В Центре современного искусства "Гараж" открылась ретроспектива выдающейся художницы, мастера перформенса Марины Абрамович. Этo экспозиция из музея современного искусства МОМА в Нью-Йорке.
Сербка по происхождению, Абрамович получила известность после эмиграции в Европу в 1976 году как мастер радикального перформенса. В 1997 году на Венецианской биеннале она была награждена "Золотым львом" за перформенс "Балканское барокко": в течение нескольких дней художница отмывала груду окровавленных костей как символ балканской войны.
О творчестве Марины Абрамович и особенностях московской выставки рассказывает арт-критик Ольга Кабанова.
– Мне кажется, что Абрамович интересна и значительна тем, что привлекает внимание к миру общественному, к миру политики, к миру войны. Поле отношений мужчин и женщин для нее в определенном смысле и политизировано, и военизировано, и в то же время архаически, глубоко биологизировано.
– У меня несколько другое представление об Абрамович. Безусловно, это одна из главных героинь мирового искусства последней трети ХХ века. Без работ Абрамович не обходится ни одна серьезная выставка современного искусства, ни одно биеннале. Ее работы есть во всех значительных музеях современного искусства.
Есть такое понятие – "сильный художник". Абрамович действительно очень сильный художник. Какие-то физические силы, энергия, которая есть в ее работах, не могут не завораживать и не потрясать. Ее сила очень витальная, и она проявляется в самих ее физических действиях. Много часов стоять в одной позе, стоять голой на глазах у многих людей, давать пощечины и получать пощечины – все это требует очень больших усилий. Но, в отличие от многих перформансов, когда не всегда можно понять, для чего художник так себя мучает, в случае Абрамович всегда понятен посыл и ясна метафора. Вот, например, один из моих любимых ее перформансов: они стоят друг напротив друга с ее любовником и соратником, художником Улаем, он держит лук с натянутой тетивой, и стрела направлена Марине прямо в сердце. Он устает, ему тяжело дышать, он в конце концов опускает лук, но каждую минуту этого общения она подвергается смертельной опасности. Это произведение о любви, о доверии, очень понятное.
На фоне балканской войны появился ее перформанс "Балканское барокко". Конечно, это политическое, это про войну, но мне кажется, это все-таки больше, чем политика, это разговор еще и о природе человека. Вообще, она похожа на ведьму, ведунью, в этой ее силе и образах есть что-то такое архаическое. Все это больше, чем политика.
– Это еще и какой-то античный, древнейший, народный подход к современному искусству.
– Конечно, это своего рода шаманство, все, что она делает. Это она и ее тело, ее физиология. На фоне абсолютно технологизированного и одновременно изнеженного нашего времени это особенно ценно и производит сильное впечатление.
– Какие из известных перформансов воспроизводятся в центре "Гараж", и какими силами они воспроизводятся? Понятно, что Марина Абрамович уже сама не выступает в роли перформера, да и на протяжении всей выставки она бы не могла им выступать.
– Эта первая большая выставка-ретроспектива Марины Абрамович была в МОМА, в нью-йоркском музее современного искусства в прошлом году, и там, например, она сидела пятьдесят часов и смотрела в глаза людям, публике, которая садилась перед ней. Она делает перформансы, но, конечно, постоянно делать это невозможно... Все-таки "Гараж" не МОМА, хотя это уникальный случай, чтобы выставка сразу после крупнейшего, главного музея современного искусства оказалась в Москве, – это невероятная удача. Там, в МОМА, Марина воспроизводила перформанс с помощью добровольцев. И поскольку выставка в "Гараже" очень большая, в ней воспроизводятся все известные работы Абрамович за все сорок лет ее активной жизни в искусстве, здесь перформенсы тоже будут делаться при помощи других людей.
– Выставка начинается с того, что зритель должен пройти между двумя обнаженными людьми, мужчиной и женщиной. Это повторение перформенса Абрамович и Улая 1977 года. Выдержат ли исполнители?
– Конечно, это очень тяжело, это многочасовая работа. Но и для зрителя это тяжело, неудобно, неловко, но это и было так задумано. Для 1977 года это было больше в новинку, чем сейчас, когда в театре можно увидеть обнаженных людей. Но все равно это сильно действует.
Сербка по происхождению, Абрамович получила известность после эмиграции в Европу в 1976 году как мастер радикального перформенса. В 1997 году на Венецианской биеннале она была награждена "Золотым львом" за перформенс "Балканское барокко": в течение нескольких дней художница отмывала груду окровавленных костей как символ балканской войны.
О творчестве Марины Абрамович и особенностях московской выставки рассказывает арт-критик Ольга Кабанова.
– Мне кажется, что Абрамович интересна и значительна тем, что привлекает внимание к миру общественному, к миру политики, к миру войны. Поле отношений мужчин и женщин для нее в определенном смысле и политизировано, и военизировано, и в то же время архаически, глубоко биологизировано.
– У меня несколько другое представление об Абрамович. Безусловно, это одна из главных героинь мирового искусства последней трети ХХ века. Без работ Абрамович не обходится ни одна серьезная выставка современного искусства, ни одно биеннале. Ее работы есть во всех значительных музеях современного искусства.
Есть такое понятие – "сильный художник". Абрамович действительно очень сильный художник. Какие-то физические силы, энергия, которая есть в ее работах, не могут не завораживать и не потрясать. Ее сила очень витальная, и она проявляется в самих ее физических действиях. Много часов стоять в одной позе, стоять голой на глазах у многих людей, давать пощечины и получать пощечины – все это требует очень больших усилий. Но, в отличие от многих перформансов, когда не всегда можно понять, для чего художник так себя мучает, в случае Абрамович всегда понятен посыл и ясна метафора. Вот, например, один из моих любимых ее перформансов: они стоят друг напротив друга с ее любовником и соратником, художником Улаем, он держит лук с натянутой тетивой, и стрела направлена Марине прямо в сердце. Он устает, ему тяжело дышать, он в конце концов опускает лук, но каждую минуту этого общения она подвергается смертельной опасности. Это произведение о любви, о доверии, очень понятное.
На фоне балканской войны появился ее перформанс "Балканское барокко". Конечно, это политическое, это про войну, но мне кажется, это все-таки больше, чем политика, это разговор еще и о природе человека. Вообще, она похожа на ведьму, ведунью, в этой ее силе и образах есть что-то такое архаическое. Все это больше, чем политика.
– Это еще и какой-то античный, древнейший, народный подход к современному искусству.
– Конечно, это своего рода шаманство, все, что она делает. Это она и ее тело, ее физиология. На фоне абсолютно технологизированного и одновременно изнеженного нашего времени это особенно ценно и производит сильное впечатление.
– Какие из известных перформансов воспроизводятся в центре "Гараж", и какими силами они воспроизводятся? Понятно, что Марина Абрамович уже сама не выступает в роли перформера, да и на протяжении всей выставки она бы не могла им выступать.
– Эта первая большая выставка-ретроспектива Марины Абрамович была в МОМА, в нью-йоркском музее современного искусства в прошлом году, и там, например, она сидела пятьдесят часов и смотрела в глаза людям, публике, которая садилась перед ней. Она делает перформансы, но, конечно, постоянно делать это невозможно... Все-таки "Гараж" не МОМА, хотя это уникальный случай, чтобы выставка сразу после крупнейшего, главного музея современного искусства оказалась в Москве, – это невероятная удача. Там, в МОМА, Марина воспроизводила перформанс с помощью добровольцев. И поскольку выставка в "Гараже" очень большая, в ней воспроизводятся все известные работы Абрамович за все сорок лет ее активной жизни в искусстве, здесь перформенсы тоже будут делаться при помощи других людей.
– Выставка начинается с того, что зритель должен пройти между двумя обнаженными людьми, мужчиной и женщиной. Это повторение перформенса Абрамович и Улая 1977 года. Выдержат ли исполнители?
– Конечно, это очень тяжело, это многочасовая работа. Но и для зрителя это тяжело, неудобно, неловко, но это и было так задумано. Для 1977 года это было больше в новинку, чем сейчас, когда в театре можно увидеть обнаженных людей. Но все равно это сильно действует.
