В Москве объявлены лауреаты театрального фестиваля “Золотая маска”. Лучшими спектаклями названы "Сон в летнюю ночь" Ивана Поповски "Мастерской Петра Фоменко" и "О-й. Поздняя любовь" Дмитрия Крымова в театре "Школа драматического искусства". Лучшим режиссером признан Андрей Могучий, художественный руководитель питерского Большого драматического театра имени Товстоногова. “За выдающийся вклад в развитие театрального искусства” награждены режиссер Лев Додин, актер Юрий Соломин, сценограф Борис Мессерер и балетмейстер Борис Эйфман.

Об итогах “Золотой маски” и настроениях в театральном сообществе говорит главный редактор журнала “Театр”, программный директор фестиваля Wiener Festwochen Марина Давыдова. Это фрагмент интервью о менеджменте и политике в современном российском театре, полная версия которого будет опубликована в журнале "Контрапункт".

– Мы с вами говорили какое-то время назад о прогрессивных и неоконсервативных тенденциях в "Золотой маске" и о том, чем она в этом сезоне является. Мы обсуждали то, что список спектаклей "Золотой маски" является современным, симпатичным, европейским...

– Современный российский театр никому не обещал быть европейским или не европейским, но это более-менее репрезентативный выбор прошлого сезона, это довольно богатая, интересная афиша "Золотой маски", спасибо прошлому экспертному совету. Есть две истории: есть премия, которую вручают по итогам "Маски", а есть номинанты "Маски", и перечень номинантов одновременно является афишей фестиваля. И конечно, самое главное во всей этой огромной истории – это афиша фестиваля.

Если фестиваль был интересный, то кого там наградили – это важно, но не самое важное. Если комментировать решения жюри этого года, к ним может быть масса претензий, и это из года в год бывает, нет такого решения жюри, которое бы всех удовлетворило. Я терпимо отношусь к этим вещам. Мой выбор был бы, наверное, несколько иным, но надо сказать, что жюри традиционно несколько более консервативно, чем составленный из критиков экспертный совет. Из года в год его консервативность подвергалась критике, бывали годы и гораздо более неудобоваримых решений. И когда я говорю, что с чем-то не согласна, это совершенно не значит, что я не радуюсь за конкретных людей, которые получили премию. Я не могу сказать, что не радуюсь за Дмитрия Крымова. Конечно, я за него рада. И важно не то, кто получил, а кто не получил. Действительно, здесь тенденция какая-то прослеживается.

– А кто не получил?

– Вот, например, согласно олдскульно-консервативным традициям жюри, если в номинации "Лучшая мужская роль" представлен Олег Табаков, играющий некую гранд-роль, а в номинации "Лучшая женская роль" представлена Наталья Тенякова, то с высокой степенью вероятности это самое консервативное жюри выберет не молодую актрису или молодое дарование среди мужчин, а наверняка даст хотя бы одну из этих премий патриарху, генералу от театра. А жюри не обратило внимания ни на очень суггестивную, я бы сказала, игру Табакова в спектакле "Юбилей ювелира", ни на Тенякову, спецприз уж можно было бы с какой-нибудь формулировкой дать. Почему? Все объясняется очень просто: этот спектакль поставил Константин Богомолов, не повезло выдающимся артистам.

Понятно, что на самом деле не им не дали, а Богомолову не дали. Не думаю, что каждый член жюри, потому что в жюри масса приятнейших и интереснейших людей, ставил перед собой такую задачу: обязательно не дать. Но так или иначе, результирующая всех их дискуссий, разговоров, именно такова. Там было представлено в разных номинациях несколько молодых людей, скажем, Максим Диденко, Семен Александровский, о которых мы думали, что они что-то получат, но их тоже не заметили. Это важно: кого не заметили. Это не значит, что те, кого заметили, это неправильно, но что вообще осталось за границами рассмотрения? Кирилл Серебренников, который, с моей точки зрения, должен был быть представлен в этой афише "Мертвыми душами", блистательным спектаклем, который сейчас приглашен на Авиньонский фестиваль, до этого был приглашен на Венский фестиваль, на фестиваль BITEF, это просто мировой хит уже. И в силу каких-то формальных причин он не попадает в афишу.

У Богомолова, мне кажется, "Борис Годунов" интереснее, чем "Юбилей ювелира", но не важно. На спектакль "Обыкновенная история" Серебренникова тоже не обращают внимания. Конечно, за этим прослеживается даже не консервативная тенденция, а тенденция отсечения определенного спектра современного театра, который как бы не удостаивается призов. Сложнее говорить о музыкальной части афиши, но вообще никак жюри не обратило внимания на сделанный в "Электротеатре Станиславский" монументальный спектакль "Сверлийцы”, где пять лучших композиторов нашей современности написали музыку, и конечно, все рассчитывали, что это как-то будет отмечено.

И вся музыкальная часть, включая дирижера Чижевского, никак не была отмечена. В этом смысле музыкальное жюри как-то даже переиграло драматическое жюри. Но опять же, это вовсе не означает, что фестиваль нынешнего года не состоялся. По разнообразной афише, по тому, какой был интерес к этой афише, в том числе к провинциальным спектаклям, мне кажется, что пока еще "Золотая маска" как премия и театральное сообщество как некое целое, держат марку, несмотря на весь прессинг, который испытывают.

– Что не так с Серебренниковым, с Богомоловым, с Юханановым и "Электротеатром"? Они слишком вызывающие, слишком яркие, слишком скандальные? Это какое-то почти бессознательное решение – их не видеть в премиальном списке?

– Да, коллективное бессознательное какое-то. С точки зрения любого нормального европейского человека то, что делает Кирилл Серебренников, никак не может быть названо скандальным, особенно спектакли "Мертвые души" и "Обыкновенная история". Это, я бы сказала, хороший театральный мейнстрим, по моим общеевропейским представлениям о театре.

– То же самое касается всех победителей "Золотой маски". Это театральный мейнстрим, это русская классика, это мировая классика.

– Что касается победителей, вроде так оно и должно быть. Ну, спектакль Крымова не вполне мейнстримный, это такое специальное зрелище.

Но для решения жюри это нормально. А если говорить о неких общих умонастроениях, то это действительно загадочная история: почему тот же Кирилл Серебренников до сих пор ходит в каких-то страшных авангардистах, хотя он человек с таким замесом... он очень талантливый и очень интеллектуальный шоумейкер. И таких людей, которые могут делать театр, рассчитанный на чрезвычайно широкую аудиторию и при этом содержащий в себе важные интеллектуальный повороты и социальный месседж, таких режиссеров во всем европейском театре просто раз-два и обчелся, они действительно на вес золота. Произошло разделение на людей, занимающихся постдраматическим театром, работающих в основном на довольно узкую аудиторию, и на такой как бы театральный мейнстрим, который легче отнести к тому, что описывается словом entertainment, каким бы качественным он ни был. А вот людей, существующих на пересечении этого пусть очень качественного entertainment’a и собственного актуального театра с элементами постдраматического, таких даже в европейском театре очень немного.

Когда мне говорят, что русский театр в кризисе и так далее, я говорю, что наличие здесь даже двух таких людей, как Богомолов и Серебренников, которые умеют работать на этой грани, уже выводит наш театр в первый ряд. А неприятие общественности... здесь действительно, с одной стороны, конечно, "не надо высовываться", и это действительно две очень яркие и многогранные фигуры, один из которых снимает фильмы и на Каннский фестиваль едет, помимо того, что уже на всех лучших театральных фестивалях побывал, а другой – еще и харизматичный артист, который сыграл только что у Кирилла Серебренникова в "Машине Мюллер" и тут же сыграл князя Мышкина в своем собственном спектакле. Оба они совершеннейшие трудоголики, выпускающие по объему даже очень много.

– Нельзя сказать, чтобы они были бы политическими фрондерами какими-то. Или театральному сообществу их высказывания кажутся фрондой?

– Думаю, что их политическая позиция мало отличается от общеинтеллигентской, но не могу сказать, что это главная мысль, которую они думают. Я только что была на спектакле "Князь" по "Идиоту" Константина Богомолова, и это трагическое, жуткое, инфернальное, очень глубокое размышление по поводу романа Достоевского, оно о смерти, совершенно экзистенциальное и онтологическое, я бы сказала, на метафизическом уровне человек рассматривает проблемы. Оно вообще не про власть, плохая она или хорошая, эти темы даже не затрагиваются, это совершенно ничего не значит.

Самое поразительное во всей истории, связанной с театром, заключается в том, что содержание какого-то направленного против нынешней власти, нынешнего режима, нынешнего состояния вещей в политике месседжа не является главным обстоятельством, чтобы цензурировать театральное произведение. Я могу привести несколько примеров. Спектакль "Мефисто" Адольфа Шапиро, который идет в Московском художественном театре, и спектакль "Нюрнберг" Алексея Бородина, который идет в Российском молодежном театре, это спектакли, которые просто эксплицитно содержат в себе критику нынешней власти, даже не намекают, а прямо-таки открыто говорят со сцены, рифмуют времена нацизма, фашизма и наше время. И каким гонениям подвергаются эти спектакли? Алексей Бородин получил недавно Государственную премию, кажется, из рук самого Владимира Владимировича Путина. Почему? Потому что в этих спектаклях все рассказано правильным, конвенциональным театральным языком. И когда это рассказывается в виде нормального театрального нарратива, в более-менее правильных декорациях, артисты ходят по сцене, "зазерняются" (это такой театральный термин, то есть пытаются как-то слиться с образом), тогда это нормально, это имеет право на существование.

И наоборот, спектакль Богомолова по “Идиоту” Достоевского, увиденный мною на сцене Театра Ленинского комсомола, в котором никто даже не пытался думать про нынешний режим, там нет никакого политического стейтмента, там на другом уровне все рассматривается, это вольная фантазия по мотивам романа. Но это все рассказано очень сложным, специальным языком, это сыграно так, как не принято играть на российской сцене, и сам необычный, неконвенциональный театральный язык есть главный предмет гонения. Эстетический водораздел оказывается важнее каких-то идеологических споров, он выходит на первый план. В принципе, общество едва ли не в первую очередь расколото по эстетическому принципу, и это парадокс и абсолютная специфика нашего российского пространства. Я такого не видела не только в странах к западу от наших границ, но этого и в Китае не увидишь, в котором гораздо более жесткий политический режим, существует смертная казнь и прямая политическая цензура. Когда заходишь в Музей современного искусства где-нибудь в Шанхае, ты видишь портреты Мао Цзэдуна, нарисованные в самых разных стилях, которые вообще существовали в ХХ веке. Такой супрематистский портрет Мао Цзэдуна висит – и никого это не волнует!

– Китайское искусство вообще одно из самых радикальных современных искусств в мире.

– Потому что там нет представления об эстетической нормативности. Понятно, что вот это ругать нельзя в политическом спектре, про это плохо говорить нельзя, но в каком стиле ты поставил спектакль – нет никаких границ и норм. А в Германии их нет по другим причинам.

А вот Россия – это какое-то очень специальное пространство, в котором, я абсолютно уверена, если Pussy Riot пришли бы одетые в черные платья и платочки, встали бы, они могли бы час петь: "Богородица, дева, Путина прогони". И никто бы не обратил на них внимания. Важно не содержание, важна форма высказывания. Эта чисто формальная сторона дела оказывается главным камнем преткновения. И вопрос: насколько само театральное сообщество будет готово давать таким художникам, как Богомолов, возможность творить. Снимаю шляпу перед Марком Захаровым, представителем старого театрального истеблишмента, со всеми вытекающими обстоятельствами, это для него поступок – позвать такого режиссера, и чтобы он выпустил спектакль, в котором нет зрелищного компонента в ленкомовском смысле слова. Медитативное, сложное для дешифровки зрелище, исполненное экзистенциального отчаяния. После него даже на поклоны никто не выходит, что для "Ленкома" нехарактерно.