Год назад, 1 августа 2024 года, произошел небывалый обмен, в котором участвовали 7 стран. Группу российских политзаключенных обменяли на киллера, шпионов и других персонажей, которых решил вызволить из западных тюрем Кремль. Среди освобожденных была и художница Саша Скочиленко, приговоренная к 7 годам лишения свободы по "закону о фейках".
В марте 2022 года она оставила в петербургском супермаркете "Перекресток" пять ценников с антивоенными текстами. Команда следователей, судей, прокуроров и экспертов на протяжении двух лет в 17 томах дела доказывала, что пять бумажек – серьезная угроза национальной безопасности и проявление вражды к российской армии.
"Так уж вышло, что я представляю собой все то, к чему так сильно нетерпим путинский режим. Творчество, пацифизм, ЛГБТ, психопросвещение, феминизм, гуманизм и любовь ко всему яркому, неоднозначному, необычному", – объясняет Скочиленко подоплеку ненависти, которую проявляли к ней организаторы "дела о пяти ценниках", ставшего символом безжалостных репрессий против несогласных с войной в Украине.
Теперь Саша и ее подруга Соня поселились в Германии. Летом 2025 года автобиографическая книга "Мой тюремный трип", написанная Сашей при участии С. М. Фаворски, вышла в издательстве Freedom Letters.
В программе Радио Свобода "Культурный дневник" Саша Скочиленко рассказала о книге и своей жизни после обмена.
– Меня поразило, что в книге вы находите слова сочувствия даже для тюремщиков. Вас этот опыт не ожесточил, не сделал человеконенавистницей. Но все равно читатель будет задаваться вопросом: "В самом ли деле люди, которые вас преследовали и создали эту систему, заслуживают хоть какого-то снисхождения?"
Самое классное, чтобы система сломалась изнутри
– Дело в том, что когда ты говоришь только плохое о человеке, даже если он самый стрёмный, то человек будет только злее и хуже. А если ты хотя бы какие-то маленькие хорошие черты в нём поощряешь, то, мне кажется, что-то хорошее может случиться. Потому что самое классное, чтобы система сломалась изнутри. Эти тюремщики, очень многие силовики уже сами сомневаются в том, что всё норм идёт. Поэтому я считаю, что даже в самых плохих людях нужно отмечать хотя бы что-то хорошее. Я не имею в виду Путина, это уже конец. А вот эти все винтики – хотелось бы, чтобы они поскорее переобулись.
– Порой бывает, что винтик гораздо хуже, чем отвёртка, которая его завинчивает.
– Бывают и такие, это правда. Но всё-таки градация бесчеловечности и малодушия разная. Были люди, которые пытались, обходя правила, сделать всё, что они могли там сделать. Например, тюремщикам запрещено передавать вещи и особенно лекарства. Но у женщины в соседней камере были очень сильные боли в эпигастрии. Я попросила ей передать метрозол, потому что у меня его было много. По идее они не имеют права этого делать. Но вот были люди, которые смогли помочь. Это уже что-то.
– Вы описываете то, что с вами произошло, как перформанс под названием "Заключение в тюрьму", а приговор как его кульминацию. Почему вы видите во всём этом произведение искусства?
Я делаю перформанс, который уже не может остановить полицию, потому что я уже в автозаке
– Я давно изучаю медиа и поняла, что многое в моей судьбе зависит от людей, которые меня поддерживают. Медиа так повлияли на всех, что людям хочется, чтобы было что-то интересное, что-то драматичное. Иначе они не смогут с этим себя идентифицировать, им будет страшно. Другое дело – наблюдать за произведением искусства. Я могла предсказать его этапы с самого начала, я знала, какой будет финал. Автор знает, какой будет финал, и я знала, что, если меня не отпустят под домашний арест, то всё будет происходить по моему сценарию: моё слово прозвучит так громко, насколько громко оно может прозвучать. Мне изначально было понятно, как будет развиваться сюжет. Когда ко мне приходил адвокат, я просила, чтобы приносили публикации обо мне. Я смотрела, как в публикациях развивается мой образ, в какую сторону эта история идёт. Поэтому я могу назвать это так. Можно в знак протеста залезть в клетку на Красной площади. Но приедет автозак и упакует тебя сразу. А я делаю перформанс, который уже не может остановить полиция, потому что я уже в автозаке. И весь этот баг системы обслуживал мою медиакампанию.
– Вы говорили в последнем слове, что пять ценников в магазине "Перекрёсток" не имели бы тысячной доли того эффекта, которую произвел процесс над вами. Вы понимаете, зачем понадобилось его устраивать? Это их глупость или какой-то замысел есть?
Их объединяет то, что они все очень, очень глупые
– Да глупость! Они очень глупые все. Их объединяет то, что они все очень, очень глупые. Не стоит переоценивать их возможности. Вот этот закон "экстремистский" вышел, что каждый полицейский может проверить историю поисков. На самом деле не каждый – просто не справится.
– Сейчас вышла книга Алексея Улюкаева, бывшего чиновника, который был арестован. И он пишет, что тюрьма – "это время, которое дадено тебе для осмысления себя и своего места в мире. Того, чем ты должен быть и того, что ты есть. Оценки пройденного пути и вычерчивание абриса пути будущего". Совсем не ваш стиль, но с тем, что в тюремном опыте (и он ссылается на Шаламова), есть несомненная польза для самосовершенствования, вы согласитесь?
– Да, абсолютно соглашусь. Я бы не сказала об этом такими пафосными словами, потому что пафосные слова убивают содержание, но я согласна. Я видела такие истории, когда люди приходили к своим важным выводам – не про то, что они сделали, а про то, что их туда привело. И их моментально освобождали, что-то с ними происходило. Это просто было что-то невероятное. Вот у меня сидели узбечки в камере. И они приходили к выводу, что больше не хотят жить так, чтобы 24x7 работать всю жизнь. Они хотят провести время с родными, с детьми, хотят начать свой бизнес, чтобы работать на себя. Моя соседка Роза говорила: "Я на тебя посмотрела и вижу, что ты себя любишь. Я тоже хочу себя любить. Я поняла, что так надо". И вот на следующий день к ней приходят и говорят, что у нее самолет в Узбекистан, ее экстрадировали туда и там отпустили. Она мне написала, что открыла свой магазин.
Мы встретились с Соней за несколько дней до моего обмена. Я еще ничего не знала и первый раз реально заплакала. Заплакала о себе. Я плакала на приговоре, потому что Соню стали хватать менты. Это меня очень возмутило. А так я за всю тюрьму не поплакала о себе. И тут я встретилась с Соней и сказала ей, что очень устала хотеть домой. И заплакала, первый раз о себе. И через несколько дней случился обмен.
Это как будто какой-то квест, который человек проходит, что-то узнает. Да, у тебя в тюрьме есть всё время мира. Многие люди начинают рисовать и совершенствуют свои навыки. У меня другой стиль рисования появился. Более кропотливая такая работа. Ты узнаешь, что такое терпение, узнаешь, что такое усидчивость. Потому что сидишь.
У меня было первое время, когда я ничего не делала и думала про себя: "Саша, у тебя сейчас время есть отоспаться. Отдохнуть. Ничего не делать. Потому что после освобождения у тебя опять будет по 10 событий в день. И не будешь успевать даже отрефлексировать все, что с тобой произошло".
– Снится вам тюрьма?
– Мне с самого начала тюрьмы каждую ночь снятся кошмары. Снится, как будто это концлагерь на Крайнем Севере. Или мне в тюрьме снился сон о том, что меня отпустили на выходные, но в понедельник надо обратно в тюрьму. И многим людям в тюрьме снился такой сон, что они где-то ходят на свободе, но потом им надо в тюрьму. У меня было такое, что я уезжаю куда-то в Европу, а нужно вернуться через два дня, чтобы опять сидеть в тюрьме. Таких снов очень много.
– Это то самое ПТСР, о котором вы пишете в книге. Избавиться от этого синдрома за год не удалось?
В тюрьме люди делились на тех, кто постоянно плакал, и тех, кто постоянно смеялся
– Это очень серьезные травмы, которые связаны с первичными потребностями – выпить воды, поесть, сходить в туалет. Травмы, которые с рептильным мозгом связаны, которые могут у животных вызывать ПТСР. Это не такое быстрое дело. Я в терапии, и с самого начала у меня была кризисная психотерапия, и я чувствую, что помаленьку этот процесс идет. Я чувствую хотя бы, что появилось во мне чуть больше сил, что я более спокойна, что я смогла поплакать. Потому что главная цель этой психотерапии для меня – выплакать свое горе, чтобы стало легче. В тюрьме люди делились на тех, кто постоянно плакал, и тех, кто постоянно смеялся. Я была из вторых.
– Вы не хотели уезжать, так что можно говорить о вынужденной эмиграции или даже ссылке. Как этот год после обмена прошел? Чувствуете ли вы себя в Европе комфортно?
– Очень комфортно чувствую. Иду по улице и не боюсь мусоров. Понимаешь? Просто не боюсь. Не страшно, когда вижу человека в форме. Но я могу сначала чуть-чуть испугаться, когда краем глаза вижу, потому что это как флэшбэк. Человек в другой форме, а ты видишь русскую. Это первое. И то, что нет гомофобии, и то, что все открыто, и что тут люди жалуются на то, что они платят налоги... Я думаю, что когда-нибудь тоже стану таким человеком, но я сразу скажу друзьям, чтобы они мне напомнили, как происходит в тех местах, где люди не платят налоги или платят, но они идут неясно на что. А здесь понятно, на что они идут. Тут грандиозная доступная среда. Я вижу велодорожки, можно идти через весь лес в Германии, и по этим дорожкам катаются в суперэлектроколясках с мотором пожилые люди. Не страшно стареть в этой стране. Мне все нравится, но если бы я не села в тюрьму, думаю, что я бы оставалась в России, потому что возможностей таких у меня не было. Говорят: те, кто не уехали из России, те поддерживают войну. А я знаю людей, которые снимают в коммуне матрас. Людей, у которых там пожилые родственники… И повлиять на то, что происходит, можно не из-за рубежа, а только в России.
Но я такой человек, который принимает любые обстоятельства. Типа, теперь это моя жизнь, теперь я живу здесь. Художник постоянно меняется, и это нормально меняться. Я 29 лет прожила на Васильевском острове в одной и той же квартире. Я просто вывезла красоту и обаяние этих мест.
– Скучаете по Петербургу? Хотите вернуться хотя бы ненадолго?
– Да как-то нет. Я Петербург иногда видела через решетку, через какую-нибудь щелку. Когда ехала в автозаке кружным путем, через весь Васильевский, я реально с Питером попрощалась.
По людям скучаю, а по России нет
Тюрьма – это отдельное место, как бы не в городе, ты его не видишь. Да, я скучала, иногда мы с соседкой там ходили по двору и делали вид, что как будто экскурсия: а сейчас мы идем по Дворцовой... Но за два с половиной года всё стало каким-то воспоминанием для меня.
По людям скучаю, а по России нет. По природе скучаю, хотела бы еще раз съездить в Карелию или на Ястребиное озеро. И по запаху леса под Питером скучаю, потому что он там влажный, и там много мха. А тут лес более сухой, из-за этого не пахнет так сильно.
– Вы пишете в книге, что считаете своим главным предназначением музыку. Удается ли сейчас ею заниматься?
– Да, конечно, я безумно счастлива, потому что каждый день я могу играть. [Альбом, в записи которого принимала участие Саша Скочиленко, можно послушать здесь].
– А комиксы рисуете?
– Да, у меня наконец появился планшет. У меня до этого вообще не было никаких девайсов, у меня очень-очень старый айфон, а теперь у меня появился планшет благодаря стипендии, которую мне тут дают. И я могу автономно рисовать, Олдоса Хаксли проиллюстрировала. Сейчас работаю над биографией Ивана Вырыпаева. Скоро начну свою графическую новеллу, книгу о репрессиях. О том, что произошло со мной в тюрьме, и о делах, которые параллельно шли. Я уже готова погрузиться в эту книгу и вообще не выходить.
