Интервью с писателем Владимиром "Адольфычем" Нестеренко записано в кафе "Ольгин двор". Это бедное место, нечто вроде московского клуба "ОГИ" на Потаповском. Адольфыч – человек из мира контркультуры, известный сетевой персонаж, автор пародийных бандитских триллеров, по его книге "Чужая" в России поставлен фильм. Для сохранения стиля автора мы старались не купировать его резкие суждения.
– Давайте начнем с Майдана. Вы сказали, что сейчас он уже деградировал.
– Да, конечно, деградировал. Поскольку самая активная часть или разъехалась, лето пришло, надо заниматься хозяйством, а другая активная молодежь на юге, там, где опасно, где у нас неприятности. Не все, но основная часть.
– Вы часто ходили на Майдан?
– Бывал, да. Я здраво оцениваю себя, потому что война – это дело молодых. Когда бежишь с кирпичом или с коктейлем, важно его бросить и сразу свалить, потому что менты сразу начинают по тебе стрелять. Бросить-то я брошу, а вот быстро свалить... скорее всего, нет, скорости уже нету. Но был, конечно, был.
– Какие дни в памяти у вас остались?
– В памяти осталось, когда Мустафа Найем с трибуны вещал, это было в первый день, и тогда они еще всех допускали к трибуне. Он какую-то речь толкал, так посмотрел на меня, и у меня в голове мелькнула фраза: “Даешь в каждом городе Афганистан”. Вот так и получилось. Это цитата из харьковской группы "ГПД", Чернавский, у них была такая песня. Запомнилось многое. И я много раз там был. Там было много людей, с которыми можно было что-то обсудить и что-то делать. Москвичи приезжали. Ну, москвич уже не тот... Азара видел, достаточно неприятный молодой человек. Он производит впечатление сионского мудреца, он такой лысый, с бородкой, в очках, а таковым не является, он – дурак! (Смеется.)
– Вы знаете, все русские кажутся немного дураками, когда приезжают и начинают учить украинцев, как им жить. Вы сказали – Афганистан, а мне казалось, что это городская война...
– В Афганистане тоже была не сельская, у них же сел нету, они кишлаками живут, огороженными саманной стеной, это такой мини-город.
– Кто управлял этой партизанской войной? Были командиры? Или были только смельчаки, которые не понимали, что делать, кроме как бросать "коктейли Молотова"?
– Нет, украинцы – это живой народ, еще не вымерший от водки, от общей апатии, и он самоорганизуется. Были, конечно, и командиры, но эта оппозиция, которая сейчас пришла к власти, они не были командирами. Были люди, вокруг которых организовывались. Вот "Правый сектор" как образовался? Там был костячок нескольких организаций, это "Социал-национальная инициатива", "Тризуб", УНА-УНСО, еще кто-то... Там если у них 300 человек соберется всех вместе, ветеранов движения, это будет много. А туда сразу молодежь пошла, потому что нужны только точки кристаллизации, и как только они появляются, народ самоорганизовывается.
– То есть можно сказать, что до Майдана "Правого сектора" как такового и не было?
– Конечно, не было. Он появился, я думаю, незадолго до Майдана, может быть, за неделю или две, когда стало понятно, что ассоциации с ЕС не будет, будет какое-то движение, и они решили собраться. Это ультраправые, но они отличаются от российских правых. Во-первых, они не режут чурок на улицах, этого нет и не было. Если есть избиения, то это приблизительно раз в год кому-то дадут по голове. Но у нас в учебных заведениях есть арабы, негры, и там есть всякие молодежные разборки. Еще не было правых, а арабов у нас лупили давно. Второе, чем они отличаются, национализм украинский – это богатая идея, если ты хочешь быть украинцем. То есть он не применим к национализму русскому никак. Русский – это имперский: чтобы нас все боялись, чтобы мы всем владели, чтобы мы расширялись. Украинский национализм – это охранительный национализм, и если ты хочешь быть украинцем, то есть жить в своей стране и заниматься своим делом, чтобы от тебя все отцепились, у тебя прямой путь в украинский национализм.
– А стоит русским, евреям, армянам или кому-нибудь еще бояться "Правого сектора"? В России слова "Правый сектор" – это такой жупел, возникают рядом с ним слова – фашисты, погромы и так далее.
– Как всякий национализм, естественно, он пахнет погромом, но до погрома нужно довести. Просто так погрома на будет. Ну, и люди уже по-другому живут. Кроме того, у нас нет идеологов, этой всей нечисти – Дугин и прочие. Я не говорю, что Дугин – погромщик, он просто сволочь и шарлатан, мое мнение такое. В принципе, у нас нет идеологов, нет четко построенной идеологии погромов. То есть "Правый сектор" мечется сейчас и метались тогда. Все, что у них было, – это идеология 30-х годов, бандеровская, которая была написана при других условиях и для всего другого, то есть когда был в моде национал-социализм. Сейчас снова стал моден национал-социализм, но это, я думаю, только до тех пор, пока народ не поймет, что слово "социализм" все портит. Кроме того, в "Правом секторе" есть евреи, довольно значительное количество, и они руководствуются тем, что Бандера наваял – как относиться к людям, которые не являются этническими украинцами. Там было три принципа. Первый: если они поддерживают нашу освободительную борьбу, значит, это побратимы, братья. Если нейтральны, значит, нейтрально, земли на всех хватит. А если поддерживают врага, то враги. Вот они так и действовали. И эта риторика для того, чтобы завести эту фанатскую массу, молодежную, которая, как и в России, давно уже на “1488” и тому подобное. Понимаю это и рассматриваю как моду. Сейчас вот модно правое движение – и пошла молодежь в правое движение.
– Вы сказали, что на Майдане не было социальных лозунгов, а были только лозунги национальные. Невозможно сейчас людей поднять лозунгами за социальную справедливость, за левую идею?
– Смотря где. Вот на Востоке, пожалуйста, левая идея: мы заберем все у олигархов. Отнять и поделить, то, что Лимонов толкает и прочая нечисть. На самом деле, в Украине левая идея в значительном загоне. Это связано с тем, что деградировали левые. Коммунисты уже полностью встали на путь национал-предательства. Если рассматривать в марксистском ключе, то Партия регионов – это партия крупного капитала, крупной промышленности, это владельцы всего в крупных регионах, где ты должен или работать, или уезжать оттуда, потому что у тебя нет своего сада, огорода и так далее. А так, в принципе, Украина – мелкобуржуазная, здесь у каждого есть свой сад, огород, шесть соток, и не шесть соток, и полтора гектара. Если тебя выгнали с работы, уезжаешь да и работаешь там. Это по левой идее. Часть стала сталинистами, вот "Боротьба", такое ужасное объединение. Есть анархисты, но их везде мало, анархисты у нас комнатные более-менее. И нацисты... Ну, все это условно, но у нас более левые нацисты. Нацисты себя называют правыми, но на самом деле они левые. И Гитлер же был левым, национал-социализм и все остальное. Используя правую риторику о сохранении чего-то... черти чего: у каждого человека одна жена, одна нация, один язык, один ребенок, и так лет через 300 уже можно покончить с этим. (Смеется.) То есть левые в загоне, и никаким образом левые в Майдане не участвовали. Приходили в частном порядке, да, и в самообороне участвовали и анархисты, и леваки, и из России леваки приезжали, но чтобы дальше организовать свою сотню какую-то, еще что-то – нет.
– Были моменты, когда на Майдане было страшно, лично за себя или за людей?
– Учитывая, что я многодетный отец, конечно, страшно было постоянно. Но это такая обычная родительская тревога, просто она стала более сильной. Я запрещал, но дети уже довольно взрослые, 25 лет, 21 год, 22, ну, такой возраст. Младшей дочке 5 лет. Страшно было по причине того, что постоянно были похищения людей. Это действительно страшно, потому что их похищали не только с Майдана, но и по квартирам. Но я подготовленный человек, с этим сталкивался и раньше, даже мирная жизнь имеет столько плоскостей, что одна половина людей не знает, как живет другая. Я через это все проходил, и вывозы в лес милицией с копанием себе могилы и так далее, и мне было не очень страшно. Но это нагнетание – да, это было страшно. И постоянные разгоны... Потом, когда менты уже начали стрелять, они же начали сначала стрелять, заряжая охотничьи патроны в свои дробовики, картечью, с чего все началось. Убили двоих, большое количество было раненых картечью. То есть они должны заряжать резиновые пули, а подходят и охотничьи, вот и все. И когда это началось, уже стало довольно все серьезно. Потому что обострение всех этих ситуаций было, когда приняли законы, которые у вас принимали 10 лет, у нас их приняли в один день. Ну, хохлы – долбо…ы.
– Вы имеете в виду законы Януковича так называемые?
– Да, законы Януковича. Это полностью ваши законы копировали, но Путин принимал их 10 лет, когда запретили предоставлять слово террористам во вторую чеченскую и с того времени потихонечку зажимали. А у нас зажали в один день. И, естественно, все поднялись на бунт, началось на Грушевского. И тут уже "Правый сектор" себя проявил. Но там не один "Правый сектор" был, разные. Это первый случай, когда люди, которые себя позиционировали как ультранационалисты, ну, чтобы словом "фашисты" не оперировать, но мы можем оперировать – фашисты, нацисты, они первый раз защитили свободу слова. (Смеется.) Не помню, чтобы такое было когда-нибудь в истории.
– Мне вообще вся современная украинская история кажется парадоксальной, ее нельзя описывать в известных нам терминах. И слова – фашист, левый, правый, анархист – поменяли значения.
– Давно уже поменяли, давно уже это плавает все, сползает. То есть они там что-то говорят про примат нации над приматом личности, однако единицы из молодежи готовы, если нация вдруг посчитает, что тебе нужно, образно говоря, работать не столяром, а шахтером в шахте, не думаю, что они поедут. То есть примат нации – это как бы повод, чтобы дать в рыло тому, кто с этим не согласен, но это не повод, чтобы самому руководствоваться этими вещами.
– В России многие люди не понимают, зачем украинцы вышли на Майдан, вышла интеллигенция, студенты, предприниматели и весь, что называется, простой народ.
– Видимо, все же из-за национального унижения. Это национальное унижение сейчас продолжается – с Крымом, с восточными регионами, с этой необъявленной войной, то есть, возможно, придется еще повоевать, хотя, конечно, я уже старый для этого. Я лично вышел из-за национального унижения. То есть Янукович унизил практически всю страну. Говорят, что он три года сам же и раскручивал это, что мы идем в Европу, это движение, но все забывают, что это было записано у нас в конституции, что у нас европейский вектор развития. Начиналось это еще при Кучме, то есть за 7 лет примерно до Януковича, плюс три года Януковича. То есть 10 лет мы готовились, нас не принимали, требовали изменения законодательства, а здесь никто не хотел этим заниматься. Порядка 10 лет мы шли по пути евроинтеграции. Второе, Януковича уже никто не признавал. Первый год он более-менее нормально правил, он в первый год вернул себе полномочия Кучмы, которые Кучма получил, чтобы подавить полный разброд, вот как при Ельцине было. То есть он навел порядок более-менее в стране, при этом порядке с 1997 года, понятно, многие пострадали, но не так уж прямо. Потом полномочия президента были урезаны. А Янукович через суд эти полномочия себе вернул, и это прошло незаметно. Потом были харьковские соглашения, против них выступал кто? Выступали только националисты, потому что в 2017 году должна была закончиться аренда Севастополя, а подписали еще на 40 лет, по-моему, эти соглашения. Я точно знал, что русский флот никогда не уйдет из Севастополя, поскольку я в Крыму бывал и знал, что Севастополь – русский город, и там разрешали селиться отставным военным. Если бы не разрешали, то был бы такой же город, как и другие, Симферополь, например. И то, что там еще продлили на 40 лет... да хоть на 140! А третье – это были языковые законы, то есть Янукович ввел русский язык вторым государственным, и тоже выступали против этого националисты. И это значительно прибавило им голосов. По языковому закону я протестовать не вышел, потому что меня не ущемляли с этим языком. Порядка 300 школ в Киеве, и было так: я учился в русской школе, а через дорогу была украинская. У кого в семье разговаривали по-украински, там было без разницы – или в русскую, или в украинскую отдавать. У нас в семье разговаривали по-русски, меня отдали в русскую школу. В институте тоже я учился на русском языке. И разговариваю всю жизнь на русском. Родители у меня разговаривали по-русски, их родители разговаривали тоже по-русски. И на могилах, на кладбище, там тоже выбито все по-русски. В Киеве разговаривали по-русски. Вот у моего сына не было ни одного урока русского языка, разговаривать он по-русски умеет, а писать он учился по словарю в мобильном, там Т9 есть, который подсказывает слова. И вот он научился самостоятельно, умеет и писать, и разговаривать по-русски. И я знал, что ничего с русским языком не будет, никуда не денется русский язык здесь. И он действительно никуда не делся, как видите.
– Вы себя чувствуете украинцем?
– Да, конечно, я себя чувствую украинцем, хотя я не чистокровный украинец. Я родился – была Украинская ССР. Потом, когда я уже серьезно оторвался от родины, первый раз – это меня в армию забрали, в Россию, под Москву. И сразу чувствуешь: и узоры немножко не такие, и елочки не те, у нас больше сосны. Вроде бы то же самое, но немножко не то. Грубо говоря, сербы и хорваты. И конечно, все время и играло радио народное, украинское, народные песни и все остальное. То есть я себя, конечно, считаю украинцем. И таких, как я, наверное, 99 процентов населения.
– То есть, возвращаясь к тому, за что вышел на Майдан, в том числе за это, за украинскую идею?
– Нет, основная украинская идея состоит в том, как Лесь Подеревянский ее сформулировал, есть такой классик украинской литературы: отъе…сь от нас! Вот это и есть украинская идея. Янукович за два года сконцентрировал у себя власть, а потом началось. Начался отъем бизнеса, 50 процентов от бизнеса нужно было оплатить, всюду прокуроры из Донецка. Например, Кузьмин, зам. прокурора, он донецкий. То есть люди хотели, чтобы этого быдла больше не было. И всегда вызывал комическое чувство Янукович. Он считал, что может оперировать на равных с Западом и с Путиным, допустим, и все это смотрелось часто очень потешно. И это уже надоело хуже горькой редьки. Все, что происходило, все это было эскалацией. На Майдане, там же вышло какое-то количество людей, они тусовались-тусовались, и полностью я его поддерживаю, потому что власти всегда нужно создавать поводы для ее беспокойства. Я знал, что это все разойдется, поскольку там молодежь, девочки, мальчики, и все это каким-то образом закончится. Но вот когда их отлупили, эта эскалация произошла, тут уже вышел весь Киев. И я тоже вышел. Киев выходил всегда, когда был какой-то мятеж.
– Мне показалось интересным в истории Майдана, что Киев принял всех приезжих, что упомянутые вами западенцы или люди с Востока, которые приехали сюда бороться против Януковича, – киевляне не выгнали их, не было конфликта.
Мы не хотели донецкой власти, потому что донецкая власть не совместима ни с чем нормальным
– Ну, да, естественно. Во-первых, не западенцы приехали. Киевляне вышли после этого избиения первые. Западенцы подтянулись позже. У Киева есть опыт 2004 года, тогда тоже главное делал Киев. И все почему? Мы не хотели этой вот власти. Мы прекрасно знаем донецких, мы прекрасно знаем, кто это и что это. Они были донецкие, они были настоящими людьми, когда шахтеры получали по 500-700 рублей советских. Вот тогда это были люди, которые хорошо работают, хорошо получают, ездят на отдых в санатории, и это был промышленный край, и это была Украина, это не была Россия. Мы знаем тех донецких. А нынешние донецкие – это загнанные совершенно за пределы человеческие, они работают в копанках. Копанка – это нелегальная шахта, которую они долбают. Они вместо вагонеток используют ванную и лебедку и вытаскивают так уголь. Там гибнут люди в большом количестве. И все почему? Условно говоря, тысячу гривен стоит тонна угля на государственной шахте, и это невыгодно, государство выплачивает дотации. И вот что происходит. В этих копанках они все под ментами, под СБУ, под местными олигархами. То есть местный олигарх владеет, а остальные с этого кормятся, с этой копанки. Они добывают там уголь, а потом сдают как произведенный на государственной шахте. То есть шахтер получает свой силикоз, свои трупы шахтерские семьи получают, а дотации присваиваются. Это как если продавать ворованный уголь по тысяче гривен за тонну. Вот во что превратился Донецкий край. Его убила эта вот компания – Партия регионов и те, кому она наследовала. Это одни и те же люди, они были красные директора, потом стали олигархи, потом еще что-то, и это все деградировало. Мы не хотели донецкой власти, потому что донецкая власть не совместима ни с чем нормальным. Вот представьте, в провинциальной стране, которой является Украина, пришла к власти еще и провинциальная совершенно власть: все свои, свой круг, все такое... У днепропетровских этого не было, днепропетровские получше. Для нас донецкая власть – это оскорбительно! Ну вот, мы, собственно говоря, не зная, чем кончится это все для Украины, еще будет война, разделение, а еще, может быть, и Россию разрушат, а мы потом придем за Кубанью или еще чем-то, то есть будет все что угодно, не важно, – но мы свое показали. Мы не признаем быдло, вот и все!
– Вы сказали, что Украина провинциальная страна, а плохо ли это для нее? Есть ли в этом определении что-то принижающее ее достоинство?
– Смотрите, чем отличается Москва от Киева? В Киеве, несмотря на то что все же он должен быть космополитичен, как столица, однако же все равно работает – кум, сват, брат и так далее. В Москве это все не работает. В Москве ты или можешь что-то делать, и тогда ты что-то получаешь, или ты не можешь. В Киеве все немножко не так. Мы на какое-то количество лет отстали от Москвы. А кое в чем опережаем. Кое-что у нас есть получше за счет того, что мы ближе к Европе. А Россия самодостаточная, ну, пускай такой и остается.
– Украина, на мой взгляд, вполне вписывается в европейский проект, потому что она почти такая же, как страны Восточной Европы, она во многом похожа.
– Это да, мы – Восточная Европа. Мы прошли большой путь, мы были точно такой же совок. Здесь было, как в Питере, это я вам точно могу сказать. В Киеве было, как в Питере, при совке. Когда в Москве ногти стригут, там пальцы рубят. У нас был пресс. И в Питере тоже это было – после "ленинградского дела" зажали все. Здесь было то же самое, еще все боялись, что не только его за какие-то мысли или хищения снимет начальство, а еще и за украинский национализм. То есть запреты на профессию были, и прочее. У нас была довольно зажатая страна, но мы прошли довольно большой путь. И главное – народы отличаются. Русский и украинский народы – это просто разные народы. Я хотел бы, чтобы это понимали.
– В чем они разные? Русские думают, что они прекрасно понимают украинцев.
Украинцев тяжелее завести, но они более лютые, чем русские
– Не понимают. Вообще не понимают! Украинец – индивидуалист. Русский – индивидуалист другого рода. Русский в частном порядке индивидуалист, то есть за пределами его квартиры заканчивается страна. Но если свистнет ему начальство, родина позовет, то русский встал, под козырек и пошел. Украинец еще должен понять, куда его родина зовет, и родина ли это, и может быть, это не родина зовет, а кто-то, и так далее. У нас не было после перестройки никакой патерналистской политики государства, вообще никакой! Там страховая какая-то медицина, бесплатная медицина, ничего у нас такого не было давно. То есть на нас плюнули, и мы все разгребали сами. Все 90-е годы проходили на выживание. Мы прошли это все, стало лучше, народ вернулся к своим истокам. То есть кто такой украинец? Украинец – это в первую очередь из крестьян. Если из крестьян, на что ты можешь рассчитывать? Да ни на что, только на свой труд и на погоду, урожай есть – урожая нет, все. У нас значительный отрицательный отбор был, многовековой. Кто что-то мог, отсюда сваливал или в Петербург, как Гоголь, или на Запад, если была такая возможность. И это продолжалось, продолжалось и продолжалось. Я же тоже русский, московский, грубо говоря, писатель, с местной культурой старался дел никаких не иметь вообще, просто мне это было неинтересно. Они думают о том, о чем я уже забыл, в массе своей. А сейчас вот я посмотрел, после революции, с некоторыми можно иметь дело, они, по-моему, одумались и ушли от этого хуторянства. Чем еще отличаются русские от украинцев? Украинцы закусывают, когда пьют, русские – нет. Это очень важный вопрос. Что еще... Грубо говоря, украинцы мягче. Но, на самом деле, здесь стоит вспомнить о некоторых неприятных эпизодах, которые были в истории Украины: русские не способны вырезать какое-то значительное количество своих соседей в течение небольшого промежутка времени, а украинцы способны, их только нужно довести.
– Вы имеете в виду, например, историю польско-украинского конфликта в ХХ веке?
– Волынскую резню? Ну, и ее в том числе. Если сейчас свистни, чтобы начать луганскую резню, то же самое будет. Сначала довести надо какое-то время. А все освободительные движения – Колиивщина, Богдан Хмельницкий... Вот это оно и было. То есть украинцев, на самом деле, тяжелее завести, но они более лютые, чем русские. Русский – что ему сказали, он пошел и сделал, это восточная такая черта. А украинцы – по собственной воле, просто понимая, что надо что-то делать, так жить нельзя...
– Если "русский бунт, бессмысленный и беспощадный", как Пушкин сказал, то украинский бунт – его не назовешь бессмысленным, но он очень жестокий, он беспощаднее русского. Это видно и по тем методам, которыми сейчас ведется борьба на Востоке.
– Ну, на Востоке я бы не сказал, что это украинский бунт. Есть такое прекрасное слово "нехлюйство", это халатность. Представьте себе, с 2004 года, когда все началось – Ющенко, Юля, Украина и все остальное, там телевизор, местные каналы, которые люди смотрят, чтобы узнать, что происходит в реальной жизни, а не где-то в Киеве, местные каналы каждый день рассказывали одно и то же: бандеры, сволочи, то-се... И это продолжалось 10 лет. Там сначала вещали украинские каналы, которые то же самое про Майдан говорили – бандеры, сволочи, то-се. А сейчас – русская пропаганда, она подключилась, когда начался Майдан. И там с удовольствием все это смотрят, потому что русские каналы объективно лучше украинских, лучше сделаны. Там сериалы, реалити-шоу, гламур, они объективно лучше сделаны, чем украинские, хотя и украинские неплохие. Но зомбирование лучше на русском. Я, кстати, понял технологию: картинка мелькает, чтобы ты сидел перед телевизором, а зомбируют они звуком, эти ужасные звуковые эффекты, искаженные. Выключив звук, можно с удовольствием смотреть телевизор, и ничего с тобой не будет. Как только включаешь звук... А вот со звуком без картинки смотреть нельзя. Так что то, что происходит на Востоке, – это движение людей, которые знают какую-то свою правду, и оно мотивировано страхом: они боятся "Правого сектора", бандер, что придут и будут резать. И это при том, что никого не резали. Первый раз в Одессе сожгли. Но люди, которые начинают стрелять по толпе из автоматического оружия, из-за спин милиции, что с ними делать? Это подрывает саму идею государственности, что вообще означает, что можно все.
– Писатель Нестеренко был на Майдане. А что бы делали ваши герои в предлагаемых обстоятельствах?
– Скорее всего, они были бы титушками (смеется). Герои мои обычно – бедные люди. Поскольку они хотят всего и сразу добиться, то основная масса не добивается ничего. Это люди, которым нужно проснуться утром и решать, что будем есть вечером. И поэтому они, скорее всего, были бы там, где платят, или где можно что-то взять. На Майдане не платили, и брать ничего не брали. Там заняли два-три магазина после пожара в Доме профсоюзов, а так никуда не заходили, не занимали, не грабили. И один магазин сгорел, когда на Грушевского уже была бойня, попал "коктейль Молотова", и разбили. А на самом деле там есть что пограбить. И под ним, как на Манежке, торговые центры. Мои герои, скорее всего, не принимали бы участие в этой революции. Или уже прямо пошли бы в военные части. А так просто ходить на Майдан, слушать гимн Украины, петь – нет, это для обычных граждан.
– Вы сказали, что революция была буржуазно-демократической. Почему вы так ее определяете?
– Буржуазно-демократическая, потому что основной лозунг был: "Зупинити свавiлля". "Свавiлля" – это "произвол". Банду геть, Януковича – геть. И выгоняли не Януковича как Януковича, хотя я лично был против Януковича, просто я смотрел на это быдло, и мне было неприятно на него смотреть, мне было стыдно за страну. Но Януковича как царя. На Украине никогда не было никаких царей. Гетьманы были, но их выбирали, а потом могли точно так же собраться и выгнать. У нас нет сакральности власти, и чем дальше, тем ее меньше и меньше. Я еще помню, когда пытались наладить эту сакральность власти, но не наладили, – это при Кучме было. Буржуазно-демократическая революция – это о том, что бизнес не хочет, чтобы его отжимали. Почему поддержал бизнес? Поддержали не те, которые уже полностью разоренные. Как нас Макиавелли учил: полностью разоренные ничего сделать не могут. Чуть-чуть, у кого подрезают верхушки. Бизнес поддержал. Поддержали люди почему? Украина – украинско-ориентированная страна. Это не означает, что здесь все националисты, и национализм здесь не что-то плохое. В России "Ты кто?" – "Я русский националист" – и сразу же на него смотрят, достанет ли он топор из-за пазухи, или еще что-то еще. А здесь – украинский националист, да и хорошо. Вот и все. Спокойно очень относятся. А все буржуазно-демократические революции – национально-ориентированные, насколько я понимаю, там, где есть какое-то подобие нации… Вот украинское подобие нации есть сейчас, а что западенцы, например, не такие, как центральные украинцы, – они не такие из-за истории. А на самом деле вот так и не отличишь западенца от какого-нибудь, грубо говоря, донецкого типа, который вылез из шахты или на маршрутке едет. Это все одни и те же люди.
– Чем отличается русский фашист от украинского фашиста?
– Русский фашист от украинского отличается. Первое, у нас нет централизованного завоза людей другой национальности, другой веры, ничего этого у нас нет. Украинцы работают сами. Киев заполнен гастарбайтерами, но это гастарбайтеры со всей Украины. То есть украинцы работают сами. У нас нет привилегированных наций, то есть у нас нет, допустим, что "я чечен" – и прямо все уже начинают чувствовать себя каким-то образом… Ну, чечен и чечен. То есть украинцам довольно-таки плевать на все остальные нации, очень ровно относятся. Вот что такое москаль? Москаль – это солдат, это русский солдат. Еще с тех времен это определение перешло на всех россиян, но на самом деле имеется в виду россиянин-имперец, вот кто такой москаль. Тот, который по приказу своей империи пошел дальше завоевывать. Чем отличается украинский фашизм? Украинский фашист – это ярко выраженный националист, который нахватался по верхам чего-то из тех времен, когда это все писалось. В начале прошлого века это каким-то образом создавалось, и тогда был тренд – государство-корпорация, Муссолини и все остальное. Говорят, что Муссолини был гений, он успел что-то сделать, но думали они об этом раньше. То есть украинский фашизм – это все же, скорее, ультранационализм. Но в обществе нет такого напряжения из-за приезжих с юга… не знаю, как политкорректно сказать, приезжих с Кавказа, у нас нет такого напряжения. И раньше не было. Были приезжие, а потом их не стало – пообщались и начали их все выкуривать. То в таких жестких украинских регионах, это не Западная Украина, а, допустим, Житомир, это 120 километров от Киева, там никто рядом, вместе с украинцами не живет, ни один народ, кроме евреев, армян, ну, и тех, которые живут везде. Не живет как диаспора, потому что украинцы его не продвигают. Они продвигают своих, и все. То есть это то, что называется здоровый национализм, что хотели бы сделать русские. А русские скатились в террористический национал-социализм, забыв, что национал-социализм не будет работать в многонациональной стране. То есть нужно из многонациональной сделать мононациональную страну, а это значит, нужно замерить еще и черепа. Ну, сейчас по ДНК можно. Значит, нужно убрать всех, которые с другим ДНК. Ну то есть России не будет, ее просто уничтожат другие страны, пока она будет внутри себя разбираться. Вот что я считаю.
Украинский фашизм не экстенсивный. Основная идея: мы наведем порядок в собственном доме. А о том, чтобы идти на грузин войной или на молдаван, так вопрос не стоит вообще. И вот эта вот молодежь, которая “1488”, футбольные фанаты и все остальное – это в первую очередь протестное движение, как было и в России. Но это протестное движение обделенных, из бедных семей. А в России оседлали настоящие фашисты – Рогозин, еще мразь разная. Сейчас они на полных парах смыкаются с государством, мы видим это и на Украине, сколько уже ловили здесь таких, которые приезжали. Плюс сюда еще Лимонов присоединился, НБП. То есть партия, которая себя революционной представляет, занята экспортом контрреволюции.
Здесь могла бы быть вторая революция, после Майдана, после буржуазно-демократической, чтобы олигархов потрепали. Я не говорю, что у них забрали бы все, думаю, часть забрали бы, но влияния на политику они бы не имели. Это, собственно говоря, то, что хотел сделать "Правый сектор", и то, что полностью поддерживали все не то что малоимущие, а все среднеимущие, у которых нет заводов и пароходов, – ограничить влияние олигархов, как вредящее стране. Потому что разрывают страну на куски. Помешал этому Путин. Путин вошел в Крым. 21-го числа Янукович удрал, 27-го числа уже российские войска вышли из казарм. То есть Путин здесь выступил как жандарм Европы. Сейчас он столкнется с мировым жандармом, и посмотрим, у кого крепче нервы.
