Главный вопрос: почему Саакашвили ввязался в войну с Россией?
Российские танки в Рокском ущелье. Грузинские танки в Цхинвали. Российские бомбардировщики над Грузией.
Три года спустя все это уже история, но вот странность: с течением времени событие, обозначенное цифрами 08.08.08, не проясняется, но становится еще более таинственным.
Главный вопрос: почему Саакашвили ввязался в войну с Россией?
Ясно же было, что тандем друзей в Кремле мечтает наказать Грузию за "предательство", за стремление в НАТО, за общий прозападный курс. Личная ненависть, которой Владимир Владимирович удостоил Михаила Николаевича, тоже ни для кого не являлась секретом. Собственно, для того и вводились войска в указанное ущелье, и обстреливались с осетинской стороны грузинские села, чтобы спровоцировать конфликт. Для того и расставлялась эта нехитрая ловушка, чтобы сутки спустя Россия могла начать операцию "Принуждение к миру". Не отказывая себе в удовольствии сравнивать Косово с Южной Осетией, а Тифлис – с Белградом.
А потом, понятное дело, свалить всю вину на "агрессора" и с чувством глубочайшей внутренней правоты признать независимость Южной Осетии и Абхазии. Логичное завершение эта схема получила на днях в словах Медведева, который пожелал увидеть Саакашвили на скамье подсудимых в Гааге. Подобно Милошевичу.
Как поступил бы на месте грузинского президента человек, мягко говоря, не столь вспыльчивый?
Когда 7 августа 2008 года 135-й мотострелковый полк российской 58-й армии Кавказского военного округа входил в Южную Осетию, адекватный политик, верно оценивающий соотношение сил между своей страной и ядерной державой, обязан был нанести упреждающий удар, но совсем иного свойства. В ХХI веке это ведь так легко: сфотографировать чужеземные войска на собственной земле и разослать снимки по всему миру. Заявить протест, на уровне дипломатическом и политическом. Потребовать созыва Совета безопасности ООН, наконец.
До того, как в ночь на 8 августа Саакашвили отдал свой безумный приказ, его страна являлась жертвой совершенно беззаконного вторжения со стороны России. Выражая мирный протест, он не подставлял европейских и американских союзников. А главное: не приговаривал к смерти сотни людей – и осетин, и грузин, и русских. Более того. После вынужденного отвода федеральных войск мировое общественное мнение могло бы еще сильней, чем прежде, склониться в сторону Грузии, что, вероятно, позволило бы Саакашвили куда убедительней рассуждать о своих территориальных потерях и о том, какую роль играла Москва во всех местных войнах.
Вместо этого он размашисто шагнул в западню, и волчий капкан захлопнулся, и мир увидел совсем другие кадры. Грузинских танкистов, весело раскатывающих по Цхинвали. Российскую истребительную авиацию в небе над грузинскими городами. Самого Саакашвили, в панике бегущего от своих телохранителей и от вражеского самолета, громыхающего над Гори.
Три года спустя президент Медведев, азартно прищелкивая пальцами, сообщает, что мог бы и не останавливать войска перед Тбилиси, и тогда "в Грузии был бы другой президент". Пожалуй, он лукавит: оторопев в первые часы этой войны, мировое сообщество все же довольно скоро призвало Россию к порядку. К тому же вряд ли в планы Кремля входила оккупация соседнего государства.
Однако в целом Дмитрий Анатольевич может чувствовать себя победителем и от души глумиться над поверженным врагом. Да и зачем ему "другой президент" в Грузии, когда Саакашвили столь удобен в роли нерукопожатного оппонента, на фоне которого так легко казаться гуманистом и лучшим другом свободолюбивых народов? Маленькая победоносная война кончилась, все выгоды из нее извлечены, и в душе Путин с Медведевым наверняка испытывают даже некую геополитическую признательность политику, который так успешно сыграл против себя и своего народа. А почему так вышло – вопрос, ответ на который, возможно, не знает и сам Саакашвили.
Российские танки в Рокском ущелье. Грузинские танки в Цхинвали. Российские бомбардировщики над Грузией.
Три года спустя все это уже история, но вот странность: с течением времени событие, обозначенное цифрами 08.08.08, не проясняется, но становится еще более таинственным.
Главный вопрос: почему Саакашвили ввязался в войну с Россией?
Ясно же было, что тандем друзей в Кремле мечтает наказать Грузию за "предательство", за стремление в НАТО, за общий прозападный курс. Личная ненависть, которой Владимир Владимирович удостоил Михаила Николаевича, тоже ни для кого не являлась секретом. Собственно, для того и вводились войска в указанное ущелье, и обстреливались с осетинской стороны грузинские села, чтобы спровоцировать конфликт. Для того и расставлялась эта нехитрая ловушка, чтобы сутки спустя Россия могла начать операцию "Принуждение к миру". Не отказывая себе в удовольствии сравнивать Косово с Южной Осетией, а Тифлис – с Белградом.
А потом, понятное дело, свалить всю вину на "агрессора" и с чувством глубочайшей внутренней правоты признать независимость Южной Осетии и Абхазии. Логичное завершение эта схема получила на днях в словах Медведева, который пожелал увидеть Саакашвили на скамье подсудимых в Гааге. Подобно Милошевичу.
Как поступил бы на месте грузинского президента человек, мягко говоря, не столь вспыльчивый?
Когда 7 августа 2008 года 135-й мотострелковый полк российской 58-й армии Кавказского военного округа входил в Южную Осетию, адекватный политик, верно оценивающий соотношение сил между своей страной и ядерной державой, обязан был нанести упреждающий удар, но совсем иного свойства. В ХХI веке это ведь так легко: сфотографировать чужеземные войска на собственной земле и разослать снимки по всему миру. Заявить протест, на уровне дипломатическом и политическом. Потребовать созыва Совета безопасности ООН, наконец.
До того, как в ночь на 8 августа Саакашвили отдал свой безумный приказ, его страна являлась жертвой совершенно беззаконного вторжения со стороны России. Выражая мирный протест, он не подставлял европейских и американских союзников. А главное: не приговаривал к смерти сотни людей – и осетин, и грузин, и русских. Более того. После вынужденного отвода федеральных войск мировое общественное мнение могло бы еще сильней, чем прежде, склониться в сторону Грузии, что, вероятно, позволило бы Саакашвили куда убедительней рассуждать о своих территориальных потерях и о том, какую роль играла Москва во всех местных войнах.
Вместо этого он размашисто шагнул в западню, и волчий капкан захлопнулся, и мир увидел совсем другие кадры. Грузинских танкистов, весело раскатывающих по Цхинвали. Российскую истребительную авиацию в небе над грузинскими городами. Самого Саакашвили, в панике бегущего от своих телохранителей и от вражеского самолета, громыхающего над Гори.
Три года спустя президент Медведев, азартно прищелкивая пальцами, сообщает, что мог бы и не останавливать войска перед Тбилиси, и тогда "в Грузии был бы другой президент". Пожалуй, он лукавит: оторопев в первые часы этой войны, мировое сообщество все же довольно скоро призвало Россию к порядку. К тому же вряд ли в планы Кремля входила оккупация соседнего государства.
Однако в целом Дмитрий Анатольевич может чувствовать себя победителем и от души глумиться над поверженным врагом. Да и зачем ему "другой президент" в Грузии, когда Саакашвили столь удобен в роли нерукопожатного оппонента, на фоне которого так легко казаться гуманистом и лучшим другом свободолюбивых народов? Маленькая победоносная война кончилась, все выгоды из нее извлечены, и в душе Путин с Медведевым наверняка испытывают даже некую геополитическую признательность политику, который так успешно сыграл против себя и своего народа. А почему так вышло – вопрос, ответ на который, возможно, не знает и сам Саакашвили.
