Бард и общественный активист Михаил Новицкий уже многие годы критикует действия российских властей как в своем творчестве, так и во время публичных выступлений на акциях протеста. В 2015 году Михаил Новицкий выступил на петербургском антивоенном митинге с песней под названием "Путин, хелло". Видеозапись этого выступления набрала сотни тысяч просмотров на YouTube.

Но успех в интернете привел к тому, что концерты Михаила Новицкого стали неожиданно отменять "по звонку сверху". Так в конце июля в поселке Сиверский в Ленинградской области за три часа до начала отменили рок-фестиваль "Ш.И.Л.О". Как сообщили местные власти, причиной стало письмо от местной жительницы, которая была обеспокоена запланированным выступлением Михаила Новицкого, который, по ее мнению, оскорбляет президента. О песнях про Путина и отмены концертов Михаил Новицкий рассказал в интервью Радио Свобода:

– Как сообщали СМИ, фестиваль "Ш.И.Л.О" отменили по доносу некой гражданки, которой не понравились ваши песни и ваша гражданская позиция. Вам такая версия кажется правдоподобной?

– Не исключаю ничего. Но мне кажется, что это письмо сочинили в сельской администрации. Они сами придумали этот сигнал от народа, отмену концерта "по просьбам трудящихся". Я думаю, что просто был звонок из органов, которые не рекомендовали проводить фестиваль.

– Довольно советская схема запрета.

– Да, очень советская. После того как я выступил на Марсовом поле на митинге против российской агрессии на Украине и видеозапись песни "Путин хелло!" разлетелась по миру, туда, где я выступаю, просто звонят какие-то ребята, которые представляются офицерами, и не рекомендуют проводить это мероприятие. А те, кто владеют площадками, очень сильно запуганы. Ведь закрыть клуб или концертный зал ничего не стоит – можно просто прислать пожарную проверку и найти массу нарушений.

– То есть для вас не стало неожиданностью то, что ваше творчество вызвало такую реакцию?

– Да. "Ежовщина" ходит-бродит за мной по пятам.

– Этим летом очень много новостей про запреты музыкальных фестивалей. На ваш взгляд, это действительно какая-то новая тенденция? Или просто пресса стала больше на это обращать внимания после того, как отменили фестиваль Outline?

– В прошлые годы таких массовых запретов действительно не было. По крайней мере, ничего не запрещали по политическим причинам. Например, запрещались концерты в лесу, когда был сухостой, когда долго не было дождей. И это было оправдано. Но гайки закручиваются постепенно, и в последнее время пошла такая волна… Вообще когда-то меня сняли с ротации "Нашего радио" из-за песни "С кокардой в голове", критикующей работу милиции. После этого мои песни перестали звучать на всех радиостанциях. Это было в 2002 году, то есть уже в бытность нашего "красавца".

– А как появилась песня "Путин, хелло"? Почему вы решили написать про российского президента?

– Ну, это не первая моя песня, в которой высмеиваются недостатки системы и людей, которые вроде как слуги народа. Таких у меня набралось штук, может быть, двадцать или больше. Они по-разному называются: "Путин уходи", "Это наш город", "Люди выходят на площадь", есть песня про то, как Путин летает с журавлями и находит амфоры. Есть и про прокурора Крыма. Песня "Путин, хелло" была написана в 2014 году, а выстрелила она спустя год – после митинга на Марсовом поле. Так бывает.

​– Вы участвуете в очень большом количестве уличных акций с самой широкой повесткой. А когда в вашей жизни и в вашем творчестве появилась гражданская позиция? Когда вам стало важно публично выступать по каким-то социальным, политическим проблемам?

– Такого точного водораздела нет. Я всегда остро чувствовал социальную несправедливость. Началось, наверное, с того, что еще в советское время меня возмущала работа нашей милиции. Но это были цветочки по сравнению с тем, что происходит сейчас в нашей полиции. То, что они творят, это беспредел. Потом был водораздел, когда у меня перед носом, перед домом стали рубить сквер. И когда я попытался понять, кто в этом виноват, оказалось, что правоохранительные органы не только не защищают тех, кто защищает деревья, наоборот, они на стороне вандалов. И так постепенно, втягиваясь в это дело, защитив один, другой, третий, девятый сквер, я понял, что корень-то всех бед находится там, наверху.

– В советское время авторская песня была контркультурным явлением – есть очень много песен с фигой в кармане. А насколько сейчас политизирована бардовская среда?

– И барды, и рокеры сейчас более-менее слились в одну среду. Рокеры научились писать грамотные тексты, а барды выучили более пяти аккордов. Нельзя сказать, что и те, и другие очень остро обеспокоены социальными и политическими вопросами. Когда мы жили при социализме, контркультурными были не только барды и рокеры. В таком положении были литераторы, живописцы. Фига была в кармане у всех, в том числе и у бизнесменов, которые в то время шили майки и джинсы или распространяли подпольные аудиокассеты. Сейчас по большому счету этого нет. И непонятно, почему так происходит. Видимо, так влияет на умы телевизор, это какие-то технологии воздействия на человеческий мозг, о которых мы не знаем. У меня нет телевизора уже лет 15–20. Мне легче немножко.

– А можно ли было бы выступить с песней "Путин, хелло" на каком-нибудь известном фестивале авторской песни, на Грушинском фестивале, например?

– Конечно, можно. Только смотря на какой сцене. Например, на главной сцене вряд ли, а у костра – вполне возможно. Грушинский фестиваль многоплановый. Там много площадок. Иногда просто ставят генератор в лесу у костра, и готова сцена! Но на главной площадке уже давно все заказано, куплено, лоббировано, прикормлено. И там всегда одни и те же с одними и теми же песнями. К тому же очень сильно проникает на большие фестивали милитаристская эстетика, на которой сейчас строится понятие патриотизма.

​– Получается, что главная сцена на фестивале – это как телевизор и федеральные каналы. А то, что происходит у костра, – это вроде как интернет.

– И, слава Богу, что у нас есть вариант, которого не было ни у Высоцкого, ни у Визбора, ни у Галича, ни у Окуджавы. У нас есть интернет. Раньше было как? Человек спел песню, ее записали и стали делиться друг с другом кассетами. Сегодня спел, а завтра ее уже на пляже играют. Эту функцию взял на себя интернет. И если ты действительно что-то важное сделал, то это полетит по всему миру. "Путин хелло" до миллиона просмотров чуть ли не за трое суток набрал только на одном ресурсе. Так что пока есть возможность найти братьев по разуму.

​– Вы недавно съездили с концертами по Украине. Каковы ваши впечатления от этой поездки? Говорили с людьми о конфликте в Донбассе?

– Конечно! Эта тема там больная. Она всегда возникает в разговоре. Болит у людей это дело. Но и обывателей на Украине тоже много. Тех, для кого все равно – хоть красные придут, хоть белые. Обывателям главное, чтоб зарплату платили и не стреляли. А принимали меня очень хорошо. Я даже не знал, что у меня там так много друзей. Меня там хорошо знают. Многие наши оппозиционные активисты туда перебрались.

– Тема Крыма провела границы даже между теми людьми, которые до 2014 года "стояли по одну сторону баррикад". Что-то подобное произошло в вашем окружении?

– Да, произошло. "Крымнашизм" сильно расколол ряды. "Разделяй и властвуй" – это то, что получилось сделать при помощи крымской истории. Я ощущаю, как поделилась культурная интеллигенция. И иногда приходится работать на одной сцене с идеологическими противниками. Но мы стараемся как-то друг другу чубы не драть.

– То есть предпочитаете поддерживать нормальные отношения с людьми, несмотря на то что их позиция отличается от вашей?

– Я отношусь к тем своим собратьям по перу и по сцене, кто со мной не согласен, как к больным. Если у человека не в порядке с головой, он попал под влияние нового Кашпировского, зомбирован и не понимает, что делает, то надо просто подождать. Может, через желудок до него дойдет, может, что-то изменится. Ведь мы были друзьями, что-то вместе делали, играли в спектаклях, давали концерты, выходили на одну сцену, мечтали о светлом будущем для нашей родины...

– По вашим ощущениям, сейчас для творческого человека опасно публично высказываться на политические темы? Вы ощущаете какую-то опасность за себя в связи с тем, что вы так активно выступаете по самым разным вопросам?

– История с журналистом Олегом Кашиным показала, насколько это опасно. Защитнику Химкинского леса Михаилу Бекетову показали, о чем не надо писать. То, сколько журналистов у нас погибло, тоже показывает, что можно, а что нельзя. Не то чтобы я опасаюсь за свою жизнь. Но и такие вещи, как запреты концертов, тоже являются своего рода наказанием со стороны властей. Это бьет по карману. Происходит такой грабеж. Вот ты взял в аренду зал, вложился в рекламу, зрители купили билеты, а тебе за день до концерта говорят: чао-какао, концерт отменяется. В общем, наказывают.

– А вы когда-нибудь рассматривали для себя возможность эмиграции?

– В некотором смысле я уже во внутренней эмиграции. Я не всегда могу открыто делать то, что хочу. Часто вижу косые взгляды. Не всегда могу на концерте говорить то, что думаю. У меня есть моя маленькая страна. Она находится в моей записной книжке. Она находится в моих социальных сетях. Я, собственно говоря, уже эмигрировал.