В последние месяцы в Петербурге произошла череда событий, которая требует осмысления со стороны политиков и юристов.
События 26 марта и 12 июня, когда в ходе мирных акций протеста были задержаны сотни людей, многие из которых затем получили по несколько суток ареста и штрафы, заставляют думать о том, куда ведет российское общество наметившаяся судебная практика, как работает одиозная 282-я статья об экстремизме и способствуют ли аресты и штрафы возникновению в душах граждан страха, а на улицах – тишины и спокойствия. Об этом мы говорим с адвокатом Сергеем Голубком и координатором петербургского отделения "Открытой России" Андреем Пивоваровым.
– Мой первый вопрос к вам, Сергей. Давайте начнем с 282-й "экстремистской" статьи, ведь по ней сейчас осуждают все больше людей, причем не за дела, а чаще всего за слова – за выражение мнения. С другой стороны, все больше задержаний на акциях протеста, и тут людей уже преследуют по административным статьям, хотя и по уголовным тоже – скажем, за то, что стукнули полицейского. О чем это говорит?
Правоохранительные органы используют подручных экспертов, говорящих, что есть ненависть и вражда к определенной социальной группе
– На практике правоохранительные органы используют подручных экспертов, которые говорят, где надо, что есть ненависть и вражда к определенной социальной группе. Я думаю, очень важно, что за последние годы общество осознало, насколько эти обвинения липовые. Негативные коннотации исчезают из слова "экстремизм", переходят в иронические, так можно в шутку обращаться друг к другу. Государство десакрализовало свое главное оружие – это никто уже не принимает всерьез. Вместо этого мы видим все больше уголовных и административных дел, общеуголовных обвинений или, как мы видим в историях с митингами в этом году, – обвинений в неподчинении сотрудникам полиции. Любой пьяница, пререкающийся с полицейским, рискует получить сутки по той же статье. И мы видим все больше дел по хулиганству, не связанных с экстремизмом. В этом смысле обвинения в экстремизме – это то оружие властей, которое применялось слишком часто, так что штык затупился.
– Андрей, у вас есть опыт, вас преследовали хоть не по экстремистской статье, но все же преследовали – что вы можете сказать?
– В отношении меня была проверка по заявлению об экстремизме, о которой я узнал случайно. Год назад меня вызвали в Следственный комитет, и оказалось, что уже год идут всякие экспертизы. Некий активист из Московской области написал заявление по поводу нашего ролика 2014 года, первая экспертиза показала наличие экстремизма, вторая – отсутствие, и, слава богу, было принято решение об отказе в возбуждении дела. С такими же проверками сталкивались еще несколько человек в Петербурге.
Сидят оперативники из центра "Э", мониторят страницы активистов, ищут ролики, где можно найти какие-то признаки экстремизма
Да, это стало системой: сидят оперативники из центра "Э", мониторят страницы активистов, ищут ролики, где можно найти какие-то признаки экстремизма. Меня вот пытались обвинить в том, что в нашем ролике возбуждалась ненависть к сотрудникам полиции как к социальной группе, хотя там было просто показано, как они маршируют по Болотной площади. Это механизм даже не столько для устрашения, сколько для галочки: провели столько-то проверок – получили повышение в звании.
Я согласен с Сергеем: экстремистские статьи в отношении активистов, общественников используются в меньшей степени – чтобы не сказали, что это политические репрессии. А когда говорят: вот, смотрите, мы судим его по уголовному или административному делу, это не связано с политикой, – это позволяет им лучше выглядеть в глазах людей.
– Сергей, вы согласны с этим?
– Да, преследование по экстремистским статьям – это фактически попытка политической цензуры, которая в условиях современных медиа дает обратный результат, и понятно, что лучше не использовать ее слишком много.
Интересно, что закон о противодействии экстремизму позволяет судить не только людей, но и книги. На сайте Министерства юстиции есть список из нескольких тысяч экстремистских текстов – и этот список их фактически рекламирует. Были и глупости вроде включения в него религиозных текстов. Процесс-то не состязательный, любой районный прокурор для статистики может туда включить все, что угодно. Однажды районный суд Тюменской области включил туда отрывок из священной книги индуизма – и российско-индийские отношения из-за этого находились в кризисе, после чего решение пришлось быстро отменять.
Преследование по экстремистским статьям – это фактически попытка политической цензуры, которая в условиях современных медиа дает обратный результат
Тогда в закон внесли изменение – отдельную статью, парадоксальную в светском государстве, о том, что Библия, Коран, Танах и Ганджур (часть тибетского буддийского канона) не могут быть признаны экстремистскими материалами. Так что эта деятельность становится контрпродуктивной даже в решении задач, которые ставит перед собой власть. Ведь если ты сегодня борешься с каким-то текстом, ты чаще всего его раскручиваешь. И поэтому – да, вместо экстремизма начинают выдумывать обвинения по обычным статьям – иногда они удобнее, и в них нет политической составляющей преследования.
– Андрей, а по вашим наблюдениям, меняются ли в последнее время отношения между обычными гражданами и силовиками?
– Да мы здороваемся с ними практически на каждом мероприятии, я вижу те же лица, которые приходили ко мне с проверками, и меньше их не становится.
У меня есть интересный пример к тому, что говорит Сергей. Все знают нашего депутата Милонова, теперь уж депутата Госдумы, у него есть фотографии, где он стоит в футболке с надписью "Православие или смерть". За перепост этой фотографии уже несколько чувашских активистов получили предупреждение по части экстремизма, а к самому Милонову никаких претензий нет.
– Сергей, а зачем вообще так широко преследовать людей, хоть по экстремистским статьям, хоть по другим, цель-то какая?
В любом обществе ничто не подрывает легитимность права так, как явные случаи двойных стандартов
– Держать под контролем сектор независимых от государства общественных движений. Это попытки, обреченные на провал. Несмотря на все запреты анонимайзеров, все равно есть интернет, который позволит узнать, что происходит, скажем, в Чувашии, и показать полный абсурд правоприменения. В любом обществе ничто не подрывает легитимность права так, как явные случаи двойных стандартов. Когда обычных чувашских активистов привлекают за перепост фотографии Милонова, а к самому Милонову претензий нет, и вы не сможете никому объяснить, что это нормальная ситуация.
Попытки любыми средствами ограничить общественную дискуссию наносят вред тем, кто это делает, наносят вред праву, а иногда и раскручивают настоящих экстремистов. То, что сотрудников полиции признают социальной группой, подрывает те социальные группы, которые действительно нуждаются в защите: это инвалиды, этнические меньшинства, ЛГБТ, которые становятся жертвами преступных посягательств, направленных именно против них и сопряженных с насилием. В Петербурге ЛГБТ-группы много раз подвергались нападениям гомофобов, а дела по соответствующим мотивам не возбуждались, хотя из выкриков было понятно, что нападение совершалось по мотивам ненависти к конкретной социальной группе. Это не 282-я статья, а другая, о вреде здоровью, но там обозначен этот отягчающий мотив.
Попытки любыми средствами ограничить общественную дискуссию наносят вред тем, кто это делает
И действительно, такие вещи должны преследоваться более жестко не только в России – для общества опаснее, когда человека преследуют не из личной неприязни, а из ненависти к социальной группе. Но государство, используя этот правовой инструментарий в своих политических целях, ограничивая пространство дискуссии для независимых общественных группировок, подрывает свои собственные возможности. Ведь потом, когда им на самом деле придется привлекать к ответственности экстремистов, им уже никто не поверит. Этой попыткой использовать "ядерное оружие" против мирных оппонентов они себя обезоруживают.
– Андрей, вы согласны, что борьба с экстремизмом на самом деле направлена вовсе не на экстремистов?
– В Административном кодексе тоже есть кое-что об экстремизме, он активно используется для лишения людей избирательных прав. Человека не посадили, оштрафовали, обвинили в экстремизме – и лишают прав на избрание. То есть опять же – "ядерное оружие" для пресечения гражданской активности. Вначале эта статья, конечно, принималась для борьбы с ультранационалистами, радикалами, и тогда общество ее поддерживало. Но потом она стала применяться для подавления гражданского общества и наносить ему урон.
– Андрей, вы недавно у себя в фейсбуке сообщили о своей находке: петербургский прокурор Данилов лишен ученой степени из-за того, что больше половины его диссертации – это плагиат. И самое пикантное – что списана она со статей правозащитников, в том числе, из центра "Сова". Еще интереснее, что посвящена его диссертация той самой 282-й статье, о которой мы говорим.
Если вы не выполняете своих же законов, какое же вы государство?
– Это шикарная история, весь труд по поиску плагиата и лишению прокурора Данилова степени проделало сообщество "Диссернет", и получилось это не с первого раза. В мае прокурор смог отбиться, и только 20 июля его все же лишили степени. И теперь мы написали письмо генпрокурору Юрию Чайке с требованием уволить Данилова, потому что воровство диссертации – это прямое нарушение присяги прокурора. А он ведь прокурор Кировского района, это достаточно высокий ранг. Если бы он руководствовался в своей жизни тем, о чем он пишет в диссертации, это был бы прекрасный прокурор. Он прямо пишет: "та самая, "печально известная 282-я статья"", упоминает "ксенофобов во власти" и сетует, что статья применяется чрезмерно и неправильно. Но, увы, эти замечательные вещи написаны не им, а уважаемым экспертом Кожевниковой из центра "СОВА". Думаю, он этих текстов даже не читал – вот таким образом эти люди сами подрывают свою легитимность. Если вы не выполняете своих же законов, какое же вы государство?
– Сергей, как вы можете прокомментировать эту историю с прокурором Даниловым?
– Лично мне отрадно, что она привлекла внимание к проблеме 282-й статьи. Такое невозможно придумать, это классная история – в частности, о том, как устроена прокуратура. Конечно, он свою диссертацию не читал. А если передрать, то с кого, кто пишет-то? Конечно, правозащитники. И мы видим, что 282-я статья постепенно приобретает тот же статус, какой был у 58-й статьи в советские времена – политически мотивированного преследования. И, наверное, это правильно: в отличие от экстремистов, назначенных властью, настоящие экстремисты совершают другие преступления. Думаю, правильнее всего было бы отменить 282-ю статью – и так сегодня думают многие.
– Вот вы говорите о подмене, но, мне кажется, подмена совершается не только в случае 282-й статьи, но и, например, в таком понятии, как "массовые беспорядки".
– Да, это подмена понятий, это то, что Шнур назвал силой бренда. Власти раскручивают в своих интересах жесткие бренды – терроризм, экстремизм, массовые беспорядки. Им не нужно отвечать, нужно противопоставить им альтернативные бренды – например, право на свободу мирных собраний, основанное на российской Конституции, международном праве и здравом смысле: если люди собрались, пусть без согласования, но никому не помешали, то их не за что привлекать к ответственности. Закон не защищает такой ценности, как согласование публичных мероприятий, согласование нужно для обеспечения безопасности самих участников публичных акций.
Власти раскручивают в своих интересах жесткие бренды – терроризм, экстремизм, массовые беспорядки
Защищая Ильдара Дадина, оспаривавшего в Конституционном суде статью 212.1 Уголовного кодекса, я приводил такой пример: можно ли штрафовать гражданина, переходящего на красный свет улицу, где нет ни одного автомобиля? Если кто-то находился в месте, где люди имеют право находиться, без соблюдения бумажных формальностей, то это не нарушение закона, а реализация конституционных прав.
– Андрей, после волны задержаний 12 июня, может, действительно, пора, как предлагает режиссер Александр Сокуров, подумать, на что имеет право полиция во время массовых акций, а на что не имеет?
– Думаю, тут очень важно участие лидеров общественного мнения – если бы Сокуров, Басилашвили, Шевчук сумели к этому подключиться, разговор мог бы перейти в другую плоскость. К сожалению, я вижу в поведении властей политический заказ. У нас ведь было три крупных акции – 26 марта, 29 апреля и 12 июня. 26 марта все было хорошо, а потом такое ощущение, что городские власти решили, что допустили ошибку, и начали мстить. Может, пришедший к этому времени в Смольный новый куратор внутренней политики Серов хотел таким образом показать игру мускулами.
К сожалению, я вижу в поведении властей политический заказ
Мне кажется, тут вопросы должны быть не к правоохранительным органам – они действуют по команде, а к городским властям, ведь задержания идут именно на основании решения Комитета по законности и правопорядку. И еще, мне кажется, изменилась позиция полиции: по "Болотному делу" прошло около 50 человек, а сейчас в Петербурге было задержано около 650 – это переход к более массовому покрытию, чтобы больше напугать. Тактика сменилась. Думаю, это не поможет, и в сентябре на улицы выйдет еще больше людей.
– Сергей, а как вы считаете, поможет исправить ситуацию общественное обсуждение, мнение известных людей?
– Мы прекрасно видим, что 12 июня у полиции была задача задерживать всех без разбора, потом были эти чрезвычайные массовые суды – раньше в Петербурге такого не было, и на Болотной тоже не было. Это переход к другой тактике, но она, я думаю, дает обратный результат – побывавшие в спецприемнике на Захарьевской выходили оттуда приятно удивленными: они познакомились с таким количеством прекрасных людей. Так что эффект был обратный.
Что касается дискуссии, то здесь очень важна площадка. Я слышал об Общественной палате Петербурга – и в этом случае я сомневаюсь, что стоит тратить время на все эти бутафорские структуры. Это бессмысленные разговоры в абсолютно контролируемых условиях. Общественная палата Петербурга – столь же контролируемый орган, как и Общественный совет при МВД.
К сожалению, и некоторые другие структуры, раньше казавшиеся свободными, теперь перестали быть таковыми. Например, очень сильно изменилось поведение уполномоченного по правам человека в Петербурге Александра Шишлова. Я хорошо помню, когда Навальный оказался под стражей, Шишлов пришел на стихийный митинг на Малой Садовой, что позволило сократить насилие. На Марсовом поле его не было.
Некоторые структуры, раньше казавшиеся свободными, теперь перестали быть таковыми
Думаю, общественная дискуссия с привлечением таких людей, как Шевчук или Сокуров, должна вестись более широко, с участием средств массовой информации, на независимых площадках, а не в выдуманных органах, которые нам сознательно для этого предлагают. А таких площадок все больше и больше. Например, события 12 июня освещались СМИ, далекими от политики, мой комментарий вышел в издании The Village, которое предназначено в основном для хипстеров, там рассказывается о новых ресторанах и барбер-шопах. И там вышел текст, который пользовался популярностью: хипстеров удивило, что на Марсовом поле, где они привыкли пить сидр, оказывается, происходят массовые репрессии.
Вопрос в том, насколько силы, готовые выступать за неотъемлемые права граждан, смогут сформулировать эту повестку так, чтобы даже аполитичным гражданам было понятно, что их интересы в опасности. Это вопрос выхода маленького кружка политических активистов в широкие массы. И этот выход уже происходит – власти сами его провоцируют. Надо объяснять, почему то, что произошло на Марсовом поле, это удар по каждому петербуржцу и петербурженке.
– Андрей, вы с этим согласны: действительно, кружок активистов становится шире, размыкается?
– Власти пытаются сказать, что проблемы нет. С одной стороны, митинги на Марсовом поле удобны – там полиция всех видит. Но если задержания проходят и там, когда мы приходим на место, которое власти предложили нам в качестве Гайд-парка, если нам говорят: и здесь нельзя, то какая разница, где быть задержанным – здесь или на Невском?
Полиция сама толкает людей на обострения
Полиция сама толкает людей на обострения. Мы идем вам навстречу, согласовываем акции, но если их раз за разом не согласовывают, а потом людей задерживают, тогда зачем нам идти к вам? Приходите к нам! Назначим в следующий раз акцию у арки Главного штаба – прекрасное место, пешеходная зона, или у Гостиного Двора. Хотите, чтобы туристы и иностранные делегации видели, как полиция вяжет и избивает молодежь?
– Сергей, все действительно может кончиться тем, что люди плюнут на согласования и станут выходить на улицы где угодно?
– Я согласен, что, пережимая в регулировании этого вопроса, власть теряет возможность его регулировать. Если они разгоняют людей на неудобном для протеста Марсовом поле, которое они к тому же сами предложили как Гайд-парк, то в итоге люди вообще перестанут вступать в диалог с властью. К тому же современный массовый уличный протест прекрасно заменяется блогом в ютьюбе, и в итоге власть, фактически запрещая уличную активность, потеряет возможность мониторить направление общественного движения. И когда люди выйдут на улицы, они уже выйдут с совершенно другими требованиями, по-другому настроенные.
Нормальные оппозиционные митинги выгодны власти – они позволяют знать, куда дует ветер
Нормальные оппозиционные митинги выгодны власти – они позволяют знать, куда дует ветер, а в ютьюбе будет гораздо сложнее видеть это и вычленять настоящий экстремизм. А закроют ютьюб – мгновенно появится другая платформа: они сейчас растут с огромной скоростью. В интересах власти были бы точечные удары, но для этого надо разбираться в ситуации, а в ней никто не разбирается, потому что центр "Э", вместо того, чтобы по-настоящему работать, выполняет статистику и ловит того, кто сделал репост. Как это всегда бывает, политическая жандармерия проигрывает – Батиста проиграл Фиделю Кастро, – сказал в интервью Радио Свобода адвокат Сергей Голубок.
