Владимир Тольц: Во второй половине этого радиочаса речь пойдет о проведенной 80 лет назад "медынской зачистке". Но прежде поговорим о новых книгах.
Передо мной – полученное из Берлина приглашение. Зовут посетить 24 ноября презентацию "Советские чекисты между Эльбой и Одером". На ней будет представлена опубликованная по-немецки и специально для Германии написанная книга моего друга, историка Никиты Петрова о сотрудниках советских секретных служб в Германии (речь идет о советской оккупационной зоне и ГДР раннего периода ее существования). Издание – результат совместного проекта российского и германского "Мемориалов". Член руководства немецкого общества "Мемориал", переводчик, доктор Вера Аммер рассказывает мне…
Вера Аммер: Это, во-первых, обзор структур НКВД в ГДР. Там есть - в начале книги примерно 100 страниц – дается такой обзор структуры, как она постоянно менялась в первые годы. И во-вторых, конечно, это все-таки большое число биографий, более тысячи. Они интересны, и даже часть биографий, касающихся времени, в которых чекисты еще не были в ГДР, написано, чем они занимались раньше, и что потом с ними произошло, и где они работали после ГДР,- они еще продолжали работать как чекисты или меняли работу, что было довольно часто. Это очень интересно. Я знаю, что Никита Петров постоянно продолжает эту работу и находит какие-то новые факты, добавляет их и так далее.
Владимир Тольц: Скажите, доктор Аммер, а на кого в современной Германии рассчитано это издание?
Вера Аммер: Это во-первых, конечно, ученые, историки, которые специально занимаются историей Восточной Германии после войны, то есть советской оккупационной зоны и ГДР. И которые работают над структурой НКВД и организацией НКВД, которая там работает. Это во-первых. И во-вторых, конечно, среди этих сотрудников, этих чекистов были те, которые, например, работали в следственном отделе, которые работали в тюрьмах и которые иногда даже лично допрашивали заключенных. Так что есть и большой интерес среди бывших заключенных, политзаключенных, узников совести в Восточной Германии. И конечно, среди тех, которые потом отбыли срок и в Советском Союзе – которые оставались в ГДР, а потом перевелись в Советский Союз, в ГУЛАГ.
Владимир Тольц: А сколь широк круг интересующихся этой темой?
Вера Аммер: Это трудно сказать, насколько широкий. Все-таки довольно большой интерес есть. Не слишком большой, но все-таки довольно большой интерес.
Владимир Тольц: Скажите, Вера, а вот вас лично – одного из первых читателей этой книги – что там более всего заинтересовало?
Вера Аммер: Довольно интересно для меня лично были те, кто работал не только в ГДР, но после этого еще, может быть, в Чехословакии или в Венгрии, в каких-то этих странах, и там выполняли похожие функции: помогали там устроить чекистскую роботу – в Чехословакии, в Польше, в Венгрии и так далее. Это взаимосвязано, и это для меня было крайне интересно. Я думаю, что это интересует и тех специалистов, историков, которые специалисты как раз по чекистской работе.
Владимир Тольц: О немецком издании сочинения российского историка, доктора Никиты Петрова со мной беседовала одна из руководительниц германского общества "Мемориал", доктор Вера Аммер.
Если быть точным, публичная премьера книги о советских чекистах в Германии уже состоялась. Она вместе с недавно опубликованной в России фундаментальной работой того же Никиты Петрова "Кто руководил органами госбезопасности. 1941-1954" состоялась на последней Международной книжной ярмарке во Франкфурте. Этот увесистый том, представляющий собой продолжение другого справочника, созданного ранее Петровым в соавторстве с Константином Скоркиным, – "Кто руководил НКВД. 1934-1941", – вмещает в себя более 1300 биографий руководящих чекистов. Издан этот второй том тиражом, если исходить из международного масштаба интереса к теме, более чем скромным – 900 экземпляров. И почти как в прошлом, когда существовала церковная десятина, более чем 10-ю часть тиража передали в "органы" – в те самые службы, которые некогда изымали у Никиты подготовительные материалы для его будущих справочников. Сегодня наследники героев этих справочников уверяют нас, что материалы, собранные Петровым, им доступны не полностью, и очень хвалят это издание. Мы редко сходимся во мнениях с этими лубянскими книгочеями. Но тут – полное совпадение.
И вот я беседую с автором столь ценимых нами книг, заместителем председателя общества "Мемориал" и моим давним другом и коллегой Никитой Васильевичем Петровым.
- Никита, вот лубянские кесари поучили свое кесарево, свою десятину. В свободном обращении осталось около восьми сотен экземпляров второго тома справочника. Так вот, на кого рассчитан этот весьма подсократившийся тираж?
Никита Петров: Маленький тираж – это по, что называется, вынужденным обстоятельствам, мы бы сделали и больше. Может быть, не 900, а тысячи полторы или две. Это был просто вопрос финансирования. А вопрос о допечатке, я думаю, будет еще актуален. Но, по большому счету, даже вот сейчас видно, что книга рассчитана прежде всего на всех тех, кто серьезно занимается историей советских спецслужб. И таких людей, кстати говоря, немало и среди профессиональных историков, и среди историков ведомственных, которые работают в учебных заведениях Службы безопасности, и среди энтузиастов-любителей таких тоже очень много. По крайней мере, мы же видим в интернете массу сайтов, которые посвящены истории кадров, структуры и вообще истории репрессий. И в данном случае, конечно же, в справочники включены как раз те люди, которые несут персональную ответственность за репрессии, именно они санкционировали аресты, именно они скрепляли своими подписями, как начальники соответствующих подразделений обвинительные заключения по делам, которые прошли в их подразделениях, по делам арестованных. Так что в каком-то смысле это, с одной стороны, вклад "Мемориала" в дело изучения политических репрессий в нашей стране, а с другой стороны, это, скажем так, самодостаточная книга, которая показывает, кто, собственно, эти люди, которые руководили госбезопасностью в период с 1941 по 1954 год.
Владимир Тольц: Знаешь, если посмотреть на разные направления в историографии советского общества, - на традиционалистов и ревизионистов, коммунистов и антикоммунистов, - все сходятся в том, что органы госбезобасности являлись становым хребтом режима. И в этой связи, спору нет, изучение "органов" – один из важнейших компонентов изучения советской истории вообще. Но вот вопрос: что в этом плане дают биографические исследования, изучение кадрового состава?
Никита Петров: Ну, во-первых, много звучало в свое время вопросов, а для чего вообще собирать такое количество биографий? А буду точнее, это все-таки не биографии, а послужные списки, которые сделаны формализовано как биографическая справка. Прежде всего это самодостаточный материал для социо-исторических исследований. Ведь мы очень много читали в свое время самых разных книг, и не обязательно изданных в Советском Союзе, а и за рубежом, о том, какую роль играли органы госбезопасности, органы подавления в советской системе, но как-то все выглядело безлико, потому что, кроме верхушечных персонажей - Берия, Абакумов, Меркулов, Деканозов, Даглидзе, Игнатьев и какие-то, может быть, еще заместители министра Госбезопасности, - которые были на слуху, про остальную, в общем, ничего не было известно. Собственно, населить эту структуру персонажами – это была главная задача. То есть показать всю систему, вот все служебные ячейки, которые заполнены вполне конкретными людьми. И что за биографии у этих людей, откуда они взялись, как вообще люди попадали в органы, и более даже интересный момент – это что с ними происходило потом, сколько из них было наказано, как они, собственно, проводили свое время на пенсии, кто кем работал, будучи уволенным из органов по так называемым пунктам дискредитации, кто бил лишен генеральских званий, кого исключили из партии, - одним словом, этот срез биографический, он дает очень богатую пищу для размышлений.
Владимир Тольц: Никита, я один из прилежных читателей первого тома вашего чекистского справочника. Ясно и бесспорно, что, как и в истории многих других советских фабрик и заводов, контор и органов, начало советско-германской войны в 1941-м здесь явилось переломным моментом. Но скажи мне, чем начавшийся в 1941 году период отличается от последующего, начало которого помечено у тебя 1954 годом?
Никита Петров: Я бы не сказал, что есть там какие-то особые черты периода 1941-го. Ведь репрессии продолжались. В кадровом политике произошли изменения, потому что период с 1934-го по 1941-ый ознаменовался репрессиями внутри самой системы, и биографии большинства персонажей из справочника, который охватывал этот период, они как раз заканчиваются, в общем, коротким словом "приговорен к высшей мере наказания, расстрелян" либо "получил срок". Ну, и в этом смысле, конечно же, следующий период – с 1941 года – не такой драматичный. Хотя и здесь хватает персонажей, которые были и исключены из партии в хрущевское время, и лишены генеральских званий. В каком-то смысле происходит то, что называется некий период стабильности, когда нам понятно, что кадры, выдвинутые Берией в 1938 году на руководящие должности, они в основном сохраняют свои позиции. Да, не все из них в системе госбезопасности, кто-то плавно перетекает в сферу ГУЛАГа, в систему внутренних дел, но, тем не менее, если уж они получили высокие звания, скажем, комиссаров Госбезопасности и выше, мы, естественно, их в справочник включаем, хотя он формально уже не относятся к системе госбезопасности.
Поэтому отбор персонажей для справочника был, скорее, такой формальный плюс. Вот этот вот статусный момент, связанный с тем, что все генералы СМЕРШ должны быть включены и, соответственно комиссары Госбезопасности и выше в системе внутренних дел. Ну, и если вообще говорить о период с 1941 по 1954 год, то это, в общем, своего рода апофеоз сталинщины, и это и есть, собственно, сталинские на местах министры и наркомы госбезопасности, которые проводили террор и выполняли директивы центра.
Владимир Тольц: Ну, хорошо, вот ты выделил более 1300 персонажей руководителей органов и привел их биографии. Вопрос, который возникает: это все верхушка, а сколько у них было подчиненных? Какова была общая численность Госбезопасности в этот период? И еще – сколько было у госбезопасности секретных сотрудников и сколько человек сотрудничало с органами, не входя в их штат?
Никита Петров: Ну, это вообще, конечно, пирамида. Если говорить строго именно о Госбезопасности, то при разделении в 1943 году НКВД на Наркомат внутренних дел и Наркомат государственной безопасности, поначалу в НКГБ работало не так уж много людей, по-моему, несколько десятков тысяч. Но постепенно их штат рос, постепенно их штат рос, постепенно система расширялась. Это было связано и с ростом внутренней структуры, укрупнением подразделений, открытием новых линий работы, новых подразделений. Это и связано было с ростом территориальных органов, где тоже нужно было создавать управления государственно безопасности. Таким образом, где-то к годам смерти Сталина, к 1952-53 годам, получилось так, что уже, в общем-то, больше сотни тысяч людей работало в системе государственной безопасности. Это, собственно, то, что мы называем гласными сотрудниками, а были, конечно же, еще у них и агенты. До 1952 года были две категории людей, тайно сотрудничавших с Госбезопасностью, - это собственно агенты и большая осведомительская сеть. Если взять в целом, то получалось так, что на 1946 год в Москве и области примерно каждый десятый гражданин состоял в этой тайной сети органов госбезопасности. То есть миллионы человек, на самом деле, по всей стране тайно сотрудничали с госбезопасностью. Это и был инструмент сталинского не только подавления и террора, но и контроля над обществом.
Владимир Тольц: Ну, теперь вопрос о "производственной преемственности". Многие читатели первого тома твоего справочника сожалеют, что в нем тема описывается не с самого начала чекизма, а с 1934 года. С другой стороны, хотелось бы понять и проследить, что взяли советские сыскные и карательные органы от своих дореволюционных предшественников, и что современная госбезопасность и выходцы из КГБ, у которых твои книжки нарасхват, заимствуют из своего советского прошлого.
Никита Петров: Ну, я могу сказать, непростой вопрос. При кажущихся, собственно говоря, ограничениях хронологических, в которые издан справочник, - это с 1941 по 1954-ый, а предыдущий – с 1934 по 1941 годы, - на самом деле, биографический материал сам по себе, конечно же, выходит за эти рамки. Поэтому те, кто представлены как руководящие работники, скажем, 1934-35 годов, они имеют вполне добротную биографию и предыдущего периода, и понятно, что они и там тоже руководили, и там тоже сидели далеко не на последних ролях. Поэтому этот период нельзя сказать, что совсем не охвачен.
Другое дело, что нет в этих книгах биографий тех, кто работал раньше и не делал карьеры больше, то есть ушел из органов, но таких до 1934 года, кстати, было не так уж и много. Поэтому основные полномочные представители ОГПУ в территориальных органах, они в том справочнике, который формально начинается с 1934 года, представлены. То же самое можно сказать и о справочнике 1941-1954, который тоже включает людей, которые дальше в КГБ делали карьеру, и эта карьера более-менее, насколько нам было это возможно сделать, она освещена во вполне конкретных должностях и датах пребывания.
Более того, скажу, что вообще, если говорить о структуре органов государственной безопасности в СССР, она нами описана в справочнике "Лубянка". С очень хорошим моим коллегой, к сожалению, ныне покойным Александром Кокориным мы представили как раз с 1917 по 1991 год структуру центрального аппарата, основные линии работы, хронологические рамки существования подразделений и этих линий работы. Одним словом, этот справочник восполняет пробел, который, на самом деле, образуется из-за того, что нет биографических справочников за те периоды. Но, с другой стороны, могу сказать, что работа над биографиями чекистов, которые работали в 20-е годы, она сложнее, потому что многие просто исчезли. Исчезли, и непонятно, где их искать. И не было еще тогда такой системы учета партийных документов, на основе которой мы могли бы просто-напросто легко искать судьбы и легко искать данные об этих людях.
А что касается периода с 1954 года по 1991-ый, это тоже, конечно же, период, который ждет исследования, исследования в смысле появления биографического справочника. Он не так уж сложен в изучении. Другое дело, что люди, которые там работали в то время, это такой, в общем-то, скучный контингент полупартийных-получекистских карьер, когда из партии набирали людей и сразу расставляли на высокопоставленные должности в КГБ. Ничего драматического в их судьбах, в общем-то, не происходило. Максимум, что могло быть, это кого-то исключили из партии за те или иные нарушения, которые они допустили в работе, но это тоже единицы. Одним словом, это такой период, я бы сказал, стагнации, брежневской стагнации кадров. Хотя сам по себе тоже, конечно же, стоит того, чтобы его изучать. Так что я могу сказать, что у будущих исследователей, в общем, остается еще простор для приложения сил.
Владимир Тольц: Никита, по опыту чтения первого тома твоего справочника о руководстве "органов" могу сказать, что многие биографии, там приведенные, - это просто черновики романов и детективов, если угодно. Читаешь не только с ужасом, презрением, иногда и отвращением, но и с увлечением. Скажи, а во втором томе тоже так? У тебя есть там, так сказать, любимые герои?
Никита Петров: Ну, вообще-то, мне «нравятся», скажем так, деятели, фамилии которых и так на слуху, - это работники следственной части Наркомата госбезопасности и Министерства госбезопасности. Такие как Шварцман, Рюмин, Леонов, Лихачев или Родос, скажем. И мне даже приходилось о некоторых из них писать очерки. Это, на самом деле, интересные судьбы, потому что, с одной стороны, они, в общем, такие же, как все, а с другой стороны, они были, что называется, на передовой. То есть не те, кто вел агентурно-оперативную работу и чьи фамилии отложились только, на самом деле, в оперативных материалах или в материалах собственного делопроизводства госбезопасности, нет. Эти, на самом деле, известны многим именно потому, что они вели дело. Они, собственно, представали лицом к лицу с обвиняемыми, они, собственно говоря, истязали и мучили людей, которые были арестованы. Так что в каком-то смысле они, конечно, представляют наибольших интерес.
Но вообще те, условно говоря, «чернорабочие» оперативной сферы, они, конечно, тоже, безусловно, интересны. И очень много генералов, кто был лишен генеральского звания и чуть было, например, не попал в жернова "ленинградского дела". Например, Родионов, который работал начальником Управления, - его довольно здорово загнали руководить милицией в Ташкент в итоге. Так что вот такие кульбиты. Или масса других работников госбезопасности, начальники управлений контрразведки фронтов, - например, Белкин, который в конце жизни лишен генеральского звания и работал простым шофером-испытателем на автозаводе "ЗИЛ". Это тоже интересно – просто в рабочей среде, может, выпивал вместе со всеми, в домино играл в обеденный перерыв. А знали ли его коллеги по работе, распивая бутылку, что это – генерал-лейтенант бывший? Наверное, знали. Кстати, говорят, что он пользовался уважением в коллективе именно за эту свою простоту. А ведь это был человек, собственно говоря, от действий которого пострадали не только граждане нашей страны, - он был один из творцов того самого показательного процесса по делу Райка в Венгрии. И это был, на самом деле, ближайший и вернейший сталинский клеврет. Но Сталин бросил его в тюрьму в 1951 году, заподозрив в участии в сионистском заговоре в МГБ. И много-много таких же судеб и кульбитов.
Владимир Тольц: Да-да, я помню. Этот Белкин был героем и наших передач. Он ведь руководил операцией по выбрасыванию из окна Чернинского дворца в Праге чехословацкого министра иностранных дел Яна Масарика…
Никита Петров: И, наконец, чекисты, которые, будучи на пенсии, работали метрдотелем в ресторане "Прага" – есть и такой, или гардеробщик в мотеле "Солнечный" на Варшавском шоссе… В общем, на самом деле, судьбы крайне интересны и дают почву для размышлений вообще о суетности вот той мимолетной карьеры, которую они делали, тех званий, тех наград, которые, на самом деле, ни к чему не привели. Итог у всех один.
Владимир Тольц: Ну, и последний на сегодня вопрос. Очередные две книги вышли. Каковы дальнейшие, так сказать, "творческие планы"?
Никита Петров: Честно говоря, ответ был бы интересный, если бы я был писателем или поэтом, тогда было бы интересно рассуждать на тему, вот какие творческие планы. На самом деле, тут даже я бы не сказал, что речь идет о каком-то особом творчестве. Это, в общем, тяжелая и непростая работа – собирание биографий по фактам, что называется, конструирование этих биографий из самых разрозненных источников. Поэтому отчасти, конечно, это и творчество, это интересные вещи. Если бы мне было неинтересно, я бы этим не занимался. Но я думаю, что буду заниматься, во-первых, дальнейшим изучением структуры, и надо подготовить, может быть, новое издание структурного справочника. Ну, и, разумеется, периодами и до, и после 1941-1954 годов, чтобы каким-то образом дополнить ту картину, которая сейчас складывается.
Владимир Тольц: Гость сегодняшнего выпуска "Разницы во времени" – исследователь истории советской госбезопасности Никита Петров.
***
Владимир Тольц: Среди программ, которые я на протяжении без малого 30 лет вел на радио, одна из последних – "Документы прошлого". И в ней мы многие годы сотрудничали с доктором исторических наук и моим соавтором Еленой Юрьевной Зубковой. Лена не только находила интересные, не опубликованные ранее документы, но и вела вместе со мной передачи. Одну из них, посвященную погрому, учиненному 80 лет назад в Медыни, мы сегодня повторяем.
Итак, запись 2005 года.
Елена Зубкова: События, о которых сегодня пойдет речь, произошли в январе и феврале 1930 года. Тогда в стране полным ходом шла компания массовой коллективизации и, так сказать, "сопутствующее" ей мероприятие - раскулачивание. Или, выражаясь официальным языком, "ликвидация кулачества как класса". В наших передачах мы не раз обращались к теме коллективизации - что в общем понятно: слишком круто повернулась тогда жизнь деревни, как, впрочем, и вся наша история. И сегодня мы тоже будем говорить о раскулачивании. Но не в деревне, а в городе. И случилось это в городе Медыни, что в Калужской области.
Владимир Тольц: Простите, Лена, я не ослышался? Вы сказали о раскулачивании в городе? Все-таки мы привыкли считать, что раскулачивание - это "антикрестьянское" мероприятие, типично деревенское. Кстати, и партийные решения не оставляют никаких сомнений на этот счет: "ликвидация кулачества как класса" – она ведь рассматривалась в этих партийных бумагах как одно из непременных условий коллективизации именно деревни.
Елена Зубкова: Все это так. Однако всегда находились "энтузиасты", готовые то ли в порыве революционного романтизма, то ли под влиянием собственных, шкурных, так сказать, интересов развить "букву" партийного постановления. Например, "под сурдинку" раскулачивания вполне можно было организовать поход и против так называемых "чуждых" элементов в городе. Какая разница - кулак, нэпман или просто "бывший" - все они в глазах партийного активиста имели одно лицо - лицо классового врага. Поэтому погром в городе Медыни, устроенный в 1930 году, скорее всего, списали бы в разряд очередных "перегибов". Если бы не одно дополнительное обстоятельство. Погром этот проводился руками военных - регулярной частью Красной армии, расквартированной недалеко от города. Такая вот воинская "зачистка" образца 1930 года.
"Секретно. Начальнику Политического управления Московского военного округа.
Политдонесение Политического отдела 81-й стрелковой дивизии. Об участии 243 стрелкового полка в непосредственном раскулачивании.
При совместном выезде с комдивом в город Медынь в связи с участием полка в непосредственном проведении мероприятий по раскулачиванию кулаков и торговцев, установлено следующее:
28 января сего года на заседании бюро Райкома ВКП (б) было принято решение произвести раскулачивание торговцев и лишенцев. Для выяснения, как практически произвести последнее, секретарь райкома тов. Лаврушин выехал в г. Вязьму, где и согласовал вопрос с окружкомом и окрисполкомом. Председателю Медынского райисполкома к приезду тов. Лаврушина было поручено выявить всех подлежащих раскулачиванию. По возвращении секретаря райкома 30 января было созвано расширенное заседание бюро райкома, на котором секретарь райкома тов. Лаврушин заявил, что мероприятия по раскулачиванию в округе одобрили, после чего приступили к обсуждению списка хозяйств, подлежащих раскулачиванию. Председатель Горсовета тов. Коптелов заявил, что в этом списке много пропущено хозяйств, подлежащих раскулачиванию, и я с этим списком не согласен, и если вы не дадите мне времени для дополнения списка, я руководство и всю ответственность, как председатель Горсовета, с себя слагаю. Райком дал ему на это дело один час, поручил проверить и дополнить список, что Коптелов и сделал, включив в список еще 27 хозяйств. После окончательного составления списка он на заседании райкома не обсуждался, а решено было переходить к проведению мероприятий по раскулачиванию".
Елена Зубкова: Получается, что идея раскулачивания исходила от городских властей. В числе организаторов названы райком партии, председатель райисполкома, руководители горсовета и местный милицейский начальник. О привлечении к этому делу армии речь сначала вообще не шла. Однако операция задумывалось с размахом – чего только стоит упоминание о дополнительном списке, сочиненном всего за один час. Стало ясно, что своими силами не обойтись.
"Председатель РИКа Машкаров, председатель Горсовета Коптелов, начальник милиции Шакиров, работники РайФО товарищи Кученков и Никулин сейчас же отправились в полк, где подписали мандаты, заготовленные помполитом полка тов. Вашугиным. Полк в это время был собран по тревоге в клубе полка, где под председательством комполка тов. Новосельского был открыт митинг, где секретарь райкома тов. Лаврушин в пятиминутном выступлении рассказал о предстоящем раскулачивании. Взрывом аплодисментов это мероприятие было одобрено, после чего без всякого обсуждения приступили к формированию и инструктированию бригад…
В конце совещания уполномоченных бригад были розданы удостоверения, и распоряжением командования полк в составе выделенных бригад, с оркестром, вышел из казарм в город для проведения в жизнь намеченных мероприятий по раскулачиванию.
В процессе самого раскулачивания бригадами забиралось все имущество, вплоть до одеял из-под ребенка, снятия пеленок, и обыск женщин - оставались только стены. Причем во время изъятия был отмечен следующий факт: у лишенца Голикова бригада из 3-х красноармейцев сначала покушала, а потом приступила к обыску. Последнее объясняется тем, что значительная часть красноармейцев и начсостава, поднятая по тревоге, не успела в полку пообедать. Красноармейцы, участвующие в изъятии имущества, приносили отобранные вещи и продукты (сахар и прочее) в РИК, причем работники РИКа разрешили красноармейцам брать себе некоторые продукты, говоря: "Съешьте сами, пусть не едят дети кулаков". В то же время председателем РИКа, председателем Горисполкома и уполномоченными по изъятию имущества разрешалось красноармейцам брать со склада мелкие вещи (карманные фонарики, статуэтки, мыло, книги, карандаши и т.п.), что, естественно, способствовало разложению отдельных красноармейцев и младших командиров и запутывало понимание последних в отношении изъятого имущества и ко всему мероприятию в целом…
Отмечен ряд фактов присвоения и скрытия отдельных предметов, так, например: на чердаке помещения сводной роты было обнаружено младшим командиром платье и несколько пальто, о чем последний доложил по команде. Политрук Прошутинский не сдал в РИК 18 рублей, заявил, что он их потерял, о чем знали красноармейцы взвода связи. На следующий день Прошутинский заложил свои облигации и деньги вернул. Комвзвода Ивин присвоил радиотрубки".
Елена Зубкова: К документу был приложен довольно внушительный список - вещей, домашней утвари, продуктов, - которые красноармейцы прихватили с собой "по ошибке". Картина, надо признать, получалась неприглядная. Начались разборки, поиски "виноватого".
"Партбюро полка и парторганизация в целом вопросом участия полка в раскулачивании не занимались, и никакой работы вокруг последнего не проводилось. Гражданская парторганизация к этому вопросу тоже не была подготовлена. Характерно, что секретарь райкома ВКП(б) тов. Лаврушин в процессе проведения работы по раскулачиванию нигде не показывался, а председатель Горсовета Коптелов вместо того, чтобы руководить работой, - ушел в баню.
О предстоящем участии полка в раскулачивании командованием последнего не были поставлены в известность ни командир дивизии, ни его помощник по политчасти…
В связи с происшедшим 243-й полк, который должен был выйти для производства посевной кампании и коллективизации в район, был задержан на два дня, с целью проверки готовности полка к этой работе и очищению бригад от отдельных неустойчивых элементов.
Выводы:
- Участие полка в раскулачивании является грубейшей политической ошибкой…
- Со своей стороны считаю, дальнейшее пребывание тов. Вашугина и Новосельского в руководстве полка невозможным, в связи с чем требуется немедленная смена их, в то же время, за допущенные искажения линий партии руководство полка привлекается к партийной ответственности.
6 января 1930 г.
Начальник политического отдела 81-й стрелковой дивизии Войтченко.
Инструктор-информатор Махортов".
Владимир Тольц: Дивизионное начальство изложило дело во всех подробностях. Однако из этого рапорта так и неясно, кто же все-таки стал жертвой кампании. Упоминаются какие-то городские "кулаки", нэпманы и, главным образом, лишенцы. Для организаторов "зачистки" подобной "наводки", наверное, было достаточно. Но для современного слушателя требуются пояснения.
И вот мы пригласили на нашу передачу историка Татьяну Смирнову. В прошлом году Татьяна выпустила книгу о так называемых "бывших людях" Советской России. О тех самых лишенцах.
Скажите, Татьяна, а кто, на ваш взгляд, мог попасть в категорию лишенцев в 1930 году в городе Медыни?
Татьяна Смирнова: Что касается категории лишенцев - это вопрос одновременно и очень сложный, и очень простой. С одной стороны, вопрос очень простой, потому что данная категория имеет вполне четкие юридические границы социальные. Лишенцы появляются в 1918 году, когда в соответствии с конституцией были перечислены категории граждан, лишенные избирательных прав. Во-первых, это душевнобольные, естественно; во-вторых, это лица, совершившие уголовные преступления и лишенные избирательных прав по суду. Но кроме этого там были перечислены еще и следующие категории. Это лица, живущие на нетрудовые доходы; кроме того, это лица, использующие наемный труд; это лица, занимающиеся торговлей и торговые посредники, и это все духовенство, бывшее и нынешнее, и все те лица, которые относились когда-либо к царской охранке, к полиции царской, к особому корпусу жандармов. С одной стороны, эта категория лишенцев вполне понятна.
Но, с другой стороны, надо отметить, что на практике, кто именно является лишенцем, определяли местные избирательные комиссии. И определяли они это с собственным классовым чутьем и революционным рвением. Фактически в категорию лишенцев мог попасть кто угодно.
Владимир Тольц: Погром, устроенный красноармейцами в Медыни, получил скандальную известность. Им заинтересовались тогда и ОГПУ, и прокуратура. Городские власти вынуждены были оправдываться.
"Окружному прокурору по Вяземскому округу. Объяснение.
От временного председателя Медынского РИКа Машкарова Я.Я., члена партии. 5 февраля 1930 года.
Точно не помню, какого числа, я был в райкоме партии, куда и прибыл только что приехавший из Калуги тов. Вашугин, и последний сообщил, что мы делаем преступление - не раскулачиваем город… После этого мы начали шире говорить, что надо будет что-то сделать, и решили 28 января собраться в райкоме... На этом заседании мы ни к чему не подошли, как практически раскулачить город и решили послать тов. Лаврушина в окружком и окрисполком. Мне было предложено к приезду тов. Лаврушина из Вязьмы составить и выявить всех, кого можно раскулачить в городе. На этом же заседании присутствовал уполномоченный окружкома тов. Зайцев, который сказал, что нужно всех выявить и обобрать, взять с них за старое, за новое и за два года вперед…
В 9 часов утра я пришел в РИК, вызвал тов. Крупнина и тов. Кочеткова, последние принесли с собою список, где было занесено 52 хозяйства на раскулачивание, и на отдельном списке были выбраны зажиточные кустари. Райком был почти в полном составе, на райкоме тов. Лаврушин вторично заявил, что это дело в округе одобрили. Я тогда зачитал список и список кустарей. Райком сразу список кустарей аннулировал и пришли к единому мнению: кустарей не задевать, а выделить из них двух - Каганца, часовых дел мастера (скрытая спекуляция золотом) и Дроздова. Вторично зачитываю список, в это время поднимается тов. Каптелов и заявляет, что я в корне с эти списком не согласен. В этом списке масса пропущено, и если вы сейчас не дадите мне сроку, я, как председатель Горсовета, всю ответственность и руководство с себя слагаю. Райком дал ему на это дело один час, поручил проверить и дополнить, и тов. Каптелов при проверке дополнил к данному списку 27 хозяйств… Когда дополнил тов. Каптелов список, то после уже на райкоме не обсуждали, а решили подвергнуть раскулачиванию, сразу же сели на лошадь… и поехали в полк.
Первый выступил тов. Шикиров, сказал, как брать имущество и как брать подписки о выезде из пределов города. После выступил я и сказал, что нужно к этому делу отнестись так, чтобы раз и навсегда размыть руки с нэпманами в городе, ликвидировать начисто. Был вопрос, что брать, так здесь ответил Шикиров, Вашугин, а также и я, что брать все, и я дополнил - "до тряпки, и то пойдет в утильсырье".
Признаю себя виновным в недопонимании раскулачивания, а также что доверился старым руководителям с большим партийным стажем, каковые неверно передали установку окружкома и окрисполкома".
Елена Зубкова: Председатель Районного исполнительного комитета ссылается на свою неопытность и излишнюю доверчивость. Но как-то не верится: организаторы "медынской операции", - а именно так акция называлась на языке военных - так вот организаторы этой "операции" действовали весьма уверенно и энергично. Чувствуется, что, как говорится, не впервой. Кампании против "классово-чуждых элементов" в городах проводились и раньше, можно сказать, с первых лет революции. Чем же отличался от этих кампаний медынский погром? С этим вопросом я обращаюсь к нашей сегодняшней гостье - Татьяне Смирновой.
Татьяна Смирнова: Да, действительно, кампании против классово-чуждых элементов проводились достаточно регулярно, начиная фактически с 1918 года. Причем, надо сказать, что в самые первые годы советской власти, в 1918-20 годах, эти кампании были более наглые и откровенные, чем та кампания, о которой говорите вы. Дело в том, что в 1918-19 годах, как говорили сами представители советской власти, они говорили о том, что местные власти практически не признавали центр. И, более того, уполномоченные ВЦИК жаловались на то, что на местах им просто говорили, что никакого Наркомата юстиции, никакого центра, никакого ВЦИК мы просто не признаем категорически. И на местах творилось все, что угодно.
Эти реквизиции и конфискации происходили очень часто, они принимали массовый характер. И чаще всего они обосновывались очень простым явлением: кому-то было что-то надо. Буквально даже есть такие документы, где представители местной власти так и объясняют, почему они конфисковали тот или иной предмет. Они просто говорят, что "взял такую-то одежду, потому что у меня ее не было, потому что было холодно, а она мне была нужна", "взял такие-то, такие-то продукты, потому что хотел есть", "взял седло, потому что мне надо было делать разъезды по уезду" и так далее. Таких примеров очень много на документальном уровне.
Если говорить о конце 20-х - начале 30-х годов, то здесь эти реквизиционные кампании принимают немножко иной характер. Если в начале 20-х годов центр боролся с этими незаконными конфискациями и реквизициями, то в конце 20-х годов можно сказать, что центр негласно, неофициально, но поощрял эти кампании. С конца 20-х годов в прессе началась активная массированная пропаганда ненависти ко всем классово-чуждым, и фактически в прессе призывали к слежке, призывали выявлять врагов и истреблять, уничтожать, отбирать у них все награбленное и так далее. Одновременно с этим представители центральной власти в официальных выступлениях и документах внешне проявляли недовольство этим нагнетанием классовой ненависти и призывали к спокойствию, к лояльному отношению к классово-чуждым, но всем понятно, что пресса не развернула бы такую массовую кампанию без не просто поддержки, а без прямого указания власти. Это очевидно.
Елена Зубкова: Ну, а "медынское дело" – чем же оно все-таки отличалось от этих массовых реквизиций?
Татьяна Смирнова: Я бы сказала, что по самому характеру никакого отличия нет. Главное отличие, наверное, заключается в масштабах и в том, что была привлечена армия. Я бы сказала, что это "медынское дело", в нем очень наглядно проявились две противоборствующие в тот момент тенденции. С одной стороны, это, как я уже говорила, нагнетание классовой ненависти и ужесточение социальной политики. С другой стороны, одновременно с этим, уже начиная с 1930 года, власть постоянно пытается найти какой-то язык с представителями так называемых социально-чуждых классов.
Владимир Тольц: В общем, в разбираемом нами сегодня случае за медынский погром пришлось отвечать – и не только городским начальникам, но и военным. Вот что докладывал наркому Ворошилову командующий войсками Московского военного округа Корк в феврале 1930 года.
"В дополнение к тому, что изложено в материалах, Реввоенсовет округа считает необходимым добавить нижеследующее:
1. Как гражданские органы, так и 243-й полк после производства операции по изъятию имущества у лишенцев осознали, видимо, всю незаконность своих действий и в связи с этим стремятся свалить вину в происшедшем друга на друга.
2. По словесному докладу комдива 81 [дивизии] горсовет Медыни уже вынес постановление о возвращении 39 семействам изъятого у них имущества, причиной чему является то, что в числе 70 семейств, у которых было отнято имущество, имеется, по непроверенным данным, более половины не лишенных избирательных прав и 6 советских служащих.
3. Если изъятие имущества у лишенцев возможно признать законными действиями, то в отношении изъятия имущества у советских служащих и лиц, не лишенных избирательных прав, действия 243-го полка можно рассматривать не иначе, как самый обыкновенный погром, произведенный лишь без кровопролития.
4. Командир 243-го полка, согласившись на это изъятие имущества, проявил инициативу в форме преступного превышения власти. Командование полка, допустившее официальное хищение некоторой частью личного состава полка отбираемого у граждан Медыни имущества, поставило полк в условия неизбежного разложения.
5. На основании указаний Вашего заместителя тов. Уншлихта Реввоенсоветом округу сделано распоряжение о немедленном отстранении от занимаемых должностей командира полка тов. Новосельского и его помощника по политической части тов. Вашугина.
6. В отношении личного состава, уличенного в корыстном присвоении денег и разных вещей во время изъятия имущества у лишенцев лично для себя, Реввоенсовет округа считает целесообразным осуществление самых жестких карательных мер, в первую очередь в отношении начсостава. Вместе с тем, Ревсовет просит ваших указаний: какую линию взять по разрешению этого вопроса практически.
7. Ряд вопросов, связанных с операцией 243-го полка в Медыни требуют специального расследования, а потому РВС округа командирует в Медынь комиссию. В связи с необходимостью в ближайшие дни выехать в части 19-ой и 55-ой дивизий, где на почве раскулачивания можно ожидать ряда столкновений с кулаками, Ревсовету не представляется возможность принять личное участие в расследовании событий, имевших место в Медыни.
Командующий войсками округа Корк.
За члена РВС МВО Хрулев".
Владимир Тольц: Понятно, что после того, как события в Медыни получили огласку, военные начальники пытались хоть как-то "сохранить лицо". Не вполне ясно другое – как руководство полка позволило втянуть себя в этот конфликт? Известно, что нарком Ворошилов был категорически против использования регулярных воинских частей при проведении коллективизации и раскулачивания и даже издал на этот счет специальный приказ. Приказ этот, правда, нарушался, и в Медыни мы имеем дело как раз с таким случаем. Но на все есть свои причины. И полковое начальство имело с этого дела свой "навар", да и, если верить документам, рядовые красноармейцы участвовали в "медынской операции" не без энтузиазма. Может быть, в конце концов, армия просто голодала, и погром в Медыни был "жестом отчаянья"?
Елена Зубкова: Если говорить о положении армии, то она, конечно, не жировала. Но и не бедствовала. Более того, красноармеец в те годы питался лучше городского рабочего. Армия находилась на особом снабжении, был введен специальный красноармейский паек. В 1930 году, о котором идет речь, красноармеец должен был получать в сутки 1 кг хлеба, 250 граммов мяса, 700 граммов овощей. Конечно, не все из "положенного" доходило до армейской столовой, но в те годы армия все-таки не голодала. Причины поведение красноармейцев во время медынского погрома скорее кроются в другом: в армии, состоящей в основном из крестьян, еще сильны были антигородские настроения - особенно по отношению к тем, кого традиционно причисляли к "буржуям". А "буржуя" и пограбить было не грех – такова была революционная мораль.
Владимир Тольц: Кстати, о революционной морали. Вся эта "медынская история" вот ведь на какие размышления наводит: помимо морали, революционной морали, существовал еще и закон, некие нормы, регулирующие разную деятельность, в том числе и деятельность карательную, репрессивную. И я хочу спросить нашего сегодняшнего эксперта Татьяны Смирновой спросить: насколько вообще правомерно говорить о законе и ограничительных нормах в таких экстремальных случаях?
Татьяна Смирнова: Что касается закона, то наша страна всегда отличалась особым отношением к закону. То есть то, что принималось, и то, что реально происходило, - это совсем не одно и то же. Особенно ярко это проявилось именно в 20-30-е годы. Здесь закон во многих отношениях практически не действовал. Если говорить о реквизициях, то здесь законы были очень противоречивые. С одной стороны, власть возражала против незаконных конфискаций на местах. И даже в июне 1918 года СНК разработан проект положения, который ограничивал такие незаконные конфискации. Однако этот проект так и не был принят. И, напротив, через несколько месяцев в том же 1918 году была принята инструкция, в соответствии с которой местные советы сами решали, какой размер революционного налога взимать, у кого конкретно взимать, и даже им было предоставлено право в любой момент устанавливать какие-то единовременные чрезвычайные налоги. Но я хочу еще раз отметить то, что в 20-30-е годы на местах очень слабо выполнялись законы центра, они практически не выполнялись. Даже уполномоченные ВЦИК неоднократно отмечали, что практически нет такого документа или такого органа, который помог бы каким-то образом реализовать центральную политику на местах.
Владимир Тольц: Запись передачи, вышедшей в эфир в 2005 году. В ней принимали участие историки Елена Зубкова и Татьяна Смирнова.
