В России, в переводе Ирины Мельниковой вышел роман "Духи земли" (1953) знаменитой швейцарской писательницы Катрин Колом (1892-1965).

Среди торопливых и сбивчивых голосов "полых людей", населявших "Бесплодную землю" Т.С. Элиота, до читателей доносится и такой:

"У вод Лемана я сидел и плакал…

Грустя о том, что брат-король погиб,

А перед тем король, отец мой, умер.

Белеет груда голых тел в низине,

На чердаке сухом скрежещут крысы

По сваленным костям который год".

Берега этого озера часто посещает и главный герой романа Катрин Колом – Цезарь, предающийся горьким размышлениям о том, что окружающая красота – лишь "декорация его жалкой жизни".

Подобную параллель между одним из главных произведений европейского модернизма и романом, опубликованным тридцатью годами позже, принадлежавшим перу писательницы, мягко говоря, не самой популярной, можно счесть совпадением. Элиот бывал на Женевском озере во время работы над поэмой, а Колом провела на его берегах значительную часть жизни.

Но эту параллель можно сделать и отправной точкой небольшого экскурса. И тогда выяснится, что знаменитого поэта и лауреата и скромную учительницу и домохозяйку объединяют не только совпадения. Писатели принадлежали к одному поколению – Элиот родился в 1888 году, Колом – в 1892 году, а умерли оба в 1965 году; они ходили по одним литераторским тропинкам, в частности, в салон леди Оттолайн Моррел, правда, Колом жила в Лондоне очень недолго. Для обоих литераторов принципиально важна фрагментарность, дробность повествования, сталкивание разных времен, порой в одной фразе (вероятно, уместно было бы употребить слово stretta (итал. "сжатие"), как назвал свое важное стихотворение Пауль Целан). Наконец, читая "Бесплодную землю" и "Духов земли", сразу отмечаешь их сложное, виртуозно написанное многоголосие.

Итак, Катрин Колом можно с достаточной уверенностью причислить к эпигонам модернизма, но, конечно, в первоначальном греческом значении, а совсем не в пренебрежительном. Просто Колом, повторяя судьбу своей родины в ХХ веке, была только внимательным наблюдателем и свидетелем бурных событий, находилась в отдалении.

О современности, зафиксированной Колом, и о параллелях с Элиотом дальнейший разговор еще впереди, теперь же пора возвратиться к солисту "Духов земли" – Цезарю и его жалкой жизни.

Счастливые дни детства миновали:

"Где мои прежние братья и сестры? Я вижу их только во сне, они стоят на песчаном берегу, я разговариваю с ними, глажу пухлые ручки… Зое, хрупкие косточки, укрытая плащом волос, Эжен, крупная бледная голова, Адольф с прищуренными глазками…" И сам Цезарь, мамин любимец, "рыжая шевелюра его нежно прижималась к юбочке с серыми перьями".

Вскоре в родовом замке Фредег, в одной из его башен, символически разрушенной, поселились несчастье и смерть. Скоропостижно умерли родители Арманд и голубка-горлица, и счастливое детство прервалось. Впрочем, как это часто бывает, герои как бы переносят частицы непрожитого детства во взрослую жизнь. Они существуют в мире, одновременно напоминающем детские фантазии и античные мифы. Во всяком случае, сезонные перемещения Цезаря в наследственных владениях походят на образ жизни Персефоны после замужества.

Своеобразным апофеозом чудес в романе становится история пастора Альфреда, который так часто и низко кланялся богатой землевладелице, что потерял голову. Поскольку исполнять семейные и религиозные обязанности без головы было крайне затруднительно, то он позаимствовал игрушечную кошачью голову. "Паства не позволила себе ни единого замечания, только малыш Поль показал розовым пальчиком на проходившего мимо пастора "киса-киса".

После этого ни персонажи, ни читатели уже не станут удивляться воздушным полетам Цезаря на велосипеде, смеху Мадам, разбивающему окна в соседских домах, скачущим кустам, солнцу, упирающемуся ногами в землю, осмелевшим воробьям, что гнездятся в складках жилета застывшего за столом беглого графа.

Подобные ощущения "продленного детства" пронизывают и страницы романов Чарльза Диккенса, с их оригинальными персонажами, невероятными ситуациями и фантастическими описаниями.

"Море отхлынуло, и умирающий голос еще раз возвысился в слабой попытке что-то договорить – но море нахлынуло снова, смяло его и прикончило ударами волн, и заклокотало под сводами, и грянуло о крышу, и взметнулось в самую высь соборной башни" ("Тайна Эдвина Друда", в которой дядя тоже пытается убить племянника).

Тема сломанного еще в детстве плавного движения жизни вообще необыкновенно важна для Диккенса: дети, несущие тяжкое бремя взрослых забот, и взрослые, пытающиеся разрубить узлы своих проблем ребяческими способами, играют ведущие роли в любом произведении классика.

Несоответствие детского сознания взрослому бытию часто приводит к трагическим последствиям для героев, потому Оскар Уайльд однажды и высказался, что лишь черствый и бессердечный человек может плакать о смерти малютки Нелл, тогда как сопереживающий читатель облегченно вздохнет, узнав о прекращении страданий девочки. В книгах Диккенса и Колом дети уже в ранние годы словно подхватывают непосильную ношу – ошибки, несчастья и неудачи взрослых и в итоге расплачиваются за их грехи. В то же время сохранившаяся детская непосредственность восприятия заставляет героев чувствительно реагировать на грубость обыденной жизни.

​"Если у вас мать-птица, совершенно неудивительно, что вы за секунду передумали свататься к вялой Мелани, вот она встала, пошла на кухню за бисквитами, ударилась о дверной косяк, ляжки у нее наверняка белые с синими полосками, и захотели жениться на Мадам Каролин Тестю [роза, напоминающая "красавицу-еврейку в синагоге"]".

Дети из Фредега ищут совершенства, но оказываются обреченными на вечные неудачи. Самой фатальной стала история женитьбы одного из братьев – Эжена, "широкое и скучное розовое лицо с правильными чертами, какие часто писал Рафаэль".

"Эжен так толком никогда и не смог себе ответить, почему на следующий день ему взбрело в голову жениться на девушке с бала. Может, фиакр с огромными колесами, катившийся по скрипучему снегу, и рука в белой кожаной перчатке произвели на него какое-то особенное впечатление; он представил внутри фиакра большой белый венчик, в середине венчика ноги, обтянутые плотными шелковыми чулками".

Но заполучил Эжен злого гения и домашнего тирана, Мадам Семирамиду, со снежной крепостью на голове, руками-колбасами и огромными, изуродованными шишками ступнями, а следом – выводок несчастных детей, несущих на себе все грехи мира.

Годы лишь увеличивают пропасть между былыми детьми и "взрослыми, в которых мы превратились, Эженом, корчившимся у Мадам под тапкой, Адольфом-лицемером, Зое, притворившейся безумной или действительно сошедшей с ума, и им самим, Цезарем, прятавшимся от людей в темной конюшне".

Как стенам замка не суждено вечно выдерживать удары волн и ветров, так и его жителям – превозмогать проклятие наследственности. Время неумолимо одолевает и самих людей, и творения их рук: "Письменный стол медленно возвращался в растительное состояние".

Вообще, время в замкнутом мире романов Катрин Колом течет согласно причудливым законам: прошлое, настоящее и будущее идут рука об руку. Но замкнутость этого мира вовсе не означает изолированности: европейские ветры приносят на леманские берега отголоски времени исторического, тоже чудесно преображаемые. "Гийом II в широкой белой шинели, заботливо наброшенной ему на плечи Вотаном, чтобы спрятать атрофированную руку, принимает парад"; в английских усадьбах за мраморным лесом начинаются гигантские лестницы, а в каминах горят целые дубовые стволы; местная буржуазия пытается, с переменным успехом, заработать кубышку на Великой войне; по дорогам бредут русские беженцы, "остроконечные бороды, раскосые глаза, след веревки на шее, брюхо конусом под черной одеждой с дырами от колючей проволоки". Последняя деталь, равно как и упоминание пломбированных вагонов, в которых перевозили евреев, – анахронизмы, порожденные смешением в умах жителей кантона Во различных европейских катастроф.

Сохранились разрозненные фрагменты романа "Сражающиеся королевства", над которым Колом работала в последние годы жизни. В них сильнее чувствуется влияние трагедии Европы, насилие покидает родовые гнезда и стремительно расползается, а дети вновь играют важные и драматичные роли.

Будучи слегка в курсе европейской политики, персонажи романа не чуждаются и европейской культуры, не отказывая себе в удовольствии совершать подобающие культурные паломничества. Все железные дороги ведут в Париж, где "на улицах поджидают безмолвные грабители, сливавшиеся со стенами, девы с облупленными носами притворяются, что поддерживают портики, гении свободы балансируют на золотых шарах". Все морские пути ведут на Торчелло, к церквям, наполовину ушедшим в землю, "каждое утро туда направляются голуби, павлины, попугаи, а с наступлением вечера медленно летят обратно и кружат над лодкой, пугая старого еврея".

Поездка на Торчелло – давно вымерший остров в Лагуне – возвращает к главной теме романа. Цезарь ищет дорогу в прошлое, в счастливую страну детства, и, в конце концов, находит ее – в смерти. Смерть – это тоже чудо, поэтому герои Колом умирают при необычайных и поэтичных обстоятельствах.

Но приход смерти означает лишь обретение восхитительного спокойствия: "Какое блаженство плыть медленно, не торопясь…Иногда влага указывала Цезарю, что он плывет под озером, иногда, уже на обратном пути к Фредегу, ему встречались белые фиалки, крот [не тот ли, что появляется в прощальном фильме Алена Рене?], корни вереска, зеленые монеты, огромные розовые муравьи и лозы, бороздившие землю виноградников, пронизанную светом и молниями".

Но ни в какую страну детей Цезарь пока не попадает. Почему?

Настало время вернуться к поэме Элиота, первая глава которой, с подходящим названием "Погребение мертвого", начинается стихами:

"Жестокий месяц апрель возрождает

Подснежник из мертвой земли, смешивает

Желанье и память, бередит

Сонные корни весенним дождем…"

Катрин Колом словно подхватывает замолчавшего поэта, в свою очередь, перефразировавшего Чосера, но парадоксально заканчивает там, где Элиот начинал.

В последних строках романа умерший Цезарь догадывается о наступлении апреля. Упоминание этого месяца очень важно, ибо апрель – месяц Пасхи, воскрешения мертвых, времени, когда герой сможет встретить потерянных детей.

Во всяком случае, Катрин Колом, подобно Создателю, предоставляет такой шанс "бродяге, чужаку, лису без логова".