Журналисты Евгений Коган и Лена Цагадинова уехали из России осенью 2015 года. После убийства Бориса Немцова и аннексии Крыма Женя и Лена решили, что больше не хотят и не могут жить в Москве: они сели в самолет, прилетели в Тель-Авив, стали гражданами Израиля и начали жизнь с чистого листа, поменяв профессию, работу, круг общения и дом. Неизменным осталось только одно – большая и страстная любовь к русской литературе, которая в итоге стала главным делом всей их жизни. Корреспондент Радио Свобода Роман Супер встретился с новыми репатриантами, чтобы записать историю их побега.

– Расскажите, кем вы были в прошлой жизни?

Евгений Коган: Я много лет был журналистом в Питере. Потом я переехал в Москву, работал редактором сайта "ЖиВи", журнала Men’s Health, три года проработал на телеканале ТНТ, потом ушел из всех СМИ и стал литературным редактором в одном из лучших издательств в России – Corpus. Чуть позже я пришел к Борису Куприянову в Московский городской библиотечный центр, немножко там поработал. И еще я более полугода писал книгу – историю дома ленинградской коммуны инженеров и писателей "Слеза социализма" начала тридцатых годов.

Лена Цагадинова: Я работала на "Детском Радио", на "Радио России", а последние восемь лет в службе новостей на канале "Культура".

– Почему вам пришла в голову мысль уехать из России?

Лена Цагадинова: Когда я впервые приехала в Израиль в 2010 году, мне не захотелось из него уезжать. Мне очень понравилась страна, мне в ней было хорошо. А в Москве мне становилось все хуже и хуже. Поэтому все как-то логично сложилось. У каждого есть своя точка кипения. Помню, как в Москве начались разговоры о восстановлении памятника Дзержинскому, и я подумала, что это начало конца. Я очень хорошо помню, как его убирали. И вдруг разговоры о его возвращении. Я даже не могла это осознать до конца.

– Послушайте, это были разговоры каких-то дураков. Нет никакого Дзержинского.

Лена Цагадинова: Понимаешь, меня сам факт появления этих разговоров шокировал. Я растерялась. Ладно Дзержинский, но ведь памятники и бюсты Сталину стали реально появляться в стране. Меня это потрясло. Сталин – это как туберкулезная палочка. Люди, которые меня окружали, вдруг стали говорить о том, что репрессии в стране происходили не без повода, мол, не бывает дыма без огня. Оказалось, что Сталин до сих пор живет во многих людях.

​Евгений Коган: В прошлом году, гуляя за день до 9 мая по украшенному солнечному городу, мы вдруг обнаружили, что центр Москвы в буквальном смысле запружен изображениями Сталина: открытки, календари, тарелки, бюсты, футболки, флаги. Было ощущение, что Сталин завтра будет выступать с Мавзолея. Я, как человек активной гражданской позиции, подходил к местам торговли…

– К местам торговли Сталиным…

Евгений Коган: Да. Подходил и спрашивал, это государственная торговля или частная. Я очень надеялся, что это частная торговля. Ну частная и частная – у нас ведь свободная страна. Но во всех случаях эта торговля была государственной. И как-то меня это доконало. Жить в стране, в которой государство продает портреты этого упыря, мне не хочется. Я вот не могу себе представить, что в Германии государство продавало бы календарики с портретами Гитлера – это странно, как минимум. Это стыдно и глупо.

– Тебя, как и жену, Сталин прогнал из России?

Евгений Коган: Для меня все началось раньше, восьмого июня 2012 года, когда арестовали моего друга Степу Зимина по "Болотному делу". Степа входил в восьмерку первых арестованных. В результате он отсидел три с половиной года. Я очень глубоко погрузился во все это, я был на всех судах, был в СИЗО, передачки, письма. Другой точкой невозврата было убийство Немцова, Крым… Ну и все – появились разговоры о том, что нужно уезжать.

– Когда вы стояли в очереди на Большой Ордынке в посольство Израиля, у вас уже было представление о том, чем вы займетесь в Тель-Авиве?

Евгений Коган: Да, как только мы решили, что уезжаем, мы поняли, чем будем заниматься.

Лена Цагадинова: Где-то за год до отъезда мы прочитали статью о том, что в Цюрихе существует магазин русской книги. Уже тогда появилась мысль: если есть русскоязычный магазин в Цюрихе, где, я думаю, не так уж много русскоговорящего населения, то почему бы такой магазин не открыть в Израиле? Так у нас появилась мечта.

– Согласитесь, идея все-таки рискованная – в эпоху тотальной дигитализации, компьютеризации и покемонизации открыть книжный магазин. Мне кажется, всем интуитивно понятно, что интерес к книгам стремительно падает в современном мире.

Евгений Коган: Мы не читаем электронные книги. Ни я, ни Лена.

– Вы нет, а мир читает.

Евгений Коган: Большое количество людей не читает электронные книги. Более того, даже если они читают электронные книги, то самые любимые они хотят иметь в бумажном виде. Таких людей много. По данным последних исследований, на Западе рост продаж электронных книг остановился. А продажи бумажных книг – растут. В России продажи бумажных книг выросли за первую половину 2016 года. Мы не говорим о том, что именно выпускают и продают, мы говорим о количестве.

Лена Цагадинова: Но, конечно, бессмысленно сравнивать современные тиражи с советскими.

Евгений Коган: Вот мы не можем поставить на полку нашего книжного магазина полное собрание сочинений Леонида Добычина, потому что тиража нет. Большого количества книг, изданных даже год назад, больше нет, тиражи закончились. Значит, их купили?

Лена Цагадинова: Когда мы рассказали нашим друзьям, чем мы хотим заниматься в Израиле, они нам ответили: "То есть деньги вы так и не собираетесь зарабатывать?" Мы понимали, что эта история, конечно, не про деньги.

– Что вы ставите на полки в магазине? Как формируете ассортимент? Это исключительно ваш личный литературный вкус?

Евгений Коган: В основном это наш литературный вкус и то, что около. Плюс какие-то книги, которые нам не стыдно поставить на полку, но которые мы сами не будем читать в силу разных причин. Я совсем, например, не читаю современную литературу, но я знаю, что среди современных писателей есть хорошие. Мы следим за критикой, следим за премиями, следим за тем, что говорят люди, которых мы уважаем, – Анна Наринская, Игорь Гулин, Галина Юзефович и другие, критики детской литературы.

– Расскажите буквально на пальцах: как вы открывали магазин в Тель-Авиве – самом дорогом городе Ближнего Востока? Как там создать свой бизнес? Как это все работает?

Евгений Коган: Я приехал, пошел гулять по Тель-Авиву и искать помещение. Нашел. Немножко поторговался, снизил цену. Через знакомых я нашел адвоката, с помощью которого подписал договор об аренде. Через знакомых же я нашел бухгалтерскую контору, которая будет нами заниматься, потому что самим заниматься бухгалтерией нельзя нигде, а в Израиле тем более: без иврита ничего не понятно. Приехал к бухгалтеру, поздоровался и рассказал, что хочу открыть книжный магазин "Бабель". Показал свой теудат зеут (израильский паспорт), договор об аренде помещения. Бухгалтер нажал на три кнопки в компьютере и сказал: "Женя, поздравляю, вы бизнесмен". Это заняло секунд десять. Я его поблагодарил и ушел.

– Это все?

Евгений Коган: Еще я заключил договор со страховой компанией, купил огнетушитель. А через две недели мне на почту пришли две непонятные бумаги на иврите – это были мои документы на бизнес. После этого я поехал в деревню, заказал деревянные полки. А книги мы заказываем через дружественную книготорговую компанию или напрямую у издательств, что позволяет нам не задирать цены. Все.

– И все-таки есть какие-то сложности, которые несет в себе израильская бюрократия? Могут к вам нагрянуть пожарные, надзорные службы и оштрафовать за отсутствие чего-нибудь?

Евгений Коган: Нет. Открыть бизнес легко, в этом нет сложностей. Сложность в том, как ты будешь дальше выживать. К нам приходила проверка из налоговой инспекции, они все проверили и пожелали нам удачи. Раз в два месяца приходят проверять электричество. Однажды приходили проверяли вывеску. Тут за каждый шаг надо платить. Это копейки, но в результате набегает приличная сумма.

Лена Цагадинова: Никто не пытается помешать тебе работать. Помочь, правда, тоже никто не пытается. Но я понимаю, что в Москве я бы никогда не решилась начать свое дело.

– Вы составляли бизнес-план, прежде чем открыть магазин, или это была чистой воды авантюра?

Евгений Коган: При Министерстве абсорбции есть служба, которая предоставляет бесплатные консультации. Я несколько месяцев состоял в переписке с этой службой, находясь еще в Москве. Переписка была доброжелательной, они помогали разобраться, что к чему. Они даже сами составили нам подробный бизнес-план, но в итоге все получается иначе. Потому что одно дело – бумага и совсем другое – реальная жизнь.

– Давайте совсем просто поговорим про ваш бизнес-план: сколько вы должны продавать книг в день, чтобы выходить в ноль?

Евгений Коган: Очень сложно считать книгами. Потому что книги стоят по-разному: от 30 до 800 шекелей. Мы посчитали примерную сумму, на которую нужно продавать книги, чтобы окупать аренду помещения с электричеством, арноной (налогом на землю), водой, чтобы оправдывать закупку книг, платить НДС, арендовать квартиру и чтобы чуть-чуть оставалось на жизнь. Сейчас у нас этого нет. Но если говорить только о бизнесе – книги, помещение и налоги, то мы выходим в ноль. Пока получается даже немножко лучше, чем я рассчитывал. А сейчас вообще август – мертвый месяц, людей на улице нет.

– Бывают у вас минуты отчаяния? Все, закрываемся, мы банкроты!

Евгений Коган: Нет, такого точно не было.

Лена Цагадинова: Бывает, что за целый день никто не заходит. Первый месяц бывало, что три дня никто не заходил – лил дождь, было холодно.

Евгений Коган: Вообще, мы всегда находим причину. Сейчас август и очень жарко. А бывает холодно.

Лена Цагадинова: У нас мэрия Тель-Авива попросила составить список лекций, которые у нас в магазине проходили. Мы сами от этого списка немножко обалдели. Мы перечисляем фамилии людей, которые у нас выступали, и самим не верится, что только за последние два месяца у нас столько всего было. Мы не предполагали, что все это будет в таком масштабе, что открытие книжного магазина вызовет такой резонанс и у нас будут брать интервью.

– Существует ли интерес у супериврито-ориентированного Израиля к русской литературе? У меня вот складывается впечатление, что Израиль – особенно Тель-Авив – через десять лет вообще перестанет понимать русский язык.

Лена Цагадинова: Когда приедешь в Израиль, поводи нас, пожалуйста, по районам, где не говорят по-русски. У меня как раз есть ощущение обратное. Я очень хочу выучить иврит, но я прихожу в магазин и со мной говорят по-русски. Я захожу в автобус, со мной снова начинают говорить по-русски. Мы смеемся, что на иврите поговорить не с кем.

– С тобой разговаривают по-русски из вежливости, понимая, что тебе на иврите пока трудно. Но это совершенно не значит, что эти самые люди придут покупать книгу, написанную на русском языке.

​Евгений Коган: Очень сложно говорить про иврито-ориентированный Израиль и интерес к русской литературе. Я про этот интерес и в России ничего не понимал. Но я знаю, что в Израиле есть большое количество людей из разных поколений, которые продолжают читать по-русски. Понятно, что их дети делают это гораздо хуже, а внуки вообще этого не делают. Но вот буквально вчера к нам пришла девушка, которая родилась, кажется, где-то в Америке, родители у нее русские, но русский для нее – это уже восстановленный язык. Она купила детские книги, она купила книги себе, а потом записалась на все наши лекции, потому что хочет сохранить для себя и своих детей русский язык. У нас многие покупают именно детские книги, потому что хотят, чтобы дети сохраняли русский язык. К нам приходила девушка, плохо говорящая по-русски, которая купила три книги русских классиков, чтобы читать на языке своих родителей. И это желание понятное. Мне кажется, что мы все уже привыкли себя убеждать, что книги никто не читает, телевизор вытеснит кино, кино вытеснит театр, а театр вытеснит цирк. Эти разговоры ведутся много-много лет. Но ничто ничего не вытеснит.

Лена Цагадинова: Когда мы открывали магазин, мы проговаривали снова и снова фразу – "мы не одни такие". Нам очень нравится заходить в книжные магазины, нам важно, чтобы книжные магазины были во всех точках планеты, в любом городе. Это практически жизненная необходимость. Теперь мы смотрим на наших покупателей и понимаем, что мы действительно не одни такие.

Евгений Коган: К нам приходят не только купить книгу, но и поговорить о литературе и о жизни. На поэтическом вечере Сергея Гандлевского был такой лом, что было немножко страшно. На лекцию Дмитрия Воденникова тоже был лом.

Лена Цагадинова: Поэтому у нас не опускаются руки. Нам гораздо чаще кажется, что все не зря.

– Как у вас с ивритом?

Евгений Коган: Ходим в ульпан. В сентябре будет экзамен, которого я ужасно боюсь. Сложно.

– Что вы уже можете?

Евгений Коган: Я знаю алфавит, могу спросить, что сколько стоит, понимаю числительные. Я вдруг начал вообще что-то понимать. Говорить сложнее. Прогресс чувствуется, я стал вывески читать. Пару месяцев назад я думал, что это невозможно.

– Вы являетесь и владельцами, и продавцами в "Бабеле". Значит, вы много времени проводите в магазине, жизнь города протекает у вас перед глазами. Нравится вам то, что вы видите?

Евгений Коган: Глобально – да.

Лена Цагадинова: Как может не нравиться, когда все тебе улыбаются, когда у всех добрые собаки, когда рядом поет парикмахер, а продавец кебабов машет тебе рукой, когда проходишь мимо?

– А что все-таки не нравится? Что раздражает в этой новой реальности?

Лена Цагадинова: Меня раздражает, что люди дико мусорят. Приходишь на пляж вечером и видишь, что грязь просто размазана ровным слоем по прекрасному песку.

Евгений Коган: Мусорят страшно! Правда, и убирают тоже. Утром на этом же пляже будет чисто. Знаешь, я поймал себя на мысли, что просто кайфую, когда утром прихожу в свой магазин в центре Тель-Авива, открываю дверь, беру метлу и подметаю улицу у входа. Потом мы выносим горшки с цветочками, миску с водой для собак ставим у двери. Как в кино. Это очень круто.

Лена Цагадинова: Я постоянно инспектирую себя, ищу болевые точки. Мне люди рассказывали разное про Израиль, я готовилась к тому, что мне тоже должно быть плохо, неуютно. Но этого пока не произошло.

Евгений Коган: Потому что здесь действительно удобно жить. Вот мы живем в другом городе, ездим на работу на автобусе. Здесь очень удобное автобусное сообщение. Здесь в пяти минутах пляж, круглогодично рядом с тобой обязательно цветет какое-нибудь дерево.

Лена Цагадинова: Но при этом я понимаю, что мы и здесь живем в изоляции. Мы целый день сидим на работе, к нам приходят хорошие люди, с которыми нам легко находить общий язык. Наверняка другие репатрианты могут рассказать много всего разного, совсем не обязательно только хорошего. Иногда я думаю: а что было бы, если бы у нас не было здесь этой любимой работы?

​Евгений Коган: Мы решили: если что-то пойдет не так, поедем в кибуц собирать клубнику и посуду мыть. Я не хочу думать, что мы закроемся и разоримся. Но в любом случае, уверен, мы нашли бы другую работу. Сейчас в фейсбуке идет флешмоб – все пишут про свои первые семь работ в жизни. Вот я работал ночным сторожем, подсобным рабочим. Подумаешь, ничего ведь страшного. После любой работы можно приходить домой и писать гениальный роман, рисовать картину, посещать концерт группы "АукцЫон".

– Вы продолжаете следить за новостями из России?

Евгений Коган: К сожалению, да.

– Какими они вам видятся теперь уже со стороны?

Евгений Коган: Чудовищными. Я тут делал интервью с писателем Михаилом Иоселем, он сказал, что очень страшно в прямом эфире наблюдать за тем, как на твоих глазах переворачивается "Титаник". Мне кажется, это то, что происходит в России.

– Отношение к России меняется каким-то образом, когда из нее уезжаешь?

Евгений Коган: Об этом нужно поговорить лет через десять. Пока мало времени прошло. Я все равно слежу за новостями, есть фейсбук, который не дает тебе оторваться от родины, от интервью с Чаплиным на "Эхе Москвы", от видео с товарищем Залдостановым и так далее.

Лена Цагадинова: У меня отношение к России сформировалось и зафиксировалось до отъезда. Я в какой-то момент поняла, что в стране ничего не изменится. Во всяком случае – на моем веку и на веку моих детей точно не изменится. В девяностые годы было стойкое ощущение, что вот-вот должно измениться, что мы выйдем на тропу, по которой счастливо пойдем вперед. Но потом стало понятно, что не пойдем.

– Кто ваш круг в Израиле? С кем вы общаетесь?

Евгений Коган: Мы общаемся с родственниками. И за этот год появились новые люди, которые становятся близкими. Кто-то из этих людей не говорит по-русски.

– Можете написать портрет современного репатрианта из России? На что похожа новейшая алия? С кем приходится иметь дело?

Лена Цагадинова: Много молодых людей, прекрасно образованных. Много Москвы, Питера. И Донецка, если мы говорим о русскоязычных.

Евгений Коган: Вот буквально на днях познакомились с семьей из Донецка, которая открыла в Израиле маленькое производство конфет ручной работы. Они не скрывают, что сбежали от войны. Есть люди, с которыми мы общались в Москве, теперь мы продолжаем общаться в Тель-Авиве, потому что они тоже переехали. Иногда кажется, что сюда переехал клуб "Мастерская" почти в полном составе.

– Эту алию иногда называют "путинской алией". Как бы вы сами назвали эту волну репатриантов?

Евгений Коган: Честно говоря, никак. Еще эту алию называют сырной…

Лена Цагадинова: Я против каких-либо определений, потому что у каждого всегда свой мотив. Ты наверняка знаешь, что в фейсбуке кипят страсти среди представителей алии 90-х годов, которые считают, что сейчас в Израиль понаехали какие-то странные люди из России с большими деньгами.

​Евгений Коган: Ходят слухи, что нас тоже считают богатыми. Когда мы вечером едем на автобусе в наш город Ришон-ле-Цион с найденным на улице стулом, веселимся по поводу того, что нас считают миллионерами. Возвращаясь к "сырной алие", меня название это ужасно бесит. Вот я говорил про "Болотное дело". Проведя три с половиной года в судах, в поездках в колонию и СИЗО, могу совершенно точно заявить, что я не "сырная алия".

Лена Цагадинова: Именно поэтому я против универсализации. Каждый едет по своей причине. Я вообще сыр не ем.

Евгений Коган: И сыр не ест, и Путина. Прошлую алию называли колбасной, что мне тоже не нравится. Но она все-таки была в большей степени экономической, потому что в России действительно нечего было жрать. Сейчас, наверное, алия в большей степени политическая. Но… Некоторое время назад какие-то неприятные люди расписали весь Тель-Авив огромными надписями – "Путин – х***ло". В ответ какие-то другие неприятные люди расписали весь город другими надписями – "Путин – мужик. СССР – Россия". Мне не нравится такая форма протеста. Глупо и не смешно. Давно пора закрасить.

– Уверен, что израильтянам просто лень это делать.

Евгений Коган: Самим придется, наверное.

– Дотянулся до вас Путин и в Израиле.

Евгений Коган: Здесь недавно был гей-парад. Все эти прекрасные мускулистые люди с флагами и в платьях шли аккурат мимо надписи "Путин – мужик".

– И все-таки, объясните еще раз, зачем нужно было переезжать аж на Ближний Восток, чтобы свить маленькое гнездышко русской литературы, вместо того чтобы находиться на родине этой самой литературы и открыть большой магазин с миллионом книг и миллионом посетителей?

Евгений Коган: Ты же понимаешь, что мы бы там этого не сделали в силу разных причин. Но и в Израиль мы приехали не для того, чтобы создать очаг русской культуры.

– Тем не менее вы это сделали.

​Евгений Коган: Мы приехали сюда, чтобы жить. К сожалению, современная Россия – не та страна, в которой хочется жить. Что касается магазина: когда ты все начинаешь с нуля и у тебя при этом есть мечта, почему бы не попробовать ее воплотить? Если из этой мечты в будущем получится очаг русской культуры на Ближнем Востоке, то будет замечательно.