Владимир Тольц: 2 марта Сергею Ковалеву исполняется 80. Думаю, его не надо специально представлять нашим слушателям. С тех пор, как в 1987-м Сергей Адамович после 10 лет лагерей и ссылки вернулся в Москву, его голос и мнение можно часто слышать на волнах Радио Свобода. Да и до его ареста в декабре 1974-го западные "радиоголоса" не раз рассказывали о нем его соотечественникам. Ведь еще в конце 1960-х Ковалев вошел в состав Инициативной группы защиты прав человека в СССР, а позднее стал одним из участников машинописного информационного бюллетеня правозащитников "Хроники текущих событий" – издания, роль которого в падении советского государственного коммунизма историкам еще предстоит оценить. В начале 1974-го Сергей Адамович вместе с Татьяной Михайловной Великановой и Татьяной Сергеевной Ходорович взял на себя ответственность за распространение "Хроники", которое власти шантажом и арестами стремились прекратить.
"Не считая, вопреки неоднократным утверждениям органов КГБ и судебных инстанций СССР, "Хронику текущих событий" нелегальным или клеветническим изданием, мы сочли своим долгом способствовать как можно более широкому ее распространению. Мы убеждены в необходимости того, чтобы правдивая информация о нарушениях основных прав человека в Советском Союзе была доступна всем, кто ею интересуется. (Татьяна Великанова, Сергей Ковалев, Татьяна Ходорович)"
Владимир Тольц: Это было опубликовано в январе 1974. В декабре Ковалева арестовали. Через год судили в Вильнюсе. Туда, продемонстрировать солидарность с Сергеем, прибыл Андрей Дмитриевич Д.Сахаров, которому в те же дни в Осло вручали в его отсутствие Нобелевскую премию мира. Затем – Пермские лагеря, Чистопольская тюрьма, ссылка на Колыму…
Молодые этого уже не помнят. Да и не знают. Но не все. Говорит заместитель председателя правительства Кировской области Мария Гайдар – дочь политического соратника Ковалева в 1990-х годах.
Мария Гайдар: Я сама была в Перми-36, где сидел Сергей Адамович Ковалев, и когда мне рассказывали о том, как он в этой Перми-36 сопротивлялся… Скажем, он сидел в карцере отдельном, где очень низкая температура, он, по-моему, рекордно там просидел где-то полгода. Когда туда заходишь даже с экскурсией, ты понимаешь, что там даже те 20 минут, пока идет экскурсия, очень сложно провести. Представьте себе, каким мужеством, какой силой воли должен обладать человек, для того чтобы продержаться там в течение полугода, отстаивая какой-то принцип. Причем это бы принцип уже внутри какой-то лагерной жизни. Он что-то отстаивал, и ему хватало на это силы воли. Знаете, это поразительно, таких людей очень мало. Вот я так к этому отношусь.
Владимир Тольц: Пермь-36, которую упоминает Мария Гайдар, - бывший лагерь политзаключенных, а ныне единственный, кажется, в РФ лагерный музей. Многие ли из россиян его посетили? Ведь запоминается-то лучше всего то, что сам видел – воочию или по телику. Ну, а по телевидению, особо центральному, Ковалева давно уже не показывают.
Показывали в бытность его председателем Комиссии по правам человека при президенте России Борисе Ельцине, а затем первого в России уполномоченного по правам человека. Показывали – в середине 1990-х – в качестве главы миссий на Северном Кавказе, в районе боевых столкновений, где Ковалев часто и резко критиковал действия российских властей в Чечне. Вот тогда-то его запомнило новое поколение российской публики. Прежде всего недовольные им военачальники, распространявшие свою решительную нелюбовь к правозащитнику посредством того же телевидения.
ИЗ журналистского описания штурма Грозного:
"На площади перед дворцом факелами пылали танки. Десятка два – никто из нас от растерянности не догадался сосчитать. На крыльце у входа стояли боевики с гранатометами. Один из них, обернувшись к нам, произнес с ликованием: "Мы их все уничтожили! Мы их расстреляли! Пусть сунутся еще – мы их опять уничтожим! Мы за нашу свободу как один человек!" Другой добавил: "Горит непобедимая русская армия!"…"
Пленные солдаты твердили одно и то же: был приказ двигаться за впереди идущим танком или БМП, шли колонной, куда – не знали, внезапно впереди танк загорелся, не успели понять, что к чему, как вспыхнул и их танк. Не помня себя, выскочили наружу и тотчас угодили в плен. Города не знают, карты нет… Как вести себя дальше, отвечать ли на огонь, как разоружать противника – команд не поступало. Карты города не было даже у командира подразделения.
Сергей Ковалев взял рацию у дудаевских охранников и по ней обратился к российским военнослужащим с призывом сдаваться в плен. За это Ковалева потом объявят "предателем", его будет склонять министр обороны Павел Грачев и помянет недобрым словом в своей книге генерал Трошев. Однако в тот момент все мы, включая Ковалева, видели одно: наши парни зазря горят в танках. Плен – единственная для них возможность уцелеть".
Владимир Тольц: Генералы объявили Ковалева "врагом русского народа". И многие в народе этому поверили, а некоторые продолжают верить. Иногда мне кажется, что по демонстрации народной ненависти к нему Ковалев мог бы "конкурировать" с академиком Сахаровым времен афганской войны. И точно так, как уберечь от этого управляемого сверху "народного волеизъявления" Андрея Дмитриевича не могли даже его золотые геройские звезды за бомбу, Сергея Адамовича не спасает его героической диссидентско-тюремное прошлое.
Мария Гайдар: Я не берусь оценивать важность того, что он делает сейчас. Я говорю лишь о том, что я с пониманием отношусь к тому, что многим людям его высказывания могут не нравиться. Они не нравятся даже мне, и не полюблю их, - например, по Чечне. Это вызывает абсолютное отторжение. Понятно, что это отторжение будет вызвать у большинства жителей Российской Федерации. Поэтому я для себя отделяю, я говорю, что есть Сергей Адамович Ковалев, который сидел в Перми-36, который был правозащитником, который рисковал своей жизнью, был антисоветчиком, и есть Сергей Адамович Ковалев, который потом делал какие-то политические заявления, имел свой взгляд, с которым я не согласна. Два таких Сергея Адамовича Ковалева. Поэтому я не пытаюсь идеализировать, оправдывать и говорить, что Сергей Адамович Ковалев во всем прекрасен, со всеми взглядами я согласна.
Владимир Тольц: Мне кажется, подобная раздвоенность в оценке поступков и высказываний Ковалева давно уже укоренилась в России. Впрочем, существует и другая точка зрения. Директор Левада-Центра, социолог Лев Гудков.
Лев Гудков: Я бы не согласился с вами, потому что оценка его действий, выступлений была различной в разное время. В начале чеченской войны, когда он привлекал очень такое сильное общественное внимание, большинство все-таки оценивало его позицию очень высоко и поддерживало его. На стороне правозащитников и тех, кто выступал против войны. Тогда, напомню просто, что в первую чеченскую войну все-таки большинство было против войны, и население не хотело этого. И в обществе очень сильны были такие антивоенные настроения. И это передалось и на отношение к Ельцину, и, в общем, в какой-то степени было составляющей в падении его популярности. И на этом фоне выступления Сергея Адамовича пользовались большой поддержкой. Конечно, страна очень большая и рыхлая, и там довольно большое "болото" есть. Больше всего поддержки было в крупным городах, где все-таки народ пообразованнее и поинформированнее, в таких, как, скажем, Москва, Питер, крупнейшие города, там его знали, и, в общем, одобряли его выступления до 40 процентов. А против было порядка 25-26 процентов. Так что он пользовался, в общем, очень высоким авторитетом в сравнении с другими политиками, вполне сопоставимым, скажем, с другими демократами на тот момент. И оценки, если смотреть по опросам, скажем, московский опрос 1995 года, очень такие лестные оценки: смелый, мужественный, самоотверженный человек, бескорыстный человек, заботящийся о других борющийся за права человека в России и прочее.
Владимир Тольц: Мнение социолога Льва Гудкова.
А вот что говорит мне мой коллега Андрей Бабицкий.
Андрей Бабицкий: Я видел Сергея Адамовича много раз на первой чеченской войне, и каждый раз у меня появлялось какое-то странное чувство, что человек выглядел как пришелец с Марса. То есть вокруг, в общем, шла война, довольно жестокая, с огромным количеством жертв – и вдруг вот посреди этих руин, посреди человеческого горя вырастал (у меня другого слова, наверное, не найдется) такой вот странный, прекраснодушный чудак, интеллигент, человек, манеры которого никак не вязались с жестокостью антуража, обстановки этой войны. И вы знаете, я не согласен с тем, что народ его не любил, что он в этом смысл может конкурировать лишь там с Андреем Дмитриевичем Сахаровым. Нет, мне как раз кажется, что во время первой войны общество очень внимательно вслушивалось в то, что говорил именно Сергей Адамович Ковалев. Он был своего рода рупором мира. Он считал необходимым призывать к тому, чтобы военная операция в Чечне, война в Чечне была прекращена, но он не просто призывал к этому. В отличие от очень многих российских политиков, которые, ну, в общем, делали похожие заявления, он забрался, вот этой своей странной интеллигентской походкой забрался в самое логово вот этих военных событий. Он сидел, как мы все знаем, в президентском дворце в то время, когда этот дворец подвергался нещадному обстрелу, артиллерийскому, авиационному, и продолжал оттуда призывать к тому, чтобы Москва остановила войну.
Я думаю, что, может быть, его вот это вот непонимание реалий войны, что это есть какое-то движение таких геополитических, можно сказать, тектонических плит, оно и впоследствии оскорбило российское общество, когда российское общество уверилось в том, что война необходима, что она справедлива. А он призывал к капитуляции российских солдат, считая, что, может быть, вот с этого уровня, если не удается воздействовать на Кремль, то с уровня вот какого-то конкретного человека, который берет в руки автомат и начинает стрелять, с этого уровня можно вот это движение вспять организовать.
Владимир Тольц: Но, согласитесь, по крайней мере во времена второй чеченской войны происходит перелом в настроениях и – соответственно – в отношении к Ковалеву?
Андрей Бабицкий: Естественно, уже когда совершенно изменились общественные настроения, и Сергей Адамович Ковалев уже не выступал там рупором мира, и мир никому не был нужен, то она вот этой своей чудаковатостью, этим своим чудачеством, этим своим обращением не к смыслам истории, не к интересам России как государства, а обращением к человеку, потому что вот надо как-то запретить смерть на уровне между людьми конкретными, он, в общем, уже вызывал чудовищное раздражение. И тогда уже взгляд на него абсолютно изменился, он стал восприниматься как предатель. Но я скажу, что в какое-то время, в начале первой войны, конечно, это был голос все еще больной, не поросшей сорняком совести российского общества.
Владимир Тольц: А вот что говорит Лев Гудков.
Лев Гудков: Если сравнивать, тогда только порядка 6 процентов его поддержали. 24 процента не согласны с его мнением, но, в общем, признавали право его на высказывание своей точки зрения. И 23 процента назвали это предательским поступком человека, которому чужды интересы России. Это было, напомню, в 2000 году, когда он выступил на сессии ПАСЕ с критикой действий федеральных сил в Чечне и поддержал санкции в отношении России. Вот тогда на фоне такой мощной жажды реванша это выступление его было явно негативно воспринято. А потом, с зачисткой информационного пространства и установления цензуры, уже никто ему не давал возможности выступить, и он стал постепенно исчезать из публичного поля и забывался. Вытеснили, перестали упоминать – и это искусственное забвение заглушило. Это нетрудно. Все-таки власти сегодня – то временщики и люди, в общем, я бы сказал, аморального типа, и для них человек идеалистический, бескорыстный и действительно с очень ясно выраженной моральной и демократической позицией – ну, это как заноза в глазу, это раздражающий фактор. Время нынешнее все-таки таких мелких циников, для них это абсолютно неприемлемая фигура.
Владимир Тольц: Так считает социолог, директор Левада-Центра Лев Гудков.
А вот как рассуждает о базе и механике антиковалевского настроения в обществе историк, профессор Юрий Афанасьев.
Юрий Афанасьев: Сергей Адамович, он последовательно и очень убедительно выступает противником советской системы. Можно сказать – советская система, а можно еще сказать и – русско-советская система. Показывает в своих многочисленных выступлениях несостоятельность этой системы и ее направленность против человека и против человечности. Делает он это, я повторяю, убедительно, очень доходчиво. А для человека системы ничего страшнее и ужаснее не может быть, чем вот это вот ощущение убедительности критики этой системы. Потому что для русского человека, правда, не только для русского человека, а для человека вообще, самый большой страх, он почти на подсознательном уровне, - это страх оказаться в хаосе. То есть это страх оказаться вне притяжения к какому-то властному полюсу вот этой бинарной оппозиции и погружения во мрак этого хаоса. И каждый раз, когда такой человек слышит вот эту вот критику этой системы, а система для такого человека олицетворяется еще и с властью, у него вырабатывается вот такое вот, вместе со страхом, чувство ненависти. И поэтому удивляться здесь вот этой вот нелюбви, а я бы даже сказал, очень многих ненависти к Сергею Адамовичу, мне кажется, просто не надо. Потому что надо знать, в какой системе координат все происходит.
Владимир Тольц: Ну, и в чем же особенность этой системы координат?
Юрий Афанасьев: Сознание массовое человека сегодня в России – это сознание традиционалистское, сознание мифологическое в своей основе, и поэтому любое явление, любой человек, который олицетворяет собою вот это вот антисистемное начало, он воспринимается этим человеком и этим сознанием как потенциальная самая страшная угроза.
Владимир Тольц: Историк, профессор Юрий Афанасьев.
Елена Георгиевна Боннэр, дружащая с Сергеем Ковалевым, как и я, уже больше четырех десятков лет, говорит мне…
Елена Боннэр: Ну, что, почему двойственное отношение? А когда кругом все любят, это обычно слишком много сахара и много ванили, и несъедобно. Но в России вообще ко всему двойственное отношение: один любит водку, а другой – грузинское вино; один любит Сталина, а другой любит Сахарова (поверим в этом, хотя я не очень верю). И все так, это естественно. Когда все любят, это плохо. Всенародная любовь одна из самых опасных. Что мы и переживаем в течение уже целого века, по-моему.
Владимир Тольц: Подожди, нет ли противоречия того, что ты говоришь сейчас, с твоим личным отношением к Ковалеву?
Елена Боннэр: Мое отношение – любовное. У меня вся семья всегда любила Сережу Ковалева. А вот за что – не знаю. А мой бывший зять вообще поклонялся Ковалеву как иконе.
Владимир Тольц: Похоже, с Еленой Боннэр тут полностью согласна и Мария Гайдар.
Мария Гайдар: Правозащитники – это не те люди, которые должны нравиться. Провозащитники – они в основном никому не нравятся. А поэтому правозащитники должны заниматься политикой, потому что они делают то, что никому не нравится. Они защищают геев и лесбиянок, они защищают заключенных, которые, может быть, совершили преступления, из-за которых большинство людей сказало: да их вообще убить, убить, пытать! Какая там может идти речь о том, чтобы их как-то защищать? Правозащитник – это не тот человек, который нравится. Это тот человек, который большинству людей не нравится. Но тем не менее, для общества в целом они делают полезное дело. Сергей Адамович Ковалев – это не просто человек сейчас, а это некая идея, которая за ним стоит, это трагедия огромного количества людей, это подвиг огромного количества людей. И он во многом олицетворение этого. Хотелось бы пожелать ему крепкого здоровья, рядом – близких людей.
Владимир Тольц: В заключение - снова Елена Георгиевна Боннэр.
Елена Боннэр: Ну, чего желают? Банально всегда желают все одного и того же. Ой, жить до 120 лет очень трудно и тяжело, и на самом деле, это недоброе пожелание, мне кажется, это раз. Во-вторых, ну, счастья и благополучия в детях, внуках и правнуках. Сережу бог не обидел, количество детей достаточное, внуков тоже, так что хорошо. А насчет этой самой нашей общественной жизни я бы желала Ковалеву большей терпимости к ней.
Владимир Тольц: Елена Боннэр, а также Мария Гайдар, Юрий Афанасьев, Андрей Бабицкий и Лев Гудков в выпуске программы "Разница во времени", посвященном 80-летию Сергея Ковалева, которому мы просто не успели дать слова. Но, присоединяясь к многочисленным поздравлениям юбиляра, я выражаю не просто надежду, но и уверенность, что мы еще не раз услышим его на волнах Радио Свобода.
