Александр Подрабинек: Деспотические режимы опустошают свои страны, истощают народные силы, ставят государства на грань выживания. Но, в конце концов, тираны уходят, оставляя потомкам руины. На них надо строить новую жизнь. Как?

Конечно вопрос не в том, есть ли жизнь после Путина. Вопрос в том, какая это будет жизнь. И что надо делать сейчас, чтобы наша будущая жизнь не оказалась адом.

Что было после Революции Роз в Грузии? Недолгое время успешных реформ Михаила Саакашвили, а затем возврат в коррупцию и унылое политическое однообразие без всяких перспектив на будущее.

Что было после победы Оранжевой революции на Украине? Откат до Януковича и расстрела демонстрантов. Да и нынешняя победа Революции Достоинства на Украине, похоже, не переломала хребет коррупции, не отправила в политическое небытие противников демократии и национальной независимости.

Работоспособность демократической системы – это свидетельство победы цветной революции. Однако ни резкий революционный скачок, ни мягкое эволюционное развитие вовсе не гарантируют устойчивого движения к свободе. В России это особенно заметно.

После рывка к демократии в начале 90-х годов прошлого века, Россия постепенно скатывалась к номенклатурно-олигархическому управлению, а теперь с немыслимым ускорением катится в пропасть тоталитаризма.

После смерти Сталина и последовавшей за этим «оттепели» советская власть очень скоро вернулась к репрессиям против инакомыслящих. Идеи коллективного руководства партией и государством оказались забыты. Власть снова начала сосредотачиваться в руках одного человека – генерального секретаря ЦК КПСС.

Перелистываем страницы истории. Конституция 1905 года даровала российским гражданам политические свободы и парламент, но оставляла за императором право накладывать вето на любые решения Государственной думы и распускать ее по собственной воле, что царь неоднократно и делал. В результате конституционная монархия не устояла под напором революции.

Во второй половине XIX века граф Михаил Лорис-Меликов при покровительстве императора Александра II готовил проект российской Конституции. Она предполагала мягкие либеральные реформы, крохотные шажки в сторону свободы и гражданского общества.

Но и этому не суждено было сбыться. Утром 1 марта 1881 года император объявил графу Лорис-Меликову, что через четыре дня его проект будет обсуждаться в Совете министров. А уже через два часа Александр II погиб от бомб, брошенных террористами-революционерами.

Великий российский реформатор начала XIX века Михаил Сперанский был сторонником разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную. Однако и он оставлял главную, верховную власть монарху, который находился над всеми другими ветвями власти.

Поначалу император Александр I был воодушевлен идеями Сперанского, но со временем отказался от либерального дискурса в пользу традиционного самодержавия.

Даже в начале XVII века, при зарождении новой царской династии были попытки ограничить верховную власть. В 1613 году, на излете «Смутного времени» патриарх Филарет – отец первого русского царя из рода Романовых, предлагая на царский престол своего сына, высказывался за ограничение власти царя.

Филарет предлагал: «Предоставить полный ход правосудию по старым законам страны; никого не судить и не осуждать высочайшей властью; без собора не вводить никаких новых законов, не отягчать подданных новыми налогами и не принимать самомалейших решений в ратных и земских делах».

Ничего из этого не вышло. Все либеральные намерения, даже самые умеренные неизбежно разбивались о кондовую российскую действительность. Периоды оттепели были очень краткими, заморозки – невероятно длинными.

История – не приговор. Неудачные либеральные реформы, которых за столетия российской истории было гораздо больше, чем удачных, вовсе не определяют будущее России. Будущее страны определяют люди, действующие в настоящем.

Вероятно, в ожидании неизбежных попыток консервативных сил отыграть назад, на пути демократических перемен надо зайти как можно дальше, чтобы обратный путь не оказался слишком легким и быстрым.

Чем сильнее будет децентрализована власть, тем надежнее она окажется в руках общества. Вертикаль власти доказала свою несостоятельность и в последние 15 лет, и за тысячелетие российской истории. Народ должен, наконец, стать реальным источником власти.

Оппозиционный политик Гарри Каспаров.

Гарри Каспаров: Децентрализация необходима, потому что Россия - огромная страна с совершенно разными условиями проживания - и этническими, и религиозными, и культурными, - с разной экономикой. Поэтому разделение власти для того, чтобы сами губернии, города, муниципалитеты могли решать проблемы без оглядки на вышестоящее начальство, — это просто необходимое условие функционирования нормальной экономической и социальной жизни в стране.

Александр Подрабинек: Существенна для защиты демократии и форма правления. Страна должна, наконец, избавиться от верховного руководителя, независимо от того, как он называется – великим князем, царем, императором, генеральным секретарем или президентом.

Россия должна бы стать парламентской республикой. Правительство в ней должно формироваться честно выбранным парламентом и отвечать перед ним.

Что думает об этом демократическая оппозиция в России? Член Политического комитета партии «Яблоко» Борис Вишневский.

Борис Вишневский: Я - тот упертый персонаж, который третий десяток лет подряд выступает за парламентскую республику. Я за это выступал в 1993 году, полагая, что нынешняя наша Конституция есть конституция авторитарная, самодержавная. Я считаю, что это оптимальный путь развития по очень простой причине: без президентов демократии бывают, а без парламентов - нет. Когда граждане знают, что правительство формируется парламентом, они совершенно иначе относятся к парламентским выборам, нежели в президентской республике, где они полагают, что настоящая власть — это только президент, и только к президентским выборам надо относиться всерьез.

Александр Подрабинек: Гарри Каспаров считает, что если и сохранять должность президента, то власть его должна быть максимально ограничена.

Гарри Каспаров: Если президент страны сосредотачивает в своих руках такую огромную власть, то это, увы, приводит к тому, что мы имеем сегодня: защиты против этого диктаторского вируса в России пока нет. Поэтому, на мой взгляд, если сохранять президентскую должность, то во многом - номинальную, представительскую.

Александр Подрабинек: Однако что надо будет сделать, когда настанет день нового рывка России к свободе и демократии? Как предотвратить возможный откат назад?

Борис Вишневский: При смене власти для того, чтобы не произошло реставрации, нужно, во-первых, поддерживать нормальные демократические институты. Только там, где нет демократии, возникает опасность реставрации. Во-вторых, необходим механизм политических люстраций, о чем я не устаю говорить третий десяток лет.

Александр Подрабинек: Люстрация – вопрос важный и болезненный. Люстрации опасаются многие из действующих политиков, в том числе оппозиционных. И это понятно.

Люстрации противятся все, кому есть что скрывать. Чиновники, погрязшие в коррупции и связях с уголовным миром. Судьи, выносившие неправосудные приговоры. Генералы, замешанные в военных преступлениях. Политики, ответственные за принятие преступных решений. Олигархи с комсомольским прошлым и оппозиционеры с чекистской биографией.

Что говорит о люстрации сегодняшняя оппозиция? Заместитель председателя Партии народной свободы Владимир Кара-Мурза.

Владимир Кара-Мурза: Для того, чтобы в очередной раз не допустить реставрации или отката назад, люстрации в той или иной форме нужны. Мы видим это по опыту стран Центральной и Восточной Европы, где такие меры были приняты. Мне кажется, нам в России надо учесть этот опыт, обязательно назвать вещи своими именами и сделать выводы, сделать все для того, чтобы не допустить очередного уничтожения демократических институтов в России, возвращения людей, которые уже однажды участвовали в восстановлении тоталитарного режима.

Александр Подрабинек: Представитель партии «Яблоко» Борис Вишневский не только считает необходимым проведение люстрации, но и отмечает пагубность того, что она не была проведена в России в 90-х годах.

Борис Вишневский: Тот факт, что мы не смогли ее провести в 1991-92 годах, предопределил, к сожалению, нынешнюю реставрацию. Ведь после того, как мы испугались начать якобы «охоту на ведьм», «ведьмы» естественным путем сами вышли на охоту. Если бы мы тогда отстранили лет на десять от государственных должностей бывших функционеров компартии и сотрудников Комитета госбезопасности, мы не имели бы многого из того, что получили впоследствии.

Александр Подрабинек: Гарри Каспаров считает люстрацию одним из необходимых элементов очищения страны от авторитаризма. Он предлагает определиться с терминологией и прийти к общему мнению в отношении того, что следует понимать под люстрацией.

Гарри Каспаров: Люстрация — это только часть процесса. Перед тем, как говорить слово «люстрация», надо попытаться объяснить большому количеству людей, которые используют это слово без должного понимания, что оно означает. Люстрация не бывает выборочной. Люстрация - это очистка государственного аппарата от определенной категории людей безотносительно их имен и фамилий. Это системный механизм очищения страны, ее аппарата управления от людей, которые на своих должностях совершали какие-то противоправные действия.

Не надо путать люстрацию с уголовными процессами. На мой взгляд, первичным будет решение новой власти о начале уголовных процессов над теми, кто нарушал российскую Конституцию, российские законы как внутри страны, так и за рубежом.

Это очень важный процесс. Без очищения власти, как на индивидуальном уровне, через уголовные процессы, так и путем люстрации системных групп у нас не будет никаких шансов на преображение России в демократическое государство в результате потенциальной революции или бунта.

Александр Подрабинек: Вопрос о люстрации – это вопрос о доверии не только к будущей власти, но и к сегодняшней оппозиции. Это вопрос о качестве новой власти, которая придет вслед за Путиным.

Это вопрос о том, будет ли новая власть оберегать демократию или воспользуется ею как лозунгом для маскировки меркантильных намерений и клановых интересов. Это вопрос о надежности перемен.

Но если люстрация действительно так важна для будущего страны, то не следует ли демократической оппозиции уже сейчас начать люстрацию в своих собственных рядах? По крайней мере, избавиться от бывших сотрудников КГБ и ФСБ и тем самым продемонстрировать свои честные намерения на будущее. На то будущее, в котором оппозиция станет властью.

Владимир Кара-Мурза: Я говорю о настоящей оппозиции, а не о бутафорских, так называемых «парламентских партиях. Мне не кажется, что в наших рядах сегодня есть люди, причастные к каким-то государственным преступлениям и к установлению диктатуры, но в нашей стране, к сожалению, такие люди есть, и их нужно будет обязательно назвать и сделать соответствующие выводы.

Александр Подрабинек: Не видит необходимости люстрации в собственных рядах и представитель «Яблока» Борис Вишневский.

Борис Вишневский: Я не очень понимаю, как демократическая оппозиция может начать люстрацию в своих собственных рядах. При люстрациях речь должна идти о тех людях, которые занимали ключевые идеологические или силовые посты в тоталитарном политическом режиме. В рядах оппозиции сейчас таких как-то не наблюдается.

Александр Подрабинек: Гарри Каспаров, человек внепартийный, более свободен в своих оценках. Он считает желательным для оппозиции уже сейчас избавиться от тех оппозиционеров, которые в будущем могут попасть под закон о люстрации.

По мнению Каспарова, это выглядит вполне логично; надо лишь договориться о принципах люстрации.

Гарри Каспаров: Необходимо готовиться к самому люстрационному процессу. Я думаю, надо договориться между собой о том, какие условия функционирования новой власти будут допустимы. Если мы считаем, что какие-то категории людей должны быть исключены из этого процесса, то надо по возможности это делать и сегодня внутри своих организаций. Важно договариваться об общих правилах, которые будут действовать. Сейчас у нас есть возможность запустить этот процесс. Будут разные точки зрения, кто-то будет занимать более радикальную, кто-то - более умеренную, взвешенную позицию, но очень важно сейчас договориться о тех правилах, которые будут действовать универсально. Именно поэтому важно избавиться от мифа о точечной люстрации, потому что люстрация как раз безлика.

Александр Подрабинек: Перед крушением коммунизма и советской власти в обществе не было дискуссий относительно того, каким должно быть ближайшее демократическое будущее страны. Как выходить из коммунизма? Как уберечься от реставрации? Свобода свалилась на россиян, как снег на голову, и все решения принимались на ходу.

Этим воспользовались политические проходимцы, ловкачи, шуты и демагоги. Российское общество с детской наивностью доверяло всем, кто умел красиво изъясняться. Эта доверчивость стоила России надежды на быстрое выздоровление.

Сегодня Россия может учесть свой недавний исторический опыт и не повторить прошлых ошибок. Тем более, что перед глазами есть и чужой опыт перехода от диктатуры к демократии.

Польша, бывшая часть Российской империи, выходила из коммунизма мучительно и с потерями. Профсоюзное объединение «Солидарность» стало политической силой, которая привела к крушению коммунизма в стране. Репортаж нашего корреспондента Андрея Королева.

Андрей Королев: Август 1980 года. Ворота Гданьской судоверфи имени Ленина оказываются заблокированными. Начинается забастовка в стране, в которой только за мысль о забастовке можно попасть за решетку.

Внутри верфи забаррикадировались 17 тысяч рабочих. Электрик Лех Валенса появился чуть позже. Чтобы попасть на территорию, ему приходится перелезть через кирпичную стену. Здесь его ждут соратники.

Продовольственные магазины по всей Польше пусты, на страну обрушился жесточайший экономический кризис. Людям не хватает самого необходимого, а правительство лишь повышает цены на продукты. Эта мера ставит крест на любом компромиссе: 1200 злотых в месяц, и никаких надежд.

Именно в те дни кто-то из толпы выкрикнул: «Где наша солидарность?». Слово станет не просто лозунгом, но и именем. В стране с коммунистическим режимом возникнет независимый профсоюз. 80 тысяч рабочих Гданьска выйдут на улицы. Среди требований впервые прозвучат тезисы о свободе слова и собраний.

Чуть раньше в Польшу приезжал Папа Римский, поляк Кароль Войтыла – Иоан Павел II. После начала гданьской забастовки из-за стен Ватикана прозвучали слова поддержки. Папа говорил о свободе и политических правах. Миллионы поляков восприняли это как призыв к действию.

Меж тем, протестующие не исключают вмешательства не только военных самой Польши, но и советской армии. У нее уже есть опыт подавления восстаний в странах союзников.

Но Валенса, обращаясь к людям, кажется невозмутимым. «Вы должны помнить, что я всегда на вершине забастовки, и покину поле битвы последним», - говорил он.

Лишь на десятый день забастовки официальная Варшава идет на переговоры. В Гданьске подписывается соглашение между профсоюзом и правительством. Польская коммунистическая верхушка вынуждена признать «Солидарность» серьезной политической силой и принять все требования людей.

При этом почти всем было ясно, что система не может смириться с поражением. Через 16 месяцев после подписания договора, в ночь с 12 на 13 декабря 1981 года в Польше объявлено чрезвычайное положение.

«Многие лидеры протеста оказались политическими заключенными, но настоящая оппозиция продолжала борьбу, набирала силы и предостерегала от компромиссов с коммунистами, пока продажная верхушка «Солидарности» договаривалась с властями», - будет вспоминать позже польская правозащитница Ядвига Хмелевская.

Под «продажной верхушкой» понимаются те, кто в 88-м году стал участником «круглого стола», как теперь принято считать, инспирированного Москвой. Представители радикального крыла оппозиции сегодня утверждают, что в 88-м году никто не давал полномочий Валенсе вести переговоры с правительством Ярузельского. «Солидарность», все еще находившаяся в подполье, по сути, была нейтрализована. В этих условиях никакого компромисса с властями быть не могло».

Другие же полагают, что компромиссная тактика оппозиции оказалась успешной: после победы «Солидарности» на выборах в Сенат бывшие сторонники коммунистов в Сейме перешли на ее сторону. И хотя президентом страны на голосовании в парламенте стал Ярузельский, политические дни его были сочтены. В 1990 году главой государства люди выберут Леха Валенсу.

Александр Подрабинек: Наверное, было бы неправильно сравнивать Польшу середины 80-х годов с Россией сегодняшнего дня. Тогда коммунисты исчерпали свои силы и не видели перспектив. Социализм в Польше дышал на ладан.

Сегодняшний авторитаризм в России – на подъеме, он набирает силу и нацелен на полновесную тоталитарную диктатуру. Однако время в XXI веке бежит быстрее. Свой жизненный цикл новая российская деспотия может завершить очень быстро.

Оглянуться не успеем, как жадная и циничная путинская власть окажется у разбитого корыта, как польские коммунисты в 1989 году, когда надо было уходить, но некуда и страшно – они боялись ответственности за совершенные преступления.

От настоящего разгрома их спасла тогда оппозиция. Вернее, та часть оппозиции, которая, мечтая стать властью, пошла на сепаратные переговоры с коммунистическим правительством. Они договорились: оппозиция получает власть, коммунисты – безопасность и финансовые активы.

Это был 1988 год. «Солидарность» окончательно раскололась тогда на две части. Правительство выбрало себе для переговоров за «круглым столом» самых покладистых, самых сговорчивых. Из возглавили Лех Валенса, Тадеуш Мазовецкий, Адам Михник и другие.

«Несговорчивые» остались в «Борющейся Солидарности» (Solidarność Walcząca), созданной еще в начале 80-х, во времена военного положения. Это была первая организация в Восточной Европе, публично назвавшая своей целью свержение коммунистического режима ненасильственными методами.

Ее возглавляли поочередно Корнелий Моравецкий, Анджей Колодзей, потом другие лидеры. В 1988 году не пошли на сепаратные переговоры с коммунистами Польская партия независимости, Либерально-демократическая партия «Независимость», Федерация борющейся молодёжи.

Пока «несговорчивые» находились в подполье, продолжая сопротивление коммунистическому режиму, самые покладистые делили будущую власть. Одна из руководителей «Борющейся Солидарности» Ядвига Хмелевская вспоминает:

Ядвига Хмелевская: Коммунистическое руководство отобрало для переговоров в городке Магдаленка около Варшавы (где еще до «круглого стола» 1989 года проходили тайные переговоры оппозиции с властью) тех оппозиционеров, которые уже были подготовлены к роли предателей. Эти люди стремились попасть во власть любой ценой и готовы были ради этого поделиться властью с коммунистами. В свою очередь, хунте Ярузельского очень важно было заменить свои партбилеты на документы о приватизации государственной собственности, провести «элитарную приватизацию» в собственных интересах. К тому же они не хотели нести ответственность за свои преступления. Именно Адам Михник в процессе переговоров «круглого стола» поднимал тосты вместе с генералом Чеславом Кищаком – министром внутренних дел, ответственным за расстрел горняков шахты «Вуек» 16 декабря 1981 года и другие подлые убийства из-за угла. Для Михника этот генерал был и до сих пор остается «человеком чести»!

Александр Подрабинек: В 1989 году коммунистический режим в Польше был уже обречен, как, впрочем, и во всей Восточной Европе. Но удачно опередив события на один шаг, самые ловкие из оппозиционеров обеспечили себе места в будущей власти в результате циничного торга с коммунистами, боявшимися судебной ответственности за десятилетия преступной деятельности.

После «круглого стола» из двадцати трех основных его участников премьер-министрами в разные годы стали семь человек, трое – президентами.

Умная власть не только выбирает себе переговорщиков по вкусу. Она еще и заботливо выращивает их в стане оппозиции. Введение военного положения в 1981 году не только ослабило «Солидарность», но и позволило госбезопасности манипулировать активистами движения.

Ядвига Хмелевская: Правда состоит в том, что правительство Ярузельского пошло на силовое решение конфликта не только с целью остаться при власти, но и для того, чтобы заменить элиту «Солидарности» и обеспечить себе возможность договориться с ней в будущем. Они сменили патриотов на послушных оппортунистов. Таким образом, была проведена селекция предателей и будущих «переговорщиков.

Александр Подрабинек: Вся эта кропотливая агентурная работа оказалась очень полезной в 1988 году, когда лидер польской «Солидарности» Лех Валенса тайно встречался с министром внутренних дел Чеславом Кищаком в городе Магдаленка близ Варшавы. Они обсуждали конфигурацию предстоящих переговоров и договаривались о будущем и, возможно, не только о ближайшем будущем.

Ядвига Хмелевская: Польская политика до сих пор руководствуется постмагдаленковским соглашением. Обещание, которое партнеры дали с полными бокалами в руках, обязательны к выполнению до сегодняшнего дня! Когда Лех Качиньский хотел порвать с договоренностями «круглого стола», случилась катастрофа под Смоленском.

Александр Подрабинек: Кто знает, насколько верны своим обещаниям бывшие партнеры. Но эти бокалы в руках… Что-то они напоминают. Кого-то из организаторов московских протестных шествий в 2012 году, которые дружески выпивали с представителями мэрии, отмечая достигнутые договоренности.

Правда все-таки иногда выплывает на свет. Это в 1989 году обвинения против Леха Валенсы в тайном сотрудничестве с властями казались невероятными, надуманными. А сегодня, когда его письменное согласие на сотрудничество с госбезопасностью, тайные донесения под псевдонимом «Болек», расписки в получении денег и другие документы его личного дела выставлены в читальном зале Института национальной памяти Польши, все становится понятным и очевидным.

Пазлы аккуратно складываются в картинку, неприглядную картинку, но все же правда лучше, чем умолчания. К сожалению, история редко кого-то чему-нибудь учит. Россию почти наверняка ожидает повторение польской истории.

В критический момент, когда путинский режим зашатается и его функционеры начнут думать о собственном спасении, власть призовет на переговоры тех из оппозиции, кто окажется наименее щепетильным, наиболее договороспособным. Или тех, кого она издавна готовит на эту роль. В момент свой полной беспомощности, когда сил на защиту режима уже не останется, власть продаст оппозиции свою уступчивость за гарантии безопасности и сохранение активов.

Покупатели в среде оппозиции, скорее всего, найдутся. Тогда Россия рискует вновь вернуться на тот же круг истории, что и в 90-х годах. Как это продолжается уже не одно столетие.

В Польше этого не произошло. Польша худо-бедно выбралась из исторической ямы. В России этого может не случиться. У России часто не получается то, что получается у других.

Так нужно ли уже сейчас обсуждать тему будущих демократических перемен, или это все из разряда обсуждений «пикейных жилетов»?

Владимир Кара-Мурза: Безусловно, мы уже сегодня должны начинать. Мы должны были давно уже начать говорить о том, что нам делать, какую Россию, какую систему строить после того, как нынешний режим уйдет с политической арены. Мы все прекрасно помним, как в 1991 году, когда буквально за несколько дней рухнул коммунистический режим, лидеры демократических сил оказались попросту не готовы к тому, чтобы брать на себя ответственность и двигать страну к переменам. Последствия этого мы хорошо знаем.

Мы также хорошо знаем из российской истории, что очень часто какие-то серьезные перемены у нас приходят неожиданно, в том числе и для многих непосредственных участников общественно-политического процесса. Абсолютно не исключено, что уход нынешнего режима тоже будет достаточно неожиданным (и, кстати, достаточно скорым). Поэтому нам, безусловно, нужно уже сейчас начинать серьезно, глубоко и содержательно обсуждать то, что и как нам надо будет делать после ухода путинского режима, чтобы быть готовыми к тому моменту, когда это случится.

Борис Вишневский: Ошибка эпохи 1991 года заключалась в том, что мы полагали: надо сперва взять власть, а потом разберемся, что с ней делать. Сейчас надо быть готовыми к тому, что если смена власти произойдет, то в этот момент нужно очень четко представлять, что делать дальше. Тогда мы объединялись, скорее, по принципу «против» и точно знали, чего мы не хотим, но плохо понимали, чего именно мы хотим. Сейчас важно знать, чего мы хотим.

Гарри Каспаров: Это просто категорически необходимо сейчас, так как главная линия обороны режима связана с тем, что никто не предлагает ничего взамен. Попытка от этого уклониться и заниматься ерундой, участвовать в выборах, которые Кремль контролирует от «а» до «я», - это как раз ровно то, что нужно режиму. Ведь власть в условиях тотального контроля за информацией, за гражданами, за силовыми структурами, за бюджетом, за выборным процессом не может смениться сама по себе. Для этого очень важно, чтобы прошли изменения в сознании людей. Вот этот рубеж обороны, связанный с тем, что если не будет Путина, то будет хуже, и «вообще, что вы предлагаете», - может быть, является самым глубоко эшелонированным.

Люстрация, уголовные преследования, конфискация наворованного,— этовсе должно стать главными темами обсуждения. Ответов на все эти вопросы у меня сейчас нет, но мне кажется, что мы уже опаздываем. Необходимо это обсуждать и вовлекать в обсуждение как можно больше людей, чтобы они понимали: те процессы, которые пройдут в будущей России, будут решаться не группкой людей где-нибудь в Кремле или в эмиграции, в Лондоне, а будут сформированы в результате открытого общественного обсуждения. Тогда революция станет уже делом огромного количества людей, которые почувствуют, что есть шанс повлиять на изменения в нашей стране.

Александр Подрабинек: Тема перехода страны от авторитарной модели управления к демократической действительно очень важна. У общества должно быть ясное понимание, чего именно хотят политические партии, добиваясь власти, какие перемены они готовят.

И чем раньше оппозиционеры досконально объяснят свою позицию, а общество – услышит их, тем надежнее будет выход России из того исторического тупика, в который завела ее недальновидная и гиблая политика президента Путина.