27 июня 2017 года Таджикистан отмечает 20-летие подписания мирного соглашения, поставившего точку в гражданской войне – одной из самых кровавых на территории бывшего СССР. Счастливым государством с тех пор Таджикистан так и не стал, вопреки заявлениям своего бессменного президента Эмомали Рахмона, находящегося у власти фактически с первых дней начала войны, длившейся с 1992 по 1997 год. Правозащитники и многие лидеры демократических стран называют его режим чудовищно коррумпированным, а самого Рахмона – диктатором, уничтожающим политических оппонентов и подавляющим любое инакомыслие под лозунгами борьбы с радикальным исламизмом. Который в Таджикистане, впрочем, с каждым днем также присутствует все заметнее.

В результате гражданской войны в Таджикистане погибли, по разным данным, от 100 до 150 тысяч человек, всеми сторонами конфликта совершались многочисленные преступления против человечности и военные преступления, свыше миллиона человек стали беженцами. Экономике страны был нанесен тяжелейший ущерб, была разрушена промышленная и социальная инфраструктура. После многолетних боев, когда перевес периодически оказывался на стороне той или иной группировки, в 1997 году в Москве при посредничестве ООН было заключено финальное мирное соглашение, под которым подписались Эмомали Рахмон и руководитель Объединенной таджикской оппозиции Саид Абдулло Нури.

Причин, по которым в Таджикистане практически сразу после обретения независимости началась война, очень много. Однако первостепенными стали общее глухое недовольство обнищавшего населения и кланово-классовая рознь, конфликты внутри политической и интеллектуальной таджикской верхушки, созревавшие многие десятилетия и достигшие своего пика в последние годы существования Советского Союза, в эпоху экономического спада и тотального всеобщего дефицита. Когда недавняя таджикская коммунистическая элита и бывшие офицеры местного МВД и КГБ, создавшие криминальные сообщества, разделились на кланово-территориальные группировки и стали с помощью оружия драться за власть между собой, никакой другой силы, способной им противостоять, в Таджикистане не появилось. Война шла пять лет, при непосредственном или завуалированном вмешательстве в нее Ирана, России, Узбекистана, Саудовской Аравии и других иностранных государств.

О некоторых ее деталях и итогах, о том, что представляет собой современный Таджикистан под властью Эмомали Рахмона и насколько шатким сейчас является режим в Душанбе, в интервью Радио Свобода рассуждает политолог-востоковед и журналист, знаток Центральной Азии Аркадий Дубнов:

​– Что сегодня известно хорошо, а что плохо о той войне?

– Во-первых, неизвестно, сколько людей погибло. Цифры называются самые разные – от 60 тысяч погибших до 150 тысяч. Не говоря о сотнях тысяч, или миллионах, людей, лишившихся крова и ставших беженцами или внутренними переселенцами, в самом Таджикистане. Также в нынешнем Таджикистане плохо известно, и режим Эмомали Рахмона специально делает многое, чтобы это забыть, о том времени и усилиях, которые в 90-е годы прошлого века прилагали к достижению мира не только таджикские правительство и оппозиция, но и страны – гаранты урегулирования, в первую очередь Россия, Иран и Узбекистан. В Таджикистане создается новая мифология, которая может быть названа одним предложением: президент Эмомали Рахмон – основатель мира и единства в Таджикистане, "Лидер нации". Вот это главное представление о том, кто якобы был главным героем тогда. Что ни в малейшей степени не соответствует истине.

– Современный Таджикистан, такой, как мы его знаем, мог бы быть другим, если бы не эта война? Или ее не могло не быть?

– Эта страна еще в советские времена, с одной стороны, хоть и называлась "азиатской Швейцарией" из-за удивительных природных красот и очень благожелательного менталитета населения, с другой стороны, уже долго страдала от чрезвычайной бедности, даже по меркам СССР, и вся ее экономика, да почти и просто вся жизнь имела дотационный характер. Нельзя забывать и о давнем высоком уровне фрустрации таджикского этноса в силу различного рода исторических несправедливостей, которые пришлись на долю таджиков в 20-е годы прошлого века, при установлении в Центральной Азии советской власти, когда, в частности, делились административно-территориальные границы между Таджикистаном и Узбекистаном. И многие древние центры таджикской культуры, такие как Самарканд и Бухара, перешли под административное управление Узбекистана. Это до сих пор отзывается болью, остается национальной травмой, хотя зрелые и мудрые политики стараются такую тему не поднимать.

​– Эмомали Рахмон, официально президент страны с 1994 года, полновластный правитель с 1997-го, имеющий титул "Лидера нации", это главный победитель в той войне. Он диктатор, его обвиняют в коррупции. Но власть он держит крепко? Ему что-то угрожает сейчас?

– Это большая иллюзия, что он крепко держит власть! Чем сильнее он зажимает болты на скрепах этой власти, тем выше вероятность, что резьба сорвется. Он контролирует страну, создав режим семейного управления, где к власти и к распределению ресурсов имеют отношение лишь ближайшие члены его семьи, да и то не все, и его окружение. Причем даже не просто члены его клана из южного города Куляб, а совсем узкий круг выходцев из его родного поселка Дангара. Рахмон действительно не жалел усилий, чтобы расправиться с противниками, и не только из оппозиции, но даже и со своими ближайшими соратниками, с теми, кто был с ним в пору гражданской войны и первых лет установления мира. Многие из них сидят в тюрьме, многих уже нет в живых.

И до сих пор он управляет весьма брутальными методами. Как только появляется влиятельный и авторитетный, популярный политик, который готов бросить ему вызов и имеет шансы на успех, тут же принимаются срочные меры, чтобы упрятать его в тюрьму по самым немыслимым обвинениям. Как это было сделано несколько лет назад в отношении Зайда Саидова, одного из бывших представителей таджикской оппозиции, попавших в руководство страны по 30-процентной квоте, отведенной оппозиции по мирному соглашению. Он был министром экономики. И был приговорен к 28 годам тюрьмы, как только объявил о том, что создает свою партию и готов идти на президентские выборы. Это случилось в 2013 году.

– Сегодня насколько стабильным выглядит для вас таджикское государство? Не лично режим Рахмона, а вся страна в целом? В каком направлении она движется и сколько у нее проблем, в том числе с соседями?

– Внешне таджикский режим выглядит относительно стабильно, во всяком случае, мы ничего не знаем о том, что там происходит. Мы не видим пока никаких видимых свидетельств того, что ему что-то угрожает, во всяком случае изнутри. Но, поверьте, ситуация накаляется – по мере ухудшения обстановки в Афганистане, в силу того что есть огромное количество недовольных людей, которые пока еще напуганы этими расправами и преследованиями внутри Таджикистана. Особенно после 2015 года, после так называемого "мятежа" генерала Назарзода, когда была фактически уничтожена Партия исламского возрождения Таджикистана, единственная легальная партия на религиозной основе во всем СНГ. Более трех тысяч таджиков покинули страну только за последние два года в поисках политического убежища в Европе. Причем это все люди, которые относятся, или были близки, к родственникам и землякам этого генерала Назарзода.

Выросло поколение таджиков, которые лишены травматической памяти этой гражданской войны. Эта народная травма помогла Эмомали Рахмону в пропаганде, он долго объяснял народу, что "оппозиция не имеет права оппонировать власти, потому что это может привести к новому кровопролитию, мол, вы же помните, какие страдания мы перенесли в гражданскую войну". Так вот, за четверть века выросло поколение людей, на которых эта пропаганда не очень действует. Они сильно движимы стремлением вновь найти какую-то справедливость – и теперь опасность связана с тем, что молодое поколение все больше ищет справедливости под радикальными исламистскими лозунгами.

– Такие группировки, как "Исламское государство", "Аль-Каида", еще много других, талибы, которые действуют неподалеку, – они включили Таджикистан в свои планы?

– Все, что нам известно о всякого рода угрозах из Афганистана, в каких-то случаях подтверждается документально, а в каких-то – носит характер целенаправленного давления на власть в Кабуле. В частности, в связях с талибами обвиняют Россию, которая под этим предлогом хочет вернуть и укрепить свое влияние в Центральной Азии. Я в последние годы очень интенсивно занимаюсь регионом, в первую очередь Афганистаном, и подтверждаю: да, на севере Афганистана, в частности в провинциях, прилегающих к Таджикистану, сегодня все активнее сосредотачиваются группы боевиков, которых раньше можно было отнести к "Аль-Каиде", либо к "Исламскому движению Узбекистана", либо к Талибану – но сегодня большая часть из них организовывается и присягает знаменам "Исламского государства". Во-первых, по финансовым соображениям – боевики, для которых война является основным средством заработка, под знаменами ИГИЛ получают в разы больше денег. Во-вторых, в таких группировках, как "Исламское государство", состоящих в значительной степени из уроженцев разных государств Центральной Азии, главное целеполагание, мотивация – борьба за установление исламского правления, халифата на территории Центральной Азии. В этом их полное отличие от Талибана, сосредоточенного только на взятии власти в самом Афганистане, без экспансии за его границы.

Таджикистан действительно уже давно стал уязвимым – хотя бы потому, что таджикско-афганскую границу длиной почти в 1400 километров очень сложно контролировать в силу природного рельефа и протяженности. И также в силу отказа Душанбе, например, сотрудничать с той же Россией, которая убрала своих пограничников с этой границы много лет назад по требованию таджикских властей. Так что опасность есть: это все вкупе может привести к некоему синергетическому взрыву, который будет использован противниками Рахмона для его свержения, или вообще для нового хаоса в Таджикистане. С дальнейшей инфильтрацией конфликта, например, в Киргизию.

– Давайте вернемся к исторической дате. Гражданская война в Таджикистане была очень запутанной. Это была война все-таки между родами и кланами, между районами и элитами, или религиозный фактор и тогда уже играл очень большую роль?

– Думаю, что религиозный фактор в той войне стал играть заметную роль не сразу, а с течением времени, когда региональной оппозиции, которая представляла отдельные регионы Таджикистана, в частности Гарм либо Горный Бадахшан, пришлось, будучи проигравшей стороной, бежать вместе с гражданским населением. И они нашли убежище в Афганистане, а лидеры оппозиции – в Иране. И чтобы иметь некую поддержку в своем сопротивлении режиму в Душанбе, оппозиции пришлось проявлять лояльность к тем, кто их приютил, – а в те годы это были страны радикально-исламского свойства. Поэтому нет ничего удивительного, что со временем влияние лидеров оппозиции (и одновременно лидеров исламской партии) возрастало. При этом надо сказать, что такой лидер, как Саид Абдулло Нури, "устод Нури", покойный уже лидер Партии исламского возрождения Таджикистана, никогда не был радикальным исламистом, и никогда его нельзя было обвинить в какого-то рода планах по построению халифата.

Как заметил в середине 1990-х годов бывший замминистра иностранных дел РФ Анатолий Адамишин, занимавшийся урегулированием в Таджикистане, "оппозиция в большей степени использовала исламский фактор, чем исламский фактор использовал оппозицию". Так что "исламистский фактор" таджикской оппозиции, которую я лично называю "исламо-демократической", в значительной степени преувеличивается теми, кто сегодня в Душанбе стремится объяснить свое преследование всякого инакомыслия борьбой против международного терроризма, – полагает Аркадий Дубнов.