Марьяна Торочешникова: По меньшей мере один человек погиб, а точное число пострадавших неизвестно: предполагают, что их более 300. 10 апреля в исправительной колонии номер 15 в городе Ангарске Иркутской области произошло чрезвычайное событие – взбунтовались заключенные. Они заявили об избиениях со стороны надзирателей и систематическом нарушении их прав администрацией колонии.
Пожар, уничтоживший промышленную зону колонии, удалось потушить лишь спустя десять часов после начала возгорания. Была слышна стрельба, использовались светошумовые гранаты. О том, как развивались события, расскажет Иван Воронин.
До массовых беспорядков, погромов и бунтов в российских колониях дело доходит не так часто. Куда более распространены случаи объявления массовых голодовок или членовредительства в знак протеста против произвола со стороны администрации колонии, надзирателей или активистов из числа тех же заключенных. Например, в декабре 2018 года семеро осужденных в одной из якутских колоний в знак протеста зашили себе рты. Массовые драки тоже случаются в колониях, но, как правило, администрации удается пресечь беспорядки своими силами, без вмешательства спецназа. Тем не менее, бунты бывают.
О том, какова ситуация в ИК-15 сегодня, рассказывает Павел Глущенко, руководитель Иркутского областного отделения НОО "За права человека".
Родственники заключенных, не получая никакой информации, подали уведомление о проведении митинга 19 апреля у стен СИЗО
Павел Глущенко: Два бунта, 9 и 10 апреля, подаются как один. Но мы уже видим, что первая акция протеста против превышения полномочий сотрудников состоялась 9-го числа, а после этого ГУФСИН отчитывается о том, что ситуация в колонии под контролем. 10-го вечером возникает ситуация, когда мы видим на опубликованном СКР видео людей без верхней одежды, которые стоят на равном расстоянии и руководят какими-то действиями заключенных, и после этого начинается вот это возгорание и все прочее. Сама колония, где отряды осужденных, сильно не пострадала, а пострадало имущество промзоны, которое могло быть застраховано: возможно, руководству колонии было выгодно уничтожить там какие-то вещи для возможных проверок. И вот этот второй вариант, как я понимаю, сейчас на контроле Службы безопасности: они тоже рассматривают версию о том, что возгорание было выгодно руководству учреждения.
Я сам сегодня подъезжал туда: оцепление до сих пор не снято, и сотрудники ГИБДД, которые на кордоне не пропускают автомобили, пояснили, что дают доступ за это оцепление только по пропуску ГУФСИН. Поступает информация, что тех, кто остался в колонии, заставляют петь песни и топать в такт. Родители передают, что туда привезли около 15 человек "прессовщиков", которые занимаются "перевоспитанием" оставшихся.
Родственники заключенных сегодня, так и не получив никакой информации, подали уведомление о проведении митинга 19 апреля у стен СИЗО, просят сотрудников ГИБДД на время мероприятия перекрыть там дорогу, потому что заявлено около десяти тысяч человек. Это митинг против расправы над осужденными ИК-15. Неизвестно, какое количество вывезли, конкретные цифры не называются ни общественности, ни правозащитникам, никому. Поступает информация, что расправа все-таки ведется, то есть, возможно, их избивают, и еще применяется насилие. Все на взводе: родители, жены, родственники до сих пор сидят на валидоле.
Сейчас ГУФСИН организовало "горячую линию", и тем, кто туда обращается, говорят: "Вам нужно подойти в управление с паспортом, подтвердить степень родства, и, если осужденный не против, мы дадим информацию. Это абсолютный бред! Как может быть осужденный против того, чтобы родственникам дали информацию, что он жив, здоров, и ему нужно передать зубную щетку, пасту, мыло или еще что-то?
Марьяна Торочешникова: Руководитель Национальной общественной организации "За права человека" Лев Пономарев также обращает внимание на нехватку информации и невозможность правозащитников или адвокатов вступить в непосредственный контакт с теми заключенными, которые, возможно, участвовали в событиях в 15-ой колонии в Ангарске или пострадали от них.
Лев Пономарев: Задача – чтобы как можно быстрее посетили СИЗО-1, где находится Обаленичев, человек, с которого начался весь этот конфликт. Вчера туда пошел адвокат, и придя к СИЗО-1, он увидел там объявление, что посетить СИЗО можно только вместе со следователем. Прошло больше суток, но найти следователя он не смог, потому что телефоны не отвечают. Казалось бы, как это – не найти в Иркутске следователя? А вот так вот! Они уходят в глухую оборону: напишите туда, напишите сюда, мы вам ответим через месяц, – и все. И совершенно понятно, почему: ждут, когда у него пройдут синяки, и уже нельзя будет утверждать, что он был жестоко избит. Кроме того, на него оказывают давление, чтобы он сказал, что он сам все это спровоцировал, неправильно себя вел и тому подобное. Вот такая сложная история.
Еще члены ОНК обязательно должны попасть на территорию колонии ИК-15 и там конфиденциально поговорить с оставшимися людьми. Информация, которая идет из колонии, говорит о том, что заключенных там максимально прессуют. У нас даже есть видео: они буквально часами ходят по плацу и поют песни, то есть их ставят на место таким образом, что ли? Но с другой стороны, так как промзона сгорела, им теперь негде работать, и, видимо, администрация колонии боится, что они целый день сидят в жилой зоне и от безделья что-нибудь задумают.
Марьяна Торочешникова: На днях Фонд "Русь сидящая" направил два официальных обращения специальным докладчикам ООН по внесудебным казням и пыткам. Правозащитники просят специальных докладчиков призвать российские власти к началу немедленного и эффективного расследования инцидента в иркутской исправительной колонии номер 15. По мнению сотрудников "Руси сидящей", происшедшее в Ангарске – это не бунт заключенных, а их протест против произвола со стороны администрации колонии. Вот что рассказала юрист Фонда Ольга Подоплелова.
Мы очень четко слышали автоматные очереди, и спецназ при штурме колонии использовал светошумовые гранаты
Ольга Подоплелова: Исходя из тех данных, которые мы видели в СМИ и которые получили лично от заключенных, мы полагаем, что все-таки имела место именно забастовка, именно протест, который был жестоко подавлен силами спецназа ФСИН. То есть мы не видели из СМИ или из тех источников, которые были нам доступны, чтоб заключенные применяли насилие по отношению к представителям органов государственной власти, то есть либо непосредственно к охранникам колонии, либо по отношению к спецназу ФСИН. Напротив, из тех доступных видео, которые были опубликованы в средствах массовой информации, стало очевидно, что спецназ применял чрезмерную силу, применял оружие, которое, судя по тому, что заключенные были безоружны, применять было не нужно. Мы очень четко слышали автоматные очереди, и спецназ при штурме колонии использовал светошумовые гранаты.
При использовании такого рода оружия необходимо соблюдение определенного порядка, который, в том числе, установлен некоторыми актами, принятыми в рамках Организации объединенных наций. И в нашем обращении, указывая нарушения тех правил и процедур, которые предусмотрены этими актами специальных докладчиков, мы просим о том, чтобы они поставили перед Российской Федерацией вопрос об эффективном расследовании причин произошедшего. Надо понять, были ли сведения о пытках, о которых заявил тот заключенный, опубликовавший видео с заявлением о неоднократном применении к нему насилия.
Из официального сообщения ФСИН мы знаем, что заключенные якобы разбили видеокамеры в ШИЗО и, используя осколки этих видеокамер, вскрыли себе вены. Естественно, сейчас уже мы не можем проверить достоверность этой информации, но такая версия событий удобна ФСИН: фактически она доказывает, что сейчас нет никакого способа восстановить те данные, которые нужны для правильной квалификации произошедшего еще 9 апреля, когда имели место события, предшествовавшие началу забастовки.
Марьяна Торочешникова: Информация о том, что же на самом деле произошло в ИК-15 в Иркутской области, – это то, чего сейчас очень не хватает и родственникам заключенных, и правозащитникам. Также непонятно, что происходит с заключенными, где они, пострадали ли они, лечат ли их, допустят ли к ним адвокатов. Этой информации нет даже у членов Президентского совета по правам человека. Вот что рассказала мне об этом член Совета Ева Меркачева.
Ева Меркачева: У нас в Совете есть список осужденных, которых разыскивают родственники. Этот список мы уже оправили во ФСИН, мы пытаемся сами для себя его расшифровать и понять, что произошло с этими людьми. Как заверяют нас иркутские правозащитники, часть людей в тяжелом состоянии находятся в больнице при ИК-6. Нам хотелось бы узнать, так ли это. Мы оказались в сложной ситуации. Вроде бы сотрудники ссылаются на закон, говоря о том, что могут только в письменном виде либо при личной встрече ответить родным, а мы понимаем, что часть людей: матери, жены, сестры, – живут в других регионах, и для того чтобы добраться в Ангарск, им нужно преодолеть много сотен километров. И информация им нужна не в течение 30 дней, если они не поедут, а получат ее в письменном виде, как предусмотрено законом, а сейчас. Ведь если родственник в тяжелом состоянии, если он в коме, если он умирает, может быть, ему нужны какие-то лекарства, и эта информация настолько ценна, что приравнивается к ценности жизни.
Мы считаем, что эта история может быть поводом для внесения изменений в закон, чтобы, если люди сами пишут, что они не против, их персональные данные становились известны нам, правозащитникам, а мы могли бы им помочь, чтобы нам предоставляли такую информацию, и даже если это нужно делать публично, пусть это будет публично.
Марьяна Торочешникова: Сколько человек сейчас в этом списке?
Страшно даже предполагать: вот мы сейчас обсуждаем последствия этого бунта, а где-то кто-то мучается, кто-то в коме
Ева Меркачева: В моем списке почти 90 человек. Среди них молодые люди, до 30 лет, и многим из них оставалось сидеть совсем немного. Очень странно считать, что они зачинщики этого бунта, если им оставалось буквально полгода до свободы, ведь люди стараются поскорее отбыть срок и уехать домой. И поэтому, когда изучаешь эти списки, получается, что часть людей либо вообще не имеют никакого отношения к дезорганизации, и они просто, что называется, попали под раздачу, либо все, что было сделано, по версии иркутских правозащитников, было санкционировано. Здесь надо разобраться, что лежит в основе всего этого конфликта. И самое страшное, что мы не очень доверяем органам следствия.
Марьяна Торочешникова: Что сейчас заявляют официальные власти, представители Федеральной службы исполнения наказаний, и насколько их информация вызывает доверие?
Ева Меркачева: Мы не располагаем точными данными о пострадавших. Мы знаем только, что в бунте принимали участие около 300 человек. Мы не знаем списка этих людей, не знаем, где они, как они сейчас себя чувствуют. При этом оттуда приходит очень страшная информация. С одной стороны, нельзя, конечно, доверять такой информации, с другой стороны, когда отсутствует вообще любая информация, наверное, люди могут поверить и в то, что говорят. А говорят, например, что этих людей там сейчас избивают и даже насилуют. Но подтвердить или опровергнуть это мы не можем просто из-за отсутствия информации. Если бы информация была, было бы легче. А если бы еще родным осужденных позволили бы связаться с ними по телефону или "Скайпу", то многие вопросы вообще отпали бы, и все, дальше следствие разбиралось бы, шло бы своим путем.
Мы бы, наверное, все равно настаивали на том, чтобы была какая-то независимая следственная группа, поскольку сейчас появились такие конспирологические версии, что все эти цеха подожгли, чтобы скрыть следы преступлений: возможно, там было незаконно налажено производство, которое обогащало каких-то сотрудников. Но нас, правозащитников, интересует даже не столько то, почему это произошло, сколько то, что сейчас происходит с людьми. Страшно даже предполагать, что вот мы сейчас обсуждаем последствия этого бунта, а где-то кто-то мучается, кто-то в коме… Мы вообще ничего не знаем, и вот это самое опасное!
Марьяна Торочешникова: В Совете по правам человека сейчас обсуждается возможная амнистия в связи с пандемией коронавируса. Ждать ли амнистии в России? И вообще, какая у вас есть информация о ситуации в колониях в этом плане? Известно, что в Италии, в Иране были бунты заключенных из-за вируса.
Ева Меркачева: Проект амнистии у нас готов, в том числе, амнистии, которая связана исключительно с коронавирусом. У нас также разработаны и уже отправлены в соответствующие ведомства проекты документов, в соответствии с которыми мы просто просили изменить меру пресечения тем, кто находится в СИЗО. Мы направили такие обращения, но ответов, к сожалению, пока не получили. Хотя нам кажется, что это самая простая и естественная реакция на пандемию.
К нам в СПЧ сейчас поступают обращения по поводу вируса, но они единичные: то из одного региона, то из другого. Уже появилась информация, что коронавирус проник в СИЗО Москвы, в частности, в "Матросскую тишину". Мы направили запросы, но из-за отсутствия быстрой и четкой обратной связи возникают некие фантазии по этому поводу, а с другой стороны, мы можем что-то пропустить, вовремя не вмешаться, и гражданское общество не сможет оказать ту помощь, которую могло бы оказать.
Марьяна Торочешникова: И Совет по правам человека при президенте, и правозащитники призывают российские власти объявить максимально широкую амнистию для российских заключенных и подследственных, которые находятся в тюрьмах по всей стране, чтобы предотвратить распространение коронавируса в местах лишения свободы. Сегодня там содержатся более полумиллиона человек.
