Выставка “Украинская линия модерна” в Национальном художественном музее Украины по времени совпала с Майданом. Музей расположен на улице Грушевского и оказался на линии баррикад.
О защите картин, дежурствах и лекциях во времена народного противостояния с “Беркутом”, о красоте украинского модерна – с заведующей отделом искусства ХХ века Оксаной Баршиновой.
– На выставке – одна явная звезда, художник Всеволод Максимович, его черно-белым панно, собственно, выставка и начинается.
– Всеволод Максимович – центральная фигура выставки "Украинская линия модерна". Художник был открыт сотрудниками нашего музея во второй половине ХХ века, практически вся его монографическая коллекция находится в музее. Всеволод Максимович – личность очень интересная, он был центром полтавской группы художников, к которой принадлежал, например, Мясоедов-младший, сын знаменитого Григория Мясоедова, который написал "Земство обедает". Это поколение 10-х годов ХХ века, художники, которые культивировали человеческую красоту, особенно мужскую, подражали выдающимся художникам Запада, увлекались Уистлером, Одри Бердслеем и создавали свои такие причудливые фантазии. Всеволод Максимович, кроме увлечения всеми этими западными тенденциями, еще и неплохо знал, понимал и чувствовал украинскую традицию, в частности украинское народное искусство, поэтому многие его картины инспирированы не только графической утонченной, бисерной манерой Бердслея, но и колоритом, характерным для украинской вышивки традиционной, красные и черные цвета.
– Насколько я понимаю, он обращается к украинскому фольклору и в смысле мифологии, легенд и преданий. В его сюжетах герои украинского эпоса.
– В какой-то степени это есть. Но и Иван Мясоедов, его близкий друг, и сам Всеволод Максимович, они стремились выйти на вненациональный, общекультурный, общеевропейский уровень, поэтому обращались к очень характерным для позднего модерна или развитого модерна, скажем так, образам: ангелы, демонические фигуры, не без эротического привкуса это все существует, поцелуи...
– Эта работа кажется просто прямой цитатой из Климта, из венского модерна.
– Да, конечно, это сквозной мотив, он хорошо узнается и соединяется в нашем сознании с Климтом, хотя он трактован несколько более плоскостно, очень динамично, иначе, чем у Климта. Судьба Всеволода Максимовича была достаточно драматичной, он был, насколько историкам искусства известно, максималистом. В 1915 году, в возрасте 20 лет, он организовал выставку своих работ в Москве и был уверен в чрезвычайно громком успехе. Но так как успеха не последовало, 1915 год – это время, когда уже появился "Черный квадрат" Малевича, совсем другие волны новейших течений захватывали Москву, он почувствовал себя ущемленным и, как считают, поэтому покончил с собой. Его жизнь очень короткая, яркая, он оставил богатое наследие, и это в каком-то смысле высшая, завершающая точка развития украинского модерна.
– Как вы всю эту красоту пытались сохранить во время боев на Грушевского? Ведь вы находились практически в эпицентре, это линия баррикад, линия обороны, с другой стороны от вашего музея стоял "Беркут"...
– Да, все был очень непросто, тревожно. Как только начались бои на Грушевского, 19 января 2014 года, были организованы круглосуточные дежурства коллектива в музее. Кроме того, генеральный директор музея Мария Задорожная обратилась к горадминистрации с просьбой настоятельной, с требованием выделить нам представителя МЧС, который бы тоже круглосуточно дежурил при музее. Это пожарная машина, полная, можно сказать, "боевая готовность" к тому, чтобы защитить музей, прежде всего от возгорания. Мы оказались на линии фронта, и наша территория была, по сути, оккупирована "Беркутом". Нужно сказать, что "Беркуту" не позволили проникнуть в музей, все их настоятельные движения были отброшены, и они располагались вокруг. Что касается экспозиции, она располагается на двух этажах, второй этаж имеет верхнее освещение, то есть залы лишены окон, а первый этаж с достаточно крупными окнами. И главная проблема была в том, чтобы защитить работы, которые находились на первом этаже. Первый этаж экспозиции был демонтирован, все работы сняты и спущены в фонды в цокольной части. Окна были затянуты двойной пленкой, закрыты щитами, везде разложены системы тушения пожара, мы делали все время обходы и следили, чтобы не было проблем.
– С какой даты вы приняли эти меры, и сколько времени ушло на то, чтобы это сделать?
– 19 января, в воскресенье, мы еще провели лекцию в музее. Несмотря на то что были кордоны милиции, внутренних войск с декабря здесь, какая-то ограниченная деятельность в музее проходила, и люди ходили. С 19-го числа это стало невозможно. Мы сделали все очень быстро, в течение нескольких дней буквально все было снято и защищено.
– Когда вы сняли защиту?
– С начала марта, когда уже стало понятно, что ничто не угрожает, то есть после отвода войск. И в начале марта началось много разных работ, в частности, освоение Межигорья. Кроме того, мы в середине марта возобновили работу второго этажа экспозиции, где продлили выставку "Украинская линия модерна" и постоянную экспозицию ХХ века.
– Выставка существовала всю зиму?
– В общем-то, даже сама ее подготовка велась в очень непростых условиях. Ведь сюда были свезены работы из очень многих мест, городов Украины, и машинам приходилось проезжать через заблокированные улицы, то есть выставка была революционной уже в своей подготовке. Ее удалось открыть, показать, в декабре она поработала, а потом уже, конечно, было не до работы. Она до конца февраля должна была работать, но ее продлили на два месяца.
– Сейчас публика идет в основном на “Межигорье”, выставку из резиденции Януковича. А на модерн народ шел?
– Шел. И в этом тоже была особенность нашей ситуации, что такие события очень обостряют тягу к красоте и потребность в чем-то очень настоящем, поэтому люди приходили в декабре, когда была возможность, и пошли в марте. В марте, я думаю, было ощущение радости возвращения к мирной жизни, здесь есть такой психологический момент.
– Вам было страшно?
– Да, наверное, страшно, хотя это теперь воспринимается как в полусне, как будто это было не с нами. Но когда все время ночью невозможно спать, постоянно дежурства, обходы, слышны звуки шумовых гранат, летят файеры, конечно, было страшно. У нас получилось так, что, когда музей закрылся, директор дала распоряжение, чтобы люди не ходили на работу. Во-первых, очень непросто было проходить через блокпосты "Беркута", здесь была настоящая фронтовая линия, со стороны Грушевского пройти было практически невозможно, только медики, МЧС проходили. Можно было проходить со стороны Верховной Рады, Печерска, и безусловно, никто не знал, как будут развиваться события. Уже были жертвы, убитые, и конечно, лучше было беречь коллектив от угрозы, поэтому приходили только те, кто дежурил, 2-3 человека каждый день. Была такая вахта.
– Дым чувствовался здесь?
– Конечно, запаха горящих шин трудно избежать. Запах и гарь, конечно, были, но работы не пострадали.
