Обыкновенно дебютное произведение зрелого человека становится вместилищем накопленного жизненного опыта. Не является исключением и первый роман крупнейшего из ныне здравствующих португальских писателей – Антониу Лобу Антунеша (род. в 1942 г.), опубликованный в 1979 году и наконец переведенный на русский язык.

Сюжет романа "Слоновья память" – один день из жизни почти что сорокалетнего врача-психиатра Антониу, который без малого полгода тому назад оставил обожаемую жену и дочек, тоскует, страдает, потихоньку опускается. Читатель следует за героем сквозь заурядную пятницу: врачебная смена в психиатрической клинике, обед с другом-коллегой, визит к дантисту, печальное наблюдение за дочками, идущими домой из школы, бокал в баре, сеанс групповой терапии у психоаналитика, одинокий ужин, краткий и неудачный визит в казино, знакомство с потрепанной проституткой, жалкая ночная попойка и бездарный секс ("постаревший подросток повис на шее гигантской китихи времен палеолита с огромной завитой гривой').

В своем стремлении вместить всю жизнь героя в один прожитый им день Лобу Антунеш повторяет эксперимент Джеймса Джойса. Ирландский писатель отправил Блума блуждать по Дублину, снабдив его семейным кризисом и подчеркнутым вниманием к физиологии. Брак доктора Антониу тоже дал трещину, а свои физиологические отправления он осознает как душевные: "Волна вины и стыда хлынула из желудка в рот изжогой".

Можно предположить, что эпизоды с гротескными монстрами обветшалого Лиссабона создавались писателем "в комнате Марселя Пруста, близ камина, железной кровати, стопки тетрадей с рукописью "Поисков утраченного времени", подле места его трудной и отважной смерти".

Продолжает традицию высокого модернизма и непрекращающийся внутренний монолог Антониу, который многого желает, на еще большее способен, но почти не имеет возможностей для деятельности, который ищет любви и бежит ее. Подобные сомнения терзали другого несостоявшегося Гамлета – Дж. Альфреда Пруфрока, героя знаменитого стихотворения Т. С. Элиота. Но своею пышностью "Песнь любви" португальского психиатра оказывается куда ближе не сбивчивому монологу лысеющего англосакса, но звучным стихам автора ветхозаветной "Песни песней".

Многими качествами главный герой Лобу Антунеша напоминает интеллектуалов-неудачников Чехова (не будем забывать, что он врач!), и, случайно сбив на дороге чайку, доктор думает: "Я и есть та чайка, и тот, кто уезжает, тоже я, и у меня не хватает смелости даже на то, чтобы вернуться и самому себе помочь". И далее герой заново переживает потрясение, вызванное чтением чеховской комедии, с ее мягкими персонажами, словно плывущими по течению. Можно вспомнить и о том, что некоторые чеховские интеллигенты пережили русскую революцию и деградировали, превратившись в Кавалеровых и Бабичевых, не без зависти взиравших на ростки новой жизни с обочины. Сходство романа Лобу Антунеша с повестью Юрия Олеши усиливается благодаря определенной общности финалов произведений: убогий разврат, пошлая женщина, опустившийся герой, краткое и обманчивое его восстание.

Стилистически роман Антунеша также близок русской словесности. Португальский писатель склонен к вычурным метафорам, как и упоминавшийся выше Олеша: "Смирившись и затаившись в траншее у кондитерской, чья кофейная машина с громким ржанием пускала пар из нервных породистых алюминиевых ноздрей, он облокотился об электрический айсберг холодильника, как эскимос о свое иглу..."
Ему свойственны фантастические превращения образов в пределах одного предложения, мастером которых был Гоголь: "Проспект Альмиранте Рейш... размеченный, словно бакенами, продавцами газет и инвалидами, трусил, прихрамывая, в сторону Тежу между двумя деснами пораженных кариесом зданий, как опаздывающий господин в новых ботинках спешит к трамвайной остановке".

"С уходом ночи пьяницы, должно быть, испаряются и рассеиваются в разреженной дымной атмосфере, как джинн из лампы Аладдина, а как только начинает смеркаться, вновь обретают плоть, улыбку и неторопливую мимику анемоны, руки-щупальца тянутся к первой рюмке, жизнь встает на привычные рельсы..."

Подчас автор перестает контролировать поток образов и впадает едва ли не в самопародию: "Не раз доктор тайно замышлял нырнуть солдатиком вглубь полотен Чимабуэ и раствориться в выцветшей охре эпохи, еще не изгаженной мебелью из ламината и типографским образками популярной девочки-святой, отучавшей бедняков материться; порхать бы там, как куропатка, замаскированная под лоснящегося серафима, задевая крыльями колени святых дев, неотличимых, как ни странно, от женщин с картин Поля Дельво, застывших, словно манекены, воплощением обнаженного испуга на фоне необитаемых железнодорожных вокзалов".

И тогда воспоминания доктора Антониу начинают походить на записки Палисандра Дальберга. Пожалуй, сближает почти ровесников, – Лобу Антунеша и Сашу Соколова и отношение к жизни. Их герои не принимают жизнь как назидательный урок, для них она, скорее, является "школой для дураков", "наполненной бессмысленными шумом и яростью". Отмечу в скобках, что Антунеш называет себя последователем Фолкнера и написал в свое время предисловие к переводу романа "Шум и ярость". Русский читатель может оценить степень влияния Фолкнера по отрывкам романа "А мне что делать, когда все горит?" (Иностранная литература, №5, 2011).

Вернемся к герою дебютного романа Антунеша. Что заставляет его бессильно убегать от размеренной жизни и счастливой семьи? Как обычно и случается, одни причины страданий коренятся в душе доктора, другие обступают его снаружи.

Во-первых, Антониу страшится будущего, которое "представлялось ему жадной и мрачной соковыжималкой, готовой засосать его тело в свою ржавую горловину, путешествием кувырком по сточным канавам к безысходному морю старости, оставляющему на песке во время отлива зубы и волосы..."

Во-вторых, героя изводят тайные муки творчества: "Отсутствие таланта – благодать, только вот трудно бывает с этим смириться. И приняв свою заурядность... он почувствовал, что может позволить себе страдать без оригинальничанья..."

В-третьих, доктора угнетает характер его умственного развития: "...Он не только никогда не наберется ума, но (что еще печальнее) ему не суждено то особое счастье, которое обычно обусловлено отсутствием этого странного атрибута..."

Это причины внутренние, но для жизненного кризиса есть много и внешних. Доктор Антониу живет в стране, на тощем горле которой так и сомкнулись мертвые пальцы диктатора Салазара, в стране, окончательно утратившей эфемерный имперский ореол (потеряна португальская Африка – Ангола).

Отечество для героя романа – это собачье кладбище, "убогая и безвкусная тоска о прошлом и лай, придавленный грубо отесанными могильными плитами".

Тоска по распавшейся империи, как известно, омрачает существование не только жителей Пиренейского полуострова, но и соотечественников русских писателей, чем, быть может, роман Лобу Антунеша также заинтересует русскоязычных читателей.

Противоречивые чувства нежности и презрения обуревают Антониу и по отношению к родному городу: "Концентрические стены, лабиринт домов и улиц, спотыкающийся, бестолковый бег с крутизны женщины на высоких каблуках вниз к горизонтальному водному простору, стены до такой степени концентрические, что никогда не покинешь их по-настоящему, скорее пустишь шерстяные корни в ковер на полу квартиры в бельэтаже, изразцовый Крит, населенный попугаями в окнах и китайцами в галстуках, бюстами героических цареубийц, жирными голубями и кастрированными котами, где лиризм маскируется под канарейку в тростниковой клетке, заливающейся трелью доморощенных сонетов".

Преследует доктора утраченный кошмар колониальной войны, где он, впрочем, только и ощущал свою нужность. "Африка – ...лай дворняг из темноты, скелетообразных собак с ушами как у летучих мышей, ночные небеса с незнакомыми звездами, вождь из Дабы и его больные сыновья-близнецы, очередь на прием на ступенях медпункта, вся трясущаяся от малярии, следы укусов, разбухшие от дождя".

В настоящем же чуткий врачеватель осознает бесполезность своих знаний и умений, неспособность помочь страждущим: "В отделении неотложной помощи больные в пижамах, колыхаясь, дрейфовали на фоне окон, как обитатели морских пучин, еле двигаясь под тяжестью поглощаемых тоннами медикаментов. Старушка в ночной рубашке, похожая на поздние автопортреты Рембрандта, – хромая птица, теряющая на ветру остатки своих пенно-кружевных костей... Сонные алкоголики, превратившиеся под воздействием виноградной самогонки в драных серафимов, сталкивались друг с другом на лету".

Вероятнее всего, эти причины и обусловили странное, на первый взгляд, бегство героя из семейного гнезда. Доктор Антониу пытается в меру небольших сил оттащить подальше от возлюбленных своих женщин тяжкий груз необоримых печалей.

"Слоновья память" Антониу Лобу Антунеша, перевод Екатерины Хованович, журнал "Иностранная литература" (7/2015).