Архивный проект "Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад". Самое интересное и значительное из архива Радио Свобода двадцатилетней давности. Незавершенная история. Еще живые надежды. Могла ли Россия пойти другим путем?

О восприятии творчества писательницы рассказывают Лев Лосев - профессор литературы Дартмутского колледжа, Дмитрий Волчек - издатель, переводчик и журналист, Роберт Эдсберг - редактор нью-йоркского католического издательства, Салли Фитцджеральд - автор предисловия к сборнику писем Фланнери О'Коннор, ее корреспондент и подруга. Впервые в эфире 30 октября 1997.

Марина Ефимова: Осенью 1946 года в кабинет профессора английской литературы университета штата Айова Пола Ингла вошла миловидная студентка. Вежливо поднявшись ей навстречу, Ингл спросил, чем может служить. Ответа профессор не понял. Извинившись, профессор попросил девушку повторить то, что она сказала. И опять не понял. Студентка говорила явно по-английски, но с таким тяжелым южным акцентом и с такими незнакомыми ему диалектизмами, что общение было практически невозможно. Ужасно смущаясь от нелепости этой ситуации, профессор Ингл попросил девушку написать то, что ей нужно, на листке бумаги. Она написала: "Меня зовут Фланнери О'Коннор, я из Джорджии, мне 21 год. Я бы хотела посещать ваш литературный кружок". В записке были сделаны две грамматических ошибки. Профессор Ингл был деликатным человеком, поэтому он попросил студентку принести ее литературные пробы и, если их уровень будет достаточно высоким, он даст ей знать. Через несколько дней он получил рассказ "Герань". Это было пронзительное и горькое наблюдение над стариком-южанином, которого дочь забрала к себе в Нью-Йорк. До этого старый Дадли достойно жил в деревенской глуши, где он, даже постарев, все еще был мужчиной - пусть только для старушек, живших в одном с ним пансионе, охотником - пусть только на одного неуловимого опоссума, добытчиком - пусть только мелкой рыбки, и джентльменом - пусть только для стареющего вместе с ним негра-слуги, незаметно превратившегося в лучшего друга. В Нью-Йорке он стал никем.

Диктор: Нью-Йорк одну минуту был шикарным и переполненным, а в следующую - грязным и мёртвым. Дочь старика даже не жила в доме, она жила в здании, в середине ряда других, точно таких же, из почерневшего кирпича. Люди со скрипучими голосами свешивались из окон и смотрели в противоположные окна, откуда на них смотрели в ответ. Внутри, куда ни пойдешь - наверх ли, вниз ли - везде одинаковые коридоры, напоминающие мерные линейки, где каждый дюйм отмечен дверью.

Марина Ефимова: Рассказ был написан чистейшим английским языком, скупым, но ярким, с огромным количеством ошибок в правописании. Через год, осенью 1947-го, профессор Ингл собственноручно послал главы из романа О'Коннор "Мудрая кровь", со своей рекомендацией, в издательство, объявившее конкурс на лучший первый роман молодого автора. Роман получил премию и в 1952 году был опубликован. Так началась литературная карьера замечательной американской писательницы Фланнери О’Коннор. Никто тогда не подозревал, что у этой карьеры будет скорый и жестокий конец. Критики часто спорят о том, какой из тридцати рассказов О’Коннор лучший. И мнения расходятся. Одно бесспорно, самый душераздирающий из них - рассказ "Хорошего человека найти нелегко". Он назван, как и некоторые другие вещи О'Коннор, расхожим выражением, банальностью, давно уже потерявшим смысл клише, которому эта история возвращает его первозданный, мудрый, устрашающий смысл.

"Рассказ был написан чистейшим английским языком, скупым, но ярким, с огромным количеством ошибок в правописании"

Диктор: Бабушка не хотела ехать во Флориду, ей хотелось навестить каких-то родственников в Теннеси, и она не упускала случая навязывать Бейли свой план. Бейли был ее единственный сын.

- Нет, ты только погляди сюда, Бейли, - сказала бабушка, - вот возьми, почитай! И, упершись одной рукой в худое бедро, бабушка другой тряханула газету над лысиной сына.

- Тот преступник, что себя Изгоем называет, убежал из федеральной тюрьмы и держит путь во Флориду. Почитай, как он с этими людьми расправился! Когда такой преступник гуляет на свободе, я бы не везла детей туда, где он рыщет.

Ей не удалось оторвать Бейли от газеты и она повернулась к нему спиной и принялась за невестку, молодую женщину с круглым, безмятежным, как капуста, лицом. Невестка сидела не диване и кормила младенца абрикосами из банки.

- Во Флориде дети уже были, - говорила старушка, - и теперь их надо повести куда-то еще, пусть повидают свет, расширят свой кругозор.

Джон Уэсли, восьмилетний крепыш в очках, сказал:

- Не хочешь во Флориду, оставайся дома.

Он сидел на полу со своей сестренкой Джун Стар и читал комиксы.

- Да она ни денечка дома не останется, хоть ты ей миллион дай, - сказала Джун Стар. - Все боится, как бы чего не упустить, - куда мы, туда и она.

Марина Ефимова: Именно в безопасном Теннесси, потерявшись после путаных бабушкиных объяснений на глухой лесной дороге, семья попадает в руки Изгоя, которого бабушка немедленно и громогласно узнает. Одного за другим бандиты уводят в лес и бабушкиного сына, и внуков, и невестку с младенцем. С Изгоем у машины остается только бабушка.

Диктор:
- Я себя Изгоем потому назвал, — сказал он, — что совсем один остался и так и не пойму, по справедливости я от людей терпел или нет.

Из лесу послышался отчаянный вопль, за ним выстрел.

— Господи Иисусе! — закричала бабушка. — Вы же из хорошей семьи. Я знаю, вы не из простых! Молитесь! Господи, не станете же вы стрелять в леди. Я отдам вам все деньги!

— Мамаша! — сказал Изгой, глядя мимо нее в лес. — Слыханное ли дело, чтоб покойник давал на чай гробовщику.

Раздались еще два выстрела, и бабушка вытянула шею — как индюшка, которая томится жаждой, — и закричала: «Бейли, детка!» — так, словно у нее разрывалось сердце.

- Только Иисус мог воскрешать мертвых, — взвизгнул вдруг Изгой, — да и он зря это затеял. Меня там не было, когда он людей воскрешал. Слышь, мамаша, — визжал он, — будь я там, я б все вызнал наверняка и, может, совсем другим человеком бы стал.

Казалось, голос его вот-вот сорвется, и тут бабушку озарило. Она увидела его перекошенное лицо рядом со своим, и ей показалось, что он сейчас заплачет. "Ты ведь мне сын, — сказала бабушка. — Ты один из детей моих". Она протянула к нему руку и коснулась его плеча. Изгой отскочил, словно его ужалила змея, и всадил бабушке в грудь три пули. Потом положил револьвер на землю, снял очки и стал протирать стекла.

Хайрам и Бобби Ли вернулись из лесу и остановились на краю овражка поглядеть на бабушку.

— Болтливая старушка была, — сказал Бобби Ли и с гиком прыгнул в овражек.

— Хорошая была бы женщина, если б в нее каждый день стреляли, — сказал Изгой.

— Тоже мне удовольствие, — сказал Бобби Ли.

— Заткнись, Бобби Ли, — сказал Изгой. — Нет в жизни настоящих удовольствий.

Марина Ефимова: В России Фланнери О'Коннор оценили лишь посмертно. Ее сборник "Хорошего человека найти нелегко", включивший одиннадцать рассказов в прекрасных переводах, вышел в 1974 году, через десять лет после смерти автора. К сожалению, туда не попал рассказ "Река". Оба романа отдельными книгами так и не выходили пока. О судьбе одного из них – "Мудрая кровь" - рассказывает его переводчик Дмитрий Волчек.

Дмитрий Волчек: Как мы помним, существовала жесточайшая цензура и Фланнери О’Коннор никак в этом прокрустовом ложе не умещалась. Ее книги с их пессимизмом, с их восприятием человека как скопища грехов, с их очевидной религиозностью так сильно выделялись на этом фоне, что эта книга действительно стала бестселлером в то время, и она произвела на меня колоссальное впечатление. Я достал с большими тогда трудами книгу Фланнери О’Коннор "Мудрая кровь", английский оригинал, и взялся его переводить. Это был такой мой тур де форс, я не профессиональный переводчик и в то время, естественно, никак им быть не мог, мне было 17 лет. Судьба этого перевода довольно грустная, потому что тогда его отдать в издательство не представлялось возможным, и этот перевод просто распространялся в самиздате, он вышел в приложении к самиздатскому журналу "Часы" тиражом в 15 экземпляров, которые немедленно исчезли, конечно.

"Судьба этого перевода довольно грустная, потому что тогда его отдать в издательство не представлялось возможным, и этот перевод просто распространялся в самиздате"

И так он и лежал, пока в 1993 году журнал "Звезда Востока", выходящий в Ташкенте, представьте себе, не предложил мне его напечатать. Вы понимаете, эффект тоже был очень невелик, потому что в России этот журнал просто не появился с этим переводом, так что можно считать, что в России он до сих пор не опубликован. И дальше этот перевод преследовали неудачи. Потому что я отдал его в очень хорошее Издательство имени Сабашниковых, которое выпускало серию "Мастера современной прозы ХХ-го века" и, к сожалению, эта серия просто провалилась. Как мне сказали в издательстве, последние книги этой серии просто пошли под нож.

Марина Ефимова: Сейчас вы - зрелый человек и зрелый читатель. Как бы вы определили особенности таланта Фланнери О’Коннор?

Дмитрий Волчек: Многих, я думаю, Фланнери О'Коннор отталкивает своим глобальным пессимизмом. Мне это, по моему умонастроению (я - меланхолик) очень близко. Она, в первую очередь, видит зло в человеке. Можно с этим соглашаться, можно не соглашаться, есть люди, которых это пугает и отталкивает. Я помню реакцию моих родственников, родителей на ее рассказы, какой шок был, потому что тогда не принято было такие вещи печатать, когда убийца убивает старушку, нет хэппи-энда. Может быть, именно поэтому и не стали дальше ее переводить.

Марина Ефимова: В Германии в 50-х годах из первой книги Фланнери О'Коннор было исключено несколько рассказов, поскольку они, как объяснил немецкий издатель, слишком ранят немецкую чувствительность. Узнав об этом, Фланнери О'Коннор сказала: "Никогда не знала, что я так ужасна". Как американцы воспринимают прозу О'Коннор? Об этом - профессор Дартмутского колледжа Лев Лосев.

Лев Лосев: Американские критики, литературоведы возводят литературную генеалогию Фланнери О’Коннор к Эдгару По. И можно, конечно, обсуждать ее так называемые готические новеллы именно в плане жанра страшного, завораживающего ужаса ее повествования. На самом деле, что важно, это не сходство с По или с другими предшественниками в так называемом готическом жанре, а то новое, то уникальное, что есть во Фланнери О’Коннор. И это какое-то невероятное сочетание (нам всегда приходится оперировать знакомыми именами предшественников), не очень успешное, Чехова и По - такой сугубый психологический реализм, почти иллюзорный реализм ее прозы, когда видишь, слышишь, ощущаешь все описанное, и в то же время не замечаешь, как в какой-то момент из реального мира ты переходишь в мир, я бы сказал, такого библейского ужаса.

Марина Ефимова: Ярчайший пример - рассказ "Гипсовый негр". Уверенный в себе и в своей непогрешимости старый фермер мистер Хэд ведет своего маленького внука Нельсона в город. Он хвастливо демонстрирует перед мальчиком свое знание города и вообще жизни, но как-то незаметно для себя сбивается с пути и оказывается в негритянском квартале. Спросить дорогу у черного - страшное унижение для старика. Поэтому они с мальчиком несколько часов бредут наугад. Когда внук проявляет, впервые в жизни, сомнение в дедовской непогрешимости, старик решает проучить его и прячется за мусорный бак. Мальчик в панике мечется по улице и случайно сбивает с ног полную немолодую женщину.

Диктор: Выглянув из-за бака, мистер Хэд увидел Нельсона, сидящего расставив ноги на тротуаре, и рядом с ним полную женщину, барахтающуюся среди рассыпавшихся покупок. Вокруг них собрались другие обитательницы квартала.

- Ты сломал мне лодыжку, - кричала женщина,- и твой папаша заплатит мне за это все, до единого цента! Полиция!

Машинально мистер Хэд начал приближаться к группе. Нельсон вскочил, бросился к нему, прижался и обхватил его за ногу.

- А! Так это ваш малолетний преступник?! - завопила раненая. - Вы заплатите все до единого цента моему доктору! Эй, кто-нибудь, возьмите у него имя и адрес! Полиция!

Спиной мистер Хэд чувствовал приближение полицейского. С окаменевшим лицом он раздвинул столпившихся женщин и сказал:

- Это не мой ребенок. Я в глаза его никогда не видел.

Он почувствовал, как руки Нельсона его отпустили. Мальчик остался стоять, где был - маленькая серая фигурка среди пестрых юбок.

Марина Ефимова: Фланнери О’Коннор никогда не занималась проповедничеством. Более того, судя по письмам и воспоминаниям друзей, она боялась, как бы ее религиозность не стала заметной в ее произведениях и не заменила бы художественные исследования художественной агитацией. И, тем не менее, она была не только католичкой самых строгих правил, но и религиозным писателем. Роберт Эдсберг, редактор нью-йоркского католического издательства, стал католиком благодаря литературе Фланнери О’Коннор

Роберт Эдсберг: Вся религиозная литература, которую я читал до нее, была собственно толкованием вероучения, интерпретацией догматов, учительством. Фланнери О’Коннор первая показала мне, что такое искренняя религиозность в реальной жизни. В ее вере есть некая объективность, которая глубоко меня тронула. Словно врач, описывающий симптомы болезней, О’Коннор описывает с безжалостной точностью, как мучительно переживают чувствительные души свой эгоизм или гордыню, несостоятельность или никчемность, и как именно это страдание становится залогом искупления.

"Во многих рассказах Фланнери О’Коннор пронзительно описано чувство белого человека к черному, которое нельзя определить никаким другим словом кроме слова "любовь""

Марина Ефимова: Мне с трудом удалось найти во всей Америке одного-двух университетских профессоров, которые включают в свои учебные курсы Фланнери О’Коннор. Во времена политической корректности давать студентам тексты, наполненные словом "ниггер" - неловко. Об этой проблеме я беседую с Салли Фитцджеральд, автором предисловия к сборнику писем Фланнери О’Коннор, ее корреспондентом и другом.

Салли Фитцджеральд: Это такая нелепость, когда ее обвиняют в расизме! Ее персонажи, естественно, употребляют эти унизительные прозвища, которые тогда были в ходу среди белого простонародья на юге, но она не может их выкинуть из истории, потому что тогда литература превратится из художественной в пропагандистскую, что часто и случается в современной американской прозе. Отношениям между белыми и черными на юге посвящена добрая половина ее писаний. Во многих рассказах Фланнери О’Коннор пронзительно описано чувство белого человека к черному, которое нельзя определить никаким другим словом кроме слова "любовь". По общему мнению, один из лучших рассказов Фланнери О’Коннор - "Гипсовый негр", в котором читатель находит главную метафору ее творчества - стоящую перед одним из домов в богатом районе гипсовую раскрашенную фигурку черного мальчика, которая нелепым, но и мистическим образом сыграла роль искупителя. Именно эта скульптура сделала возможным примирение двух героев рассказа, деда и внука, две заблудшие души, один - в прямом, другой - в переносном смысле. Но, к сожалению, сейчас в американской литературе началась тирания политической корректности.

Фланнери почувствовала себя больной в 26 лет, то есть практически все, что она написала, она написала уже будучи смертельно больным человеком. Ее болезнь – волчанка, туберкулёз кожи – видимо, была наследственной, потому что ее отец тоже умер от этого. Причем, его болезнь убила очень быстро, он сгорел в течение трех лет. И когда Фланнери заболела, она думала, что у нее впереди лишь три года. Она стала писать с невероятной интенсивностью, и к концу этого срока был готов первый сборник рассказов "Хорошего человека найти нелегко". После этого она прожила еще десять лет.

Марина Ефимова: Болезнь загнала молодую женщину на их семейную ферму в Джорджии, где они с матерью разводили павлинов и откуда она последние несколько лет уже никуда не могла выезжать. Ее лечили стероидами, которые разрушают кости, так что вскоре ей пришлось встать на костыли. Фланнери О’Коннор лепила свои шедевры из подручных материалов. Один из них - рассказ "Соль земли". На ферму, где живет с матерью 30-летняя девушка-калека с деревянным протезом, приходит молодой продавец Библий, поразивший всех обитателей чистотой души и искренностью веры. Таких людей называют "соль земли". Он побеждает даже ту горечь и скепсис, которыми наполнена душа девушки-калеки и, в конце концов, они оказываются вдвоем на сеновале.

Диктор:

- Мне 30 лет, - сказала она, отдышавшись, - и я, между прочим, доктор наук.

Парень посмотрел сердито, но не отступался.

- Ну, и что, - сказал он, - мало ли что в жизни бывает. Ты мне лучше скажи - любишь или не любишь?

Он прижал ее к себе и покрыл ее лицо яростными поцелуями. Наконец, она сказала:

- Люблю, люблю.

- Тогда докажи.

Она улыбнулась:

- Как?

Он склонился и прильнул губами к ее уху.

- Покажи, докуда у тебя деревяшка, - прошептал он.

Девушка резко вскрикнула:

- Зачем тебе это нужно?

Он посмотрел на нее долгим пронизывающим взглядом:

- А затем, - сказал он, - что этим ты и особенная, не то, что все.

Сердце ее словно остановилось и перекачивать кровь принялся мозг. Она решила, что впервые в жизни оказалась лицом к лицу с настоящей невинностью. Этот мальчик понял ее инстинктом, который превыше всякой мудрости. И когда через минуту она сипло выдохнула: "Хорошо!", она как будто отдалась ему. Он осторожно закатал штанину.

- А теперь покажи, как его снимать и надевать.

Она показала ему, как снимать, и снова надела. А потом он снял его сам, держа бережно, как живую ногу.

- Смотри, - сказал он детским восторженным голосом, - теперь я тоже умею. - Пристегни его, - сказала она и представила себе, как сбежит с ним и как он каждый вечер будет отстегивать протез, а утром снова пристёгивать.

- Зачем же? - пробормотал он и поставил протез подальше от неё.

- Отдай мою ногу! - выкрикнула она.

Он вскочил, и она увидела, как он схватил ее ногу и как та сиротливо улеглась в чемодане между двух Библий. Он захлопнул крышку, с размаху бросил чемодан в проем и сам полез вслед. Когда над проемом осталась одна голова, он обернулся и оглядел ее уже без всякого восхищения:

- Везет мне на разные штуковины, - сказал он, - у одной дамочки я тем же манером стеклянный глаз раздобыл.

Марина Ефимова: Вернемся к беседе с Салли Фитцджеральд

Салли Фитцджеральд: Почти все читатели думают, что Фланнери О’Коннор была страдалицей с кислым и злобным характером, и что она ненавидела свою мать. Это чистая аберрация - превращение персонажа в автора. Конечно, в каждой матери из ее рассказов есть какие-то темные закоулки души ее собственной матери, и в каждой дочери - ее собственные. Но это всегда драматизация их настоящих характеров.

Марина Ефимова: Ко всеобщему читательскому удивлению Фланнери О’Коннор была веселой, общительной, остроумной женщиной, окруженной друзьями и поклонниками таланта.

Салли Фитцджеральд: Ее любили и ценили все ее литературные современники, поэты Роберт Лоуэлл и Элизабет Бишоп, которая говорила, что в одном рассказе О’Коннор больше поэзии, чем в дюжине поэтических сборников, Кэтрин Энн Портер, Алан Тейт, Ивлин Во. Смешно, что Фолкнер прочел Фланнери О’Коннор раньше, чем она прочла его. Фолкнер сразу ее оценил. Оба они не были романтиками.

Марина Ефимова: Фланнери О’Коннор умерла так рано, что почти все комплименты в ее адрес написаны в прошедшем времени. Писатель и теолог Томас Мертон после ее смерти писал.

Диктор: "Когда я ищу, с кем сравнить Фланнери, я думаю не о Хемингуэе, не о Кэтрин Энн Портер или Сартре, а, скорее, о Софокле. Я пишу ее имя с гордостью за ту правду и то мастерство, с которыми она описала падение и бесчестье человека".

Марина Ефимова: "Все истории Фланнери О’Коннор написаны о действиях высших сил в низкой жизни простых смертных, - пишет литературный критик Кэролайн Гордон. - Эти действия - столь деликатная материя, что при попытках их воплощения терпели поражение многие мастера. Мы не любим незнакомое. Ничего удивительного поэтому, что большинство критиков пыталось налеплять на О’Коннор все известные клише, подменяя ими понимание ее оригинальных и ранящих душу произведений".