Валерий Балаян: Музей Сталина в Гори, после снесенного недавно памятника вождю всех народов на центральной площади, остался главной архитектурной доминантой города. Он чем-то напоминает грандиозный языческий храм из желтого туфа. В нем есть и своя святая святых - накрытая античным портиком с колоннами хижина сапожника Виссариона, где, по преданию, появился на свет маленький Сосо. Возле нее всегда лежат живые цветы. Еще дремлют на лавочке трое полицейских в черной форме, в летнюю жару вызывающие неподдельное сочувствие к их обладателям.
Музей был и остается государственным учреждением и главной достопримечательностью Гори. Разговор с заместителем директора музея Мзией Научишвили я начал с вопроса о родственниках и соратниках горийца Иосифа Джугашвили.
Мзия Научишвили: Я встречалась с Галиной Яковлевной, с Евгением Молотовым часто, с Кагановичем. Молотов пережил всех.
Валерий Балаян: Я спросил Мзию, какое первое впечатление произвел на нее Вячеслав Молотов.
Мзия Научишвили: Очень приятный человек, такого возраста старческого. Во время бесед это было очень трудно сказать. Я был маленькая, только-только начала работать, и вот случилось так, что попала в 1977 году. На даче ильинской он жил. Хорошо принимал он. Был удивлен, что такая маленькая, но я правда маленькая была в то время.
Валерий Балаян: Молодая в смысле.
Мзия Научишвили: 23-24 года. Все те вещи, которые нам задавали тут туристы, вопросы, которые были актуальны, конечно, мы ему задавали. Меня еще тогда он поразил - абсолютно никакого склероза, ничего у него не было. Вот он даже говорил, останавливался на чем-то, вот что-то он рассказывал, где-то он остановился - и вот это предложение он помнил, и прямо с той точки же и продолжал беседу. Он не забывал, о чем говорил. Склад ума был хорошо. Конечно, была там экономка, которая все время крутилась около нас. Все, о чем мы говорили, она была в курсе дел.
Валерий Балаян: А как Молотов и другие его собеседники оценивали роль Сталина в то время?
Мзия Научишвили: И Каганович, и Молотов говорили, что, да, были в его политике того периода ошибки, но они оправдывали эти ошибки. Вот если, говорят, судить ту эпоху, тот период, надо себя поставить в то время и уже с точки зрения той эпохи смотреть на вещи. Однако мы смотрим отсюда - это очень трудно. Я жила в то время, в 1977 году, и многое себе позволить не могли, а сегодня уже можем как-то свободно говорить это. То, что происходит сейчас, в наше время, очень трудно оценить. Должно пройти какое-то время, и история сама скажет свое слово. А то сейчас вот одни пишут так, другие пишут так, не с религиозной точки зрения, но как-то обожествляют Сталина. Есть люди, которые вообще преступником называют Сталина. Но что он большая личность, что он гениальная личность, ну, это уже мир говорит об этом.
Валерий Балаян: Я поинтересовался личной судьбой самой Мзии Научишвили, которая провела в Музее Сталина 40 лет своей жизни.
Мзия Научишвили: Я родилась в Гори, жила, старею в Гори. Я сама из семьи репрессированных по линии отца, и по линии матери тоже, но я помню, как они уважали Сталина. Представьте себе, что уважали. Я, например, в семье не помню, чтобы говорили о нем отрицательное. Вот куда хочешь девайся, но я действительно не слышала в семье. И могу сказать, что после того, как Советский Союз начал распадаться, я бывала за границей, и даже там говорила о том, что я из Музея Сталина, - и все-таки уважение было везде. Передо мной двери открывались в закрытых музеях. Что с ним считаются и уважают, как к гениальным, что были ошибки - не об этом я.
Валерий Балаян: А сколько же туристов посещало Музей Сталина в прошлые годы?
Мзия Научишвили: В музее было много посетителей, и разного спектра. Бывали простые такие, которые, может быть, сейчас только и слышали о чем-то. Но были и такие, которые знали больше, чем я, и с ними работать было очень приятно. Я родилась и живу в этом маленьком провинциальном городке, но, работая в этом музее, я никогда не чувствовала, что я живу в маленьком городе, настолько было интересно здесь работать. Вот представьте себе, что посещение музея до 1979 года, до 100-летия, было около миллиона. Это огромное число, я считаю. И индивидов, и туристических групп, вместе взятых. Ну, а 21 декабря уже перевалило за миллион. А в 1979 году 21 декабря город был перекрыт, - насколько много народу было уже в городе, что просто город не вмещал. К 100-летию. Было торжественное заседание в театре, но у нас не было возможности выйти из музея в тот день. Даже я не могла попасть в музей, дороги были перекрыты; пока министр культуры не вышел и не помог мне войти, я не смогла войти. Тут и военные были, и полиция была (в то время милиция). Было много народу во дворе. Беспрерывным потоком с железнодорожного вокзала народ шел в музей. И тут вот беспрерывно был поток народа.
Валерий Балаян: А приезжали сюда политические деятели и прочие знаменитости?
Мзия Научишвили: Иногда приезжали, просто не называли себя. Их сопровождало ЦК Грузии и ЦК Москвы. Приезжали люди и Москву из-за границы, представители правительств, не знаю, как они, но нас вызывали из дома, если был выходной день, мы приходили и проводили лекции. Но когда они из Москвы вылетали в Тбилиси, нам уже давали знать пока они доезжали до Гори, мы были уже в музее. Проводили лекции - опять в аэропорт и в Москву. Даже если на день, на два дня приезжал кто-нибудь, обязательно они бывали у нас в музее. Очень было интересно! Кого мы только ни видели. Была Долорес Ибарури у нас, про маршалов не скажу, Баграмян был, потом дочери Жукова обе были здесь. Потом племянник Кагановича, биограф Стейнбека тоже был, Капа, по-моему, фотограф... забыла фамилию. Очень много! Был Марчелло Мастрояни, космонавты... Всех не перечислить. Очень интересные люди! В общем, я не могу пожаловаться, с этой точки зрения у меня была интересная жизнь.
Владимир Тольц: Тут я вынужден на минуту прервать плавное повествование Мзии Научишвили об интересных мужчинах, с которыми по долгу службы ей приходилось встречаться. Прервать, поскольку знаю, что всемирно известный фотограф Роберт Капа приезжал в Гори в 1947-м, когда Мзия еще не родилась. Он и погиб-то во Вьетнаме в 1954-м, когда ей было около года. И тут я с ужасом понимаю, что "биограф Стейнбека", с которым она встречалась, - это я.
В 1997-м я приезжал в Гори, когда делал свой цикл о "Русском дневнике" автора "Гроздьев гнева". Передачи эти можно увидеть на старом сайте Свободы,
http://archive.svoboda.org/programs/cicles/Stainbeck/st_09.asp
http://archive.svoboda.org/programs/cicles/Stainbeck/st_10.asp
а их грузинские фрагменты я повторю во второй части этого радиочаса.
Тем временем Валерий Балаян продолжает расспрашивать замдиректоршу горийского музея "о Сталине мудром, простом и любимом". Послушаем...
Валерий Балаян: Ну, а как вы лично, Мзия, относитесь к Иосифу Виссарионовичу Джугашвили?
Мзия Научишвили: У него был многогранный талант - вот этому я удивляюсь. Человек, который родился в семье сапожника. Я уважаю этого человека из-за своей гениальности. У нас маленькие республики, и считая, что он был в России, и для России он намного больше сделал, чем для Грузии, хотя для Грузии тоже. Вот говорят иногда: что он сделал для Грузии? Для Грузии тоже многое сделал, но он делал все это... Я не знаю, насколько вам это известно, дали предложение Сталину, чтобы к юбилею здесь, в Гори, построить проспект от каждой республики. У нас вот этот один - проспект Сталина. Маленький город? Да, маленький. А если бы было 15 проспектов? И он отказался. Он был Сталин. Просто вот он был Сталин, и все.
Валерий Балаян: Лариса Кароль - коренная киевлянка, она тоже трудится в сталинском музее в Гори. Сначала была бухгалтером, а теперь просто присматривает за посетителями в нижнем зале, где выставлена посмертная маска вождя.
Лариса Кароль: Я в Грузии уже 22 года.
Валерий Балаян: Как вам в Гори живется?
Лариса Кароль: В Гори живется... Раньше было хорошо (смеется), сейчас - как везде. Финансовый кризис, проблемы. Сейчас немножко другая ситуация просто.
Валерий Балаян: Я спросил Ларису, а как она сама относится к человеку, чью посмертную маску она фактически охраняет на протяжении последних 20 лет?
Лариса Кароль: Сталина, конечно, я оцениваю как личность, которая что-то сделала в истории, которую помнят все. К нам из таких мест приезжают в этот музей, знают о нем, потому что он что-то сделал. Плохо или хорошо это было, но это был Сталин, это было время.
Валерий Балаян: Как бы кормится Гори от Сталина, да?
Лариса Кароль: Да (смеется). У меня была еще одна там работа, параллельная, хотела основать свою туристическую компанию, небольшое такое заведение, филиал, а центральный офис - в Тбилиси. И когда я к ним приходила, они говорят: "Ну, что, Сталин до сих пор вас всех кормит еще?" (смеется) Так и есть в самом деле.
Валерий Балаян: Отец мужа Ларисы возглавляет горийское отделение Международного общества по изучению наследия великого Сталина. Сама Лариса относится к причудам свекра с юмором и вполне снисходительно.
Лариса Кароль: Да, мой свекор развлекается (смеется). Он создал какое-то общество Сталина или общество имени Сталина, или общество, изучающее феномен Сталина, в общем, со Сталиным связанное. Мой муж теперь с ума сходит, но что сделаешь с ним? Ему 82 года, его в 65 лет отправили на пенсию, он был директором нашего банка тут, в Гори. Когда тут все стало меняться, эти финансовые отношения все, его быстренько убрали, потому что старые, коммунистические взгляды на финансы никого не устраивали, и его убрали. И с тех пор он, бедный, на пенсии, и что ему делать? Он увлекся этими сталинскими идеями. Эти книги, у нас дома вся эта литература, всего этого море, и он этим занимается.
Валерий Балаян: Я встретился с соратником свекра Ларисы, батоно Георгием. Гоги Далакишвили в советском прошлом был одним из крупных хозяйственных руководителей в Гори. Когда он шел к музейному зданию, все посетители оборачивались ему вслед. Дело в том, что если бы Гоги надел находящийся здесь же мундир генералиссимуса и взял в руки одну из трубок сталинской коллекции, его можно было бы безошибочно принять за реинкарнацию вождя. Ежик седых волос над невысоким лбом, усы, рос и стать - все было на месте. Но наш разговор мы начали не с этого поразительного сходства...
Гоги Далакишвили: Грузия считалась одной из самых таких передовых республик по промышленности, по сельскому хозяйству. Что сейчас она представляет? Ничего абсолютно! Назовите хоть один завод или фабрику, который работал бы при советской власти и сейчас в каком положении... Ни один завод не работает! Например, Горийский хлопчатобумажный комбинат в сутки выпускал 240 тысяч метров ткани, готовых изделий. Притом наши ткани использовались по всему Советскому Союзу. А сейчас, посмотрите, этот комбинат - чтобы место расчистить, миллиона долларов не хватит только на расчистку, потому что все в развалинах. Грузия обеспечивала весь Советский Союз чаем. Ликвидированы все эти, понимаете, чайные плантации. И вся промышленность! Ни одной фермы нету, ничего нету.
Вот говорят очень многие, что Сталин для Грузии ничего не сделал. Я не знаю, что еще мог он сделать. Страна такая, ну, почти ничего не могла производить - и добилась, понимаете, таких результатов по промышленности, по сельскому хозяйству. А Гори что представлял, а стал каким? У нас работал Горийский хлопчатобумажный комбинат, потом завод "Гориприбор". Выпускали такие приборы, которые за границей продавались, очень большим успехом пользовались. Потом строительные комбинаты, Домостроительный комбинат, железобетонный завод, два консервных завода, завод мясной промышленности, лесопильный завод, шпалопропиточный завод... Все ликвидировали, ничего нету!
Я не против капитализма, но я против такого капитализма, который в Грузии хотели внедряться. Назовите такую капиталистическую страну, которая бы ликвидировала свою промышленность, свое сельское хозяйство. Положительные черты капитализма заключались в том, что бурными темпами они стали развивать промышленность. А мы что? Бурными темпам ликвидировали все, уничтожили! Это не капитализм, это анархия. И наши, понимаете, руководители, я имею в виду Шеварднадзе - это самый большой подлец! Так и запишите мои слова. Из всех руководителей, которых я вот за свою жизнь встречал, и может быть, не встречал, но знакомился там по литературе, я ставлю на первое место Иосифа Виссарионовича Сталина. Нет такого другого аналога, понимаете, который бы заботился о человеке, который бы заботился о рабочем классе, заботился о крестьянстве. Посмотрите старые произведения. Я не имею в виду только из советских республики, но из-за рубежа, из Южной Америки, из Африки, посмотрите - там его богом называли! Отцом называли! "Открыли нам глаза, как надо жить, как надо бороться за свое счастье".
И главное, Сталин-то ушел как? Его убили! Отравили, конечно, отравили. Я в то время жил в Москве, в 1953-м. Я уехал из Москве в июле 1953 года, уже Берия был ликвидирован.
Валерий Балаян: То есть вы март помните, и похороны, и все.
Гоги Далакишвили: И похороны, и все помню, конечно.
Валерий Балаян: Для вас это трагедия была?
Гоги Далакишвили: Очень большая трагедия! Очень много людей погибли там. Вы Москву хорошо знаете, там Колонный зал, и со стороны улицы Пушкина идет, а вход в Колонный зал был со стороны улицы Пушкина, и там иголку нельзя было бросить, понимаете.
Валерий Балаян: Вы там были?
Гоги Далакишвили: Я спасся. Меня спасла женщина, девушка с которой я дружил. Она не пустила, схватила меня и не пустила. А то я тоже, если бы туда полез, еще метров 20 - я бы попал в эту суматоху. Там же, на Пушкинской улице, с этой стороны как раз четырех-пятиэтажные дома. Люди со двора проходили, через дворы, поднимались на пожарные лестницы, на крыши, и так переходили из двора во двор. И когда приближались к этому, прямо с четвертого или пятого этаж люди прыгали, с крыши, прямо на людей. человек не мог упасть на землю, потому что все было заполнено.
Валерий Балаян: То есть они падали, чтобы ближе ко входу быть?
Гоги Далакишвили: Да, чтобы ближе быть. Потом очень много народу приехало, со всех концов Советского Союза, очень много.
Валерий Балаян: Так вас ваша девушка оттащила?
Гоги Далакишвили: Да, русская.
Валерий Балаян: Наверное, она любила вас?
Гоги Далакишвили: Ну, она в будущем моей женой стала.
Валерий Балаян: Но вы хотели туда попасть?
Гоги Далакишвили: Я хотел. Но я не знаю, остался бы жив или нет.
Валерий Балаян: Я спросил батоно Георгия о том, как правильно называется Сталинское общество, отделение которого он возглавляет в Гори?
Гоги Далакишвили: Есть общество такое, в республике есть. А есть всемирное это общество.
Валерий Балаян: А как называется?
Гоги Далакишвили: Короче говоря, изучение идеологии Сталина - вот примерно так оно называется.
Валерий Балаян: Чем же занимается это общество и его горийский председатель?
Гоги Далакишвили: Есть такой писатель английский Саймон Сепак Монтефере. Он написал книгу, выпустил "Молодой Сталин" - под таким названием. И эту книгу мой друг купил за 25 ларов на грузинском языке. 25 ларов - я пенсионер, мне тяжело отдать. Думаю: прочту, а потом, если понравится, волей-неволей придется купить. А он мне сказал: "Ты знаешь, я медленно читаю. Возьми эту книгу, почитай, за два ты успеешь или за три дня, а потом мне расскажешь". И он, главное, даром взял, деньги заранее не платил, в долг взял. И я когда прочитал эту книгу, я ему позвонил: "Ты за что платил 25 ларов?!" Такая гадость написана, понимаете! Я разозлился очень. С кем только ни приравняли Сталина, что он был бандит, вор, что залезал в тбилисские дома, с четвертого этажа бросал бомбы, что он изнасиловал малолетних девушек, что изнасиловал жен своих друзей. Сознательная клевета! Что мать была совсем распущенная женщина, с кем только она в постели ни валялась. Всякие такие гадости. Я разозлился, ему-то сказал все это дело, но потом написал статью. Но мою статью на напечатают в центральных газетах, отдал в одном месте, здесь местная газета есть "Картли Схма", что в переводе – "Голос Карталины". Так этот редактор не испугался, напечатал. И даже без моего ведома в интернет запустил. Ну, я этого Монтефере разгромил! Если бы они мне позволили побольше объемом писать, так, я бы полностью его разгромил бы, совсем. Но в газетной статье, вы сами представляете, во-первых, местная газета небольшого формата. Вот такие дела.
Валерий Балаян: А как воспринимают идеи батоно Георгия его родные и близкие?
Гоги Далакишвили: У меня большой портрет Сталина в комнате висит. И внучка мне говорит, из школы приходит, девочка маленькая: "Что этот кровожадный у тебя висит?" Ну, что скажешь внучке? Я поинтересовался, она говорит: "Учительница так говорит". Но потом я ей рассказал все, а насколько она восприняла, я не могу сказать.
Валерий Балаян: А сколько внучке лет?
Гоги Далакишвили: Тогда было 14.
Валерий Балаян: Нескромный вопрос. А вам говорили, что вы очень похожи на Сталина?
Гоги Далакишвили: Мне говорили. Был такой случай. Как-то находился я в Петербурге. Я шел по набережной от зубного врача. Там я отдыхал, около месяца был. Вижу – идут мужчина с бородой такой, тонкой, и женщиной под ручку. И вот смотрят на меня прямо и улыбаются как-то. Вот так метров 30-40. Думаю: что такое, может, знакомый кто-нибудь… И вот когда поравнялись, он остановил меня: "Извините, можно вас… Вы случайно не родственника Сталина?" Я посмотрел, что ответить, и сказал: "А вы случайно не родственник Троцкого?"
Там же, в Ленинграде, однажды один предложил мне, может быть, в фильме какую-то роль сыграть. Я сказал: "А со сценарием можно ознакомиться?" И на этом закончили.
Валерий Балаян: То есть хотели предложить роль Сталина?
Гоги Далакишвили: "Вы, - говорит, - сможете или нет?" Я говорю: "Ответ могу дать только после ознакомления со сценарием. Они этого не захотели. Там, видимо, была отрицательная, а не выступил бы в отрицательной роли такой.
Валерий Балаян: А если бы положительная была бы, то вы бы, наверное, согласились.
Гоги Далакишвили: Обязательно бы согласился! Даже даром бы согласился.
Владимир Тольц: Валерий Балаян показал нам, что отнюдь не все окормляющиеся от горийского музея вождя столь бескорыстны. Однако вряд ли теперь, когда в этом заповеднике имени товарища Сталина добавился еще один экспонат, их количество и доходы от этого возрастут. Время не то… Даже в Грузии, на родине диктатора. О его "разнице" – во второй части этого радиочаса.
***
Владимир Тольц: Как я и обещал, мы повторим для сравнения с тем, что происходит сегодня в Гори, грузинские фрагменты радиоцикла 13-летней давности "Три дневника".
В 1947-м будущий Нобелевский лауреат Джон Стейнбек, путешествуя по СССР, вел "Русский дневник". Позднее он был опубликован. Параллельно другой секретный "русский дневник" вели приставленные к американскому писателю и бдительно наблюдавшие за ним товарищи, сообщавшие в Москву о поведении и высказываниях знаменитого писателя. Я нашел эти записи и опубликовал их в своих радиопередачах. А кроме того, спустя полвека, в 1997-м, я сам проехал по стейнбековскому маршруту и записал некоторые собственные впечатления. Изо всего этого и сложился цикл передач, фрагменты которых вы сейчас услышите.
Три дневника. По маршруту Стейнбека три века спустя. Передача девятая.
Владимир Тольц: Чем дольше Стейнбек с Капой находились в СССР, чем сильнее уставали они от непривычных бытовых неудобств, раздражались от постоянных запретов и хронической неорганизованности своей поездки, чем больше узнавали они об этой малопонятной стране, тем больше начинали верить, что на завершающем этапе путешествия ждет их за все переносимые ими невзгоды некое вознаграждение - Грузия.
"Джон Стейнбек: Где бы мы ни были - в России, в Москве, на Украине, в Сталинграде, магическое слово "Грузия" возникало постоянно. Люди, которые ни разу там не были и которые, возможно, не смогли бы туда поехать, говорили о Грузии с восхищением и страстным желанием туда попасть. Они говорили о грузинах, как о суперменах, как о знаменитых выпивохах, известных танцорах, прекрасных музыкантах, работниках и любовниках. И говорили они об этом месте на Кавказе у Черного моря просто как о втором рае. Мы стали верить, что большинство русских надеются, что если они проживут всю жизнь в честности и добродетели, то когда умрут, попадут не в рай, а в Грузию - с прекрасным климатом, богатой землей и маленьким собственным океанчиком. Заслуги перед государством иногда вознаграждаются поездкой в Грузию. Сюда едут, чтобы восстановить силы после долгой болезни".
Владимир Тольц: В пятидесятилетней давности советских маршрутах иностранцев Грузия была как бы приятным и обязательным десертом, завершающим пиршество их знакомства с суровыми послевоенными буднями СССР. Там, по замыслу советских хозяев, должно было происходить, как выражаются учителя, "закрепление пройденного материала": под ласковым кавказским солнцем заграничным гостям надлежало окончательно усваивать, что советская жизнь хоть и трудна (этого было не скрыть), но счастлива и радостна. Щедрые грузинские застолья предназначались для уничтожения впечатлений о скудости советской повседневности. А обязательный визит в Гори - эту Мекку тогдашнего коммунизма, город, где родился его "пророк", вождь и учитель, - являлся высшей и завершающей стадией идеологической обработки немногочисленных в ту пору иноземных паломников.
***
Владимир Тольц: 50 лет назад, когда Стейнбек и Капа приехали в Грузию, ее уроженец, "чудный, - по словам его старшего партийного соратника, - грузин" Сталин, которого в Тбилиси еще многие помнили тогда как Сосо Джугашвили, окончательно ощутил себя русским национальным вождем. Отождествление его с Грузией и грузинами стало тяготить Иосифа Виссарионовича. Он заявил, к примеру, что грузинский актер Геловани - исполнитель его роли в довоенном кино - "страдает национальной ограниченностью" и не вполне отвечает образу общерусского лидера. Министру кинематографии Большакову Сталин выговаривал (о себе, как всегда, в третьем лице):
"У Геловани сильный грузинский акцент. Разве у меня такой акцент? Подумайте о подходящем актере на роль товарища Сталина. Лучше всего из русских".
Владимир Тольц: Подобранного на замену Геловани Алексея Дикого вождь одобрил за исполнение его сталинской роли во МХАТе "без акцента"; это позволило продемонстрировать, "что товарищ Сталин принадлежит русскому народу и великой русской культуре".
Один из немногочисленных нынешних поклонников Сталина утверждает даже, что поздние дилетантские увлечения вождя "вопросами языкознания" были связаны с надеждой, "что когда во всем мире победит советская власть, главным языком на Земном шаре, языком межнационального общения станет русский язык". Ну, а это всемирное торжество советской власти в послевоенном сознании Сталина было, в свою очередь, связано с победой коммунизма в "одной, отдельно взятой стране, - в Советском Союзе, разумеется,- который вождь, также как и многие нелюбимые им иностранцы, воспринимал как Россию.
Много позднее низвергнутый его соратник Молотов вспоминал сталинские слова:
"Я считаю, начальная или первая ступень коммунизма практически начнется тогда, когда мы начнем населению раздавать хлеб задаром... Если не будет международных осложнений, а я под ними понимаю только войну, я думаю, что это наступит в 1960 году".
Владимир Тольц: Но вообще-то "международных осложнений" Сталин в 1947-м весьма опасался. А потому весь его "русский патриотизм" был изрядно начинен подозрительностью к иностранцам и ксенофобией. За полгода до приезда в Союз Стейнбека вождь растолковывал Эйзенштейну и Черкасову собственное понимание симпатичного ему русского исторического персонажа - Ивана Грозного:
"Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния".
Владимир Тольц: Ну, а если уж пускать, как пустили Стейнбека и Капу, то только для того, чтобы, вернувшись в свои заграницы, они приближали то светлое будущее, когда русский станет главным языком межнационального общения на земле, советская власть восторжествует в планетарном масштабе, а в России, включающей в себя, конечно же, и Украину, где уже побывал Стейнбек, и Грузию - родину русского вождя, - начнется раздача дарового хлеба, то есть коммунизм.
***
Владимир Тольц: С тех пор прошло полвека. - Что коммунизм для вас сейчас? И верили ли вы в него раньше? - спрашиваю я одного из бывших предводителей грузинских коммунистов Нугзара Попхадзе.
Нугзар Попхадзе: Вопрос, конечно... Да, я верю и, честно признаться, я и сейчас коммунист. И самое святое, что было в этой теории для меня, правда, утопия, но для того, чтобы прийти к заключению такому, что это - утопия, нужно было время. Так что в этом плане я был верующим коммунистом и считал, что служу идее честно, порядочно. Что из этого получилось - ясно. От ошибок никто не застрахован.
Владимир Тольц: Полвека назад Стейнбек поверил, что грузины выбрали социализм. Этот грузинский социализм для иностранных посетителей, - с виноградом и мандаринами, легким вином и обильными закусками, с чачей и полюбившимся ему грузинским чаем, - эта показная идиллия на фоне мягких соцреалистических ландшафтов и развалин древних храмов, которую ему под звуки замечательного хорового пения и бесконечные тосты демонстрировали, показались Стейнбеку реальной жизнью, очень подходящей даже для Соединенных Штатов.
Полвека спустя от этого идиллического миража остались лишь декорации - все те же прекрасные церкви и холмистые пейзажи, горбатые улочки старого Тбилиси и подсократившиеся виноградники. Рекламного социализма больше нет, жизнь совсем другая. Но полюбившиеся Стейнбеку "душа Грузии", характер грузин – они и в новой жизни сохранились, хотя… что с ними будет?..
***
Владимир Тольц: 9 неполных дней конца августа - начала сентября 1947 года, которые Стейнбек и Капа провели в Грузии, главное, о чем они мечтали, были "покой и воля". Что доканывало Стейнбека и Капу в Грузии (а до того - в Москве, Киеве и Сталинграде), это - постоянные политические дискуссии по одним и тем же вопросам, взятым, как заметил Стейнбек, будто из газеты "Правда".
Политика, столь утомившая американцев за более чем месячное пребывание в СССР, не отпускала!..
***
Владимир Тольц: В предыдущей передаче я уже рассказывал: после войны отождествление Сталина с Грузией и грузинами стало его тяготить. Вместе с тем, для грузин, как их воспринимали иностранцы (это очень важная оговорка!), то обстоятельство, что кремлевский вождь был один из них, что он родился в Грузии, что свои мысли и распоряжения о судьбах мира он излагал с грузинским акцентом, было в 47-м важнейшим предметом национальной гордости.
Стейнбек записывал в своем дневнике:
"В Америке есть не одна сотня домов, где ночевал Джордж Вашингтон, а в России много мест, где работал Иосиф Сталин. /.../ Сталин - грузин, и Гори - место, где он родился, в семидесяти километрах от Тифлиса, уже стало национальной святыней".
Владимир Тольц: Но что такое сейчас для грузин Сталин? Мой тбилисский друг Гоги Харабадзе говорит.
Гоги Харабадзе: Вы говорите: Сталин, Сталин, Сталин... Я работал в театре Руставели 35 лет. В театре Руставели "парткомами" были все величайшие актеры, которые тогда были в театре: Акакий Хорава, Акакий Васадзе, Роси Мачгаладзе, Гоги Гегечкори. То есть все звезды грузинского театра были "парткомами". И один раз, когда я ругал Сталина, и кто-то его хвалил - в молодости, мне сказал кто-то: "Слушай, ты что мне мозги тут пудришь? Чтобы стать "парткомом" театра Руставели, надо вообще пройти три райкома. И это один из величайших постов! А он был тридцать пять лет парткомом мира, - он мне сказал, - вот какой он был человек!" То есть что я хочу этим вам сказать? Каждый грузин, то есть не каждый - об интеллигенции я сейчас не говорю, - но обыватель-грузин смотрит на Сталина, знаете: это он, он - Вахо или там Гоги - он владыка мира. Сталин - это он. Понимаете? Вот внутри это. Он сам не сознает, это подсознательно у него происходит. Он миром правил. Не только Россией там, Украиной там, Арменией или Азербайджаном, - нет, миром! Правил 35 лет! Это он, он из Гори тоже. Понимаете, это внутри сидит в нем, и с этим ничего не сделаешь.
Владимир Тольц: Тут следует пояснить, что же ценит ярый, как и все грузинские интеллигенты, антисталинист Харабадзе в своем соотечественнике-деспоте, являвшимся "парткомом всего мира". "То же, - отвечает он мне, - что и во всех людях, в том числе и в злодеях, - талант." И еще: когда бездарность начинает отрицать очевидно талантливое, его - Гогины - симпатии сами собой оказываются на стороне таланта.
Гоги Харабадзе: Я в себе поймал то, что я уже начинаю с симпатией к нему относиться. Я замечаю в последнее время, что настолько эта чаша весов перегибается несправедливо, то есть, ну, не может быть так, чтобы это было полное говно. Ну не бывает так, ну! Что перед войной он где-то убежал в Куйбышев, да, небритый потом появился...
Это был обаятельный человек. Вы вспомните эти кадры, когда он стоит на мавзолее и говорит, вот она, гармошка, играет, - и пальцем показывает. Так посмотришь – как солнышко, стоит. А в этом Тегеране, когда он сидит в этом белом кителе, а вокруг сидят эти все лорды и эти самые... Как солнце сидит! Ну, правду я говорю! Почему? Потому что это талант! Внутри это.
Владимир Тольц: Но именно соединение таланта с личным злодейством, - считает Гоги, - помноженное на злодейство ложной веры и безличное злодейство подвластного им аппарата и порождают трагедии человечества. Периоды правления бездарностей, - говорит он,- периоды застоя - не трагедия. Ведь это - застой по преимуществу бездарной власти. Это был застой прежде всего самих брежневых и Черненок; а в обществе жизнь, уже не поддающаяся тотальному контролю их застоявшихся органов, продолжалась и духовные ценности накоплялись и множились.
А наши беды, - считает Гоги, - те, что миру и Грузии еще предстоит годы и годы расхлебывать, - это как раз от чудовищного соединения таланта Сталина с его злодейством, со злодеями из его своры.
Гоги Харабадзе: Что вышло? Это трагедия получилась! Огромная трагедия получилась, которая, наверно, если будет мир сто или двести, или триста лет... То, что мы сейчас находимся вот в таком положении, кто это? - Это Сталин и КГБ! Кто сейчас правит этим балом в Абхазии? Это КГБ правит! Кто, что? Надо быть дураком, чтобы не понимать этого. Что это такое? И таких взрывоопасных вещей, или как называются, эти "бомбы" - у нас заложено их в Грузии несколько. Это азербайджанская тема, это армянская тема. Это кто? Это все Сталин придумал. Это часть его машины - эта тема.
Владимир Тольц: Именно этот страшный коктейль таланта и злодеяний и порождает взрыв человеческой истории - феномен Сталина и сталинизма. Этот взрыв без таланта невозможен. И отрицать здесь талант как взрывчатый элемент глупо. Наша трагедия, - считает Гоги, - в том, что талант здесь действует против нас.
Гоги Харабадзе: Он взорвался не в ту сторону. Не в ту сторону. Бывает опухоль злокачественная и незлокачественная. Это оказалась злокачественная опухоль!
***
Владимир Тольц: Из "Русского дневника" Стейнбека:
"Во всей истории нет человека, которого бы так почитали при жизни. В этом отношении можно вспомнить разве что Цезаря, но мы сомневаемся, имел ли Цезарь при жизни такой престиж, поклонение и богоподобную власть над народом, какой обладает Сталин. То, что говорит Сталин, является для народа истиной, даже если это противоречит естественному закону. Его родина уже превратилась в место паломничества".
Владимир Тольц: Когда наш превышающий все возможные местные лимиты скорости новенький "Фольксваген" ворвался в Гори, никаких следов былого паломничества мы не обнаружили. На улицах - почти никакого движения, редкие пешеходы из местных да собаки, безбоязненно прогуливающиеся по проезжей части. Лишь в одном месте мы объехали скопление людей - малочисленную похоронную процессию, опасливо уступившую дорогу спешащей начальственной иномарке. Быстро развернувшись на площади, где перед казенным строением по-прежнему высится бронзовый Иосиф Виссарионович в шинели, мы подъехали к величественному зданию музея, в котором полвека назад побывал Стейнбек.
В гигантском вестибюле - никого. Не то что паломников, даже кассира мы не смогли найти! Через несколько минут сопровождавшему меня сотруднику фонда "Демократия и Возрождение" удалось разыскать ученого секретаря музея. Эта приятного вида немолодая шатенка, внешне удивительно (и неслучайно, думаю) напоминающая Светлану Аллилуеву той поры, когда она уже написала две свои первые книги об отце, любезно согласилась быть моим гидом.
Сталин уже не бог для нее. А просто - "выдающийся человек". Такой выдающийся, что даже неловко говорить об отдельных его недостатках. (Ну, конечно, они были - ведь человек же, - но то, что сейчас постоянно твердят о его злодеяниях, и никогда - о том, какой он был добрый, хороший и умный, это неправильно.) А дискуссии перестроечной поры с привлечением каких-то новых документов о Сталине она не может без слез читать. И не читает. Отчасти потому, что у музея нет средств выписывать все эти, ставшие заграничными, российские издания...
Я уже был здесь в 1979-м, в год под застойную сурдинку отмеченного столетия вождя. С тех пор, заметил я своему гиду, экспозиция не изменилась: ну, хоть бы фотографии врагов-соратников выставили. Где убитый в Мексике Троцкий, где Каменев и Зиновьев, Бухарин и Рыков? Где Берия, наконец, столь много сделавший для создания этого музея? "На обновление экспозиции "нэт дэнег"…" - ответила мне ученая дама. Из нового - лишь вагон, в котором ездил товарищ Сталин, и она с удовольствием его мне покажет...
На обратном пути из Гори мы на пару часов остановились перекусить в какой-то хинкальной. Шофер нашего "Фольксвагена" и сотрудник фонда "Демократия и Возрождение", ведающий его аграрными программами, с горечью говорили мне о сегодняшних проблемах Грузии: о стагнации в промышленном производстве, о сокращении из-за гражданской и абхазской войн возможностей экспорта и нарушении по той же причине привычных транспортных коммуникаций с миром... "Парткому всего мира" товарищу Сталину среди этих реальных проблем просто не было места.
И все же под впечатлением от недавней экскурсии (а может быть, под воздействием пары рюмок водки "Шеварднадзе") я высказал мысль, что Грузия по-прежнему имеет уникальную возможность экспорта. И это не мандарины из Абхазии, и не металл с почти бездействующего комбината в Телави, а (если дело в Гори нормально организовать) исследования коммунистической тирании. Изучение "дела Сталина" может стать товаром на экспорт, для которого не нужны утраченные транспортные связи Грузии с миром, достаточно Интернета...
Мои собеседники вежливо кивали, но к идее отнеслись скептически: спиртовозы, скопившиеся на границе, - это проблема реальная, а экспорт исследований сталинизма - это все равно, что торговать баночками с воздухом, которым дышала царица Тамара - продукт может быть и отменным, но кому он нужен?..
***
Владимир Тольц: Много воды утекло в Куре с тех пор, как в 1947-м побывал на ее берегу Стейнбек. И значение произошедшего, и масштабы событий давнего и недавнего прошлого в восприятии наших современников постоянно менялись. Среди многочисленных встреч с самыми разными людьми в Грузии меня особо поразила беседа с двумя молодыми грузинскими историками. Отвечая на мою просьбу выделить наиболее важные события прошедших 50 лет, они даже не вспомнили о смерти Сталина. Но зато много говорили о Гамсахурдиа и Шеварднадзе, об абхазской войне, о саперных лопатках, тбилисской трагедии и о тяжкой зиме 1994-95 годов.
Да, многое изменилось в Грузии, которую Стейнбек в 1947-м сравнил с раем. На первый взгляд заграничного путешественника, она и сейчас рай: все те же сказочные ландшафты, пышные застолья, большеглазые грациозные красавицы в черном. Но в следующее мгновенье замечаешь, что жизнь здесь для большинства - отнюдь не райская. Некогда, диктуя свои мемуары, Никита Хрущев вспомнил одного из советских перебежчиков на Запад и заметил: "Это невероятно - держать рай под замком". Никита Сергеевич полагал, что из рая не бегут. У грузинского рая давно уже нет никаких замков. И сколько же их - беженцев из Грузии - я встретил и в Москве, встречал и в Праге, и в Германии... Немало.
"Но грузины не приживаются за границей. Они не могут жить не в Грузии", - говорит мне мой друг Гоги Харабадзе. За 35 лет работы в театре Руставели он объехал весь мир. Был и в Австралии, и в Латинской Америке, и многократно - в Штатах и в Европе. "Нигде нет устойчивой грузинской диаспоры. На спектакли приходит пара человек - грузин, и это все". Может быть, ты и прав, Гоги, не приживаются. Допускаю, многие хотят вернуться. Вот, вернулся из Москвы процветавший там Нугзар Попхадзе, вернулся после шести лет успешной врачебной работы в Германии твой старший сын Георгий…
Но вопрос о беженцах из рая остается. А к нему добавляется еще один: все ли могут возвратиться в нынешний грузинский рай?
"Разница во времени". В передаче прозвучал репортаж Валерия Балаяна из Гори и фрагменты радиоцикла 1997 года "Три дневника".
