: я вообще убрал бы у них "палочную систему" и поощрял бы раскрытие трансграничных, трансрегиональных преступлений, лабораторий по производству наркотиков и крупных поставщиков. А им же сейчас достаточно брать закладчиков, и все. И конечно, надо изменить все, что касается Росгвардии, оперативных полков, которые занимаются якобы наведением порядка на улицах, но фактически просто сидят в казармах от мероприятия до мероприятия: они фактически не нужны. Это борьба с собственным народом. На этом можно сократить бюджет и всерьез заняться настоящими проблемами. А настоящие проблемы – это рост преступности. Как бы они ни пытались рисовать статистику, уровень преступности в стране растет и будет расти.
НОВЫЙ ГУЛАГ
Пока полицейские с усердием раскрывают преступления, не гнушаясь ни угрозами, ни фальсификациями доказательств, а судьи не замечают одних и тех же свидетелей и понятых, кочующих по совершенно разным делам, подоспела новость. Следственный комитет России одобрил идею использовать труд заключенных на крупных стройках, например, на магистралях. Правозащитники тут же вспомнили ГУЛАГ – советскую систему лагерей, которая перемолола тысячи жизней. Впрочем, оказывается, есть мнение, что ГУЛАГ был не так уж и плох.
На видеосвязи с нами – историк, исследователь ГУЛАГа Никита Петров и правозащитница, исследовательница российской тюрьмы Людмила Альперн. Что вы думаете о статье в "РИА Новости", в которой было написано, что ГУЛАГ не так уж и плох?
ГУЛАГ никогда не отмыть добела
Никита Петров: Эта статья вызвала недоумение не только у меня, но и у массы читателей. И бурные обсуждения показывают, что ее автор – наивный дилетант, который просто не знает истории. Это абсолютная историческая чушь.
Особенно потрясли читателей рассуждения о ГУЛАГе как "социальном лифте", о том, что ГУЛАГ стал замечательным местом для людей, которые всю жизнь голодали, а трудовой лагерь "предоставил трехразовое питание, теплое жилье, какую-то медпомощь". Это значит, что в ГУЛАГ советская власть посылала исключительно бедноту? Это же глупость и незнание истории! Есть еще и такое утверждение: "Не забудем, что именно уголовники, а отнюдь не политзаключенные, составляли подавляющее большинство гулаговского контингента". Опять ложь! Число деклассированных элементов и уголовников не превышало одной трети населения ГУЛАГа. Основное его население – это люди, которые попали туда по политическим мотивам. И как тут можно говорить о бедноте, когда там были крепкие зажиточные крестьяне, которые обвинялись в заговорах против советской власти или в сопротивлении коллективизации? Это просто извращение исторической правды.
ГУЛАГ переживал и чудовищные времена, когда смертность там была огромной, и считать, что это санаторий, просто кощунственно. Александр Солженицын, написавший замечательную исследовательскую работу – "Архипелаг ГУЛАГ", назвал эти лагеря истребительно-трудовыми.
Александр Солженицын назвал эти лагеря истребительно-трудовыми
Это выжимание последних соков из заключенного, принудительный труд, который вообще противоречит нормальной человеческой морали и, кстати, запрещен в нашей стране. Это одно из преступлений советской власти. Труд может быть только добровольным. ГУЛАГ никогда не отмыть добела. Нельзя сказать, что эта система отличалась хоть какой-то капелькой гуманности.
Марьяна Торочешникова: Многие уже раскритиковали директора ФСИН господина Калашникова за то, что он предлагает вовлекать нынешних осужденных в производственные процессы, и тут же сравнили все это с ГУЛАГом. Калашников сам же сказал: "Нет, это не будет никаким ГУЛАГом. Они будут обязательно получать зарплату и жить в гораздо лучших условиях, чем на воле". Это может сработать в современной России?
Никита Петров: В советское время лагерная система изначально предназначалась для осваивания труднодоступных мест огромной страны, для извлечения природных богатств в безлюдных районах. Но сегодня этот опыт не является ни ценным, ни тем более востребованным. Сейчас организовать нечто подобное означает просто поставить страну на четкие тоталитарные рельсы.
Марьяна Торочешникова: Людмила, как вы относитесь к тем замечаниям, которые позволила себе автор публикации в "РИА Новости" Виктория Никифорова, сравнившая ГУЛАГ с социальным лифтом?
Людмила Альперн: Прежде всего, сравнение с ГУЛАГом в любом случае не в пользу современной российской тюремной системы: это ее оскорбление. Во всяком случае, тюремщики всегда говорили мне: "Мы – не ГУЛАГ". Но это место, где человек проводит время без пользы для себя, а может быть, даже и с отрицательной пользой. В этой системе много жестокости, но, конечно, не такой звериной, как в ГУЛАГе. Есть очень тяжелые учреждения, где используют пытки. Там очень плохая, тяжелая субкультура. Человек выходит с очень дурными привычками, ему трудно социализироваться.
Уголовно-исправительный кодекс предполагает принудительный труд, то есть администрация в любой момент может заставить заключенного работать. Я не знаю, насколько это правда, что переход в исправительные центры, которые будут осуществлять эту меру наказания – принудительный труд, будет производиться исключительно добровольно, то есть людям будут предлагать такие варианты, и только по своему желанию они будут или не будут переходить, а могут и оставаться в лагерях. Это в каком-то смысле разумный способ решения этих проблем.
Сравнение с ГУЛАГом не в пользу современной российской тюремной системы: это ее оскорбление
Марьяна Торочешникова: Средний тюремный срок в России – 29 месяцев. За это время человек на свободе, получая минимальный размер оплаты труда, может заработать 370 тысяч рублей. Заключенные тоже могут трудиться.
За все время существования ГУЛАГа в Советском Союзе хоть кому-то из заключенных хоть когда-то там платили за их фактически принудительный труд?
Никита Петров: Конечно, они получали деньги, особенно в послевоенное время. И это было отступление советской власти перед неодолимой силой – нежеланием заключенных эффективно трудиться. Советская власть расписалась в полном своем бессилии.
ГУЛАГ – обреченная система, это что-то вроде рабов, строящих великие каналы
Нынешняя российская тюремно-лагерная система недалеко ушла от советской – она тоже направлена на унижение чести и достоинства человека. Посмотрите на правила внутреннего распорядка, на утверждения Уголовно-исправительного кодекса, что администрация может заставить трудиться. Это и есть преступление против конституционных основ России, потому что принудительный труд должен быть запрещен во всех формах где бы то ни было. Мы видим отрыжку советского отношения к человеку: главное – сломить его волю, подавить, привести в состояние винтика в общей тюремно-лагерной системе.
ГУЛАГ – это обреченная система. В современном обществе это архаика, что-то вроде рабов, которые строят великие каналы, огромные железные дороги. Вольнонаемный на том же объекте гораздо быстрее создал бы этот объект и с гораздо меньшими затратами. Мы сегодня хотим снова оказаться в ситуации, когда будем тратить деньги на какую-то пустую затею, которая и объектов дешевых не создаст, и только озлобит людей.
Марьяна Торочешникова: Людмила, как вы считаете, что выйдет из этой затеи?
Людмила Альперн: Сейчас трудно сказать. Если это будут делать так, как написано, что это добровольный выбор, это значит, что человек может выйти из лагеря, работать в своем городе, быть ближе к семье, у него улучшатся социальные связи. И если это не будет связано только с большими стройками, а будет развиваться как-то иначе, то я вижу в этом возможный шанс для ухода от лагерной системы. Если смотреть на это как на вариант тюремной реформы, которая, может быть, вытащит людей из лагерей, то это плюс. Но я согласна с тем, что принудительный труд никогда не приводит к реальным и эффективным экономическим результатам. Это доказано всей историей человечества.
Марьяна Торочешникова: Член Общественной наблюдательной комиссии Москвы и Президентского совета по правам человека Ева Меркачева – одна из немногих правозащитников, поддержавших идею руководства ФСИН о замене сроков в колонии принудительными работами.
Ева Меркачева: Если вы спросите кого бы то ни было, кто сейчас находится в колонии, хочет ли он оставаться там или он хочет оказаться на воле, пользоваться мобильным телефоном, встречаться с близкими, ходить по выходным в парк, но при этом работать там, где ему укажут, он, конечно, скажет: "Все что угодно, только освободите меня!". И я поддержала этот проект потому, что половина тех людей, которые находятся сейчас за решеткой, могут обрести свободу.
Половина людей, которые находятся сейчас за решеткой, могут обрести свободу
А разговоры про рабский труд... Разве человек в колонии не находится в рабских условиях? Сейчас 40% и так трудятся, но при этом масса ограничений. Люди не могут увидеться с близкими, потому что иногда у тех даже нет денег, чтобы доехать на свидание. А тут примерно половина из тех, кто сидит в колониях, оказывается на свободе, и у них есть возможность трудиться и социализироваться.
В первую очередь мы говорим о людях, которые только осуждаются за нетяжкие преступления, и им изначально назначается такой вид наказания, как исправительные работы. Однако закон также позволяет гуманизировать наказание, которое человек уже отбывает в колонии. И получается, что сегодня право на смягчение наказания имеют 188 тысяч человек: это очень много.
Марьяна Торочешникова: В среду издание "КоммерсантЪ" со ссылкой на источники сообщило, что уже в июне первые 600 заключенных могут начать работу на строительстве Байкало-Амурской магистрали. Подрядчики РЖД заключают с ними трудовые договоры, которые не требуют высокой квалификации.
