В апреле 1956 года уральский журналист Борис Грязных был в четвертый раз осужден по ст. 58-10 ч. 1 УК РСФСР за призыв к свержению советской власти. Впереди был еще один, пятый, приговор по той же статье. В общей сложности он провел 17 лет в колымских лагерях и 2 года – на принудительном лечении в психиатрической клинике. Грязных сознательно выбрал такую судьбу, начав открытую и яростную борьбу с тоталитаризмом за десятилетия до того, как появилось само слово "диссидент". "Он знал, за что боролся и за что сидел", – записал, познакомившись с ним в колымском лагере, академик архитектуры Николай Шестопал.
1942 год. Борис Грязных уже пятый год отбывает восьмилетний срок на Колыме. Он пишет программную работу, как свергнуть Сталина, и собирает вокруг себя заключенных, разделяющих его взгляды. Среди них находится предатель – репрессированный бывший сотрудник НКВД. По его доносу возбуждают уголовное дело. Следователи приходят к выводу, что Грязных и его соратники вербовали уголовников и готовили восстание.
И что же делает Грязных? Он своими руками отдает документы, которых достаточно для высшей меры наказания. Отдает, потому что не может допустить, чтобы его сочли полубандитом, а не идейным борцом со сталинизмом. А еще произносит перед следователем столь пламенные и убедительные речи, что тот совершает самоубийство, узнав, какой приговор вынесли Грязных и его товарищам.
"Требование доказательств – выражение недоверия органам НКВД"
Учиться стойкости Борису Грязных пришлось с ранних лет. Его отец, главный инженер золотоносного прииска неподалеку от Екатеринбурга, умер в 1910 году, когда сыну было всего два года. Мать скончалась, когда мальчику исполнилось 8.
Оставшись сиротой, Борис рос в детском доме, где стал убежденным коммунистом-ленинцем. В 14 лет вступил в комсомол. После 7-го класса средней школы поступил в училище и получил специальность слесаря. Два года отработал бригадиром сборочного цеха в машиностроительных мастерских.
Перспективного комсомольца заметили в райкоме ВЛКСМ и направили на работу в редакцию газеты "Уральский рабочий". Два года Грязных был репортером технического отдела, но затем предпочел вернутся к рабочей профессии и устроился слесарем на металлургический завод в городе Лысьва.
В 1928 году Грязных вступил в ВКП(б), и его снова, на этот раз по партийной линии, направили на работу в редакцию – ответственным секретарем газеты "Искра". Вскоре он поехал на учебу в Москву – в Высшую партийную школу, на курсы редакторов городских и районных газет, после чего его взяли в "Правду" одним из пяти выпускающих редакторов. Грязных наверняка ждала блестящая карьера в столице, но на Урале не захотели его отпускать: в ЦК ВКП(б) одна за другой пришли две телеграммы за подписью первого секретаря Уральского обкома Ивана Кабакова с настоятельной просьбой вернуть Грязных. В итоге его назначили редактором газеты "Под знаменем Ленина" в Первоуральске.
К этому моменту Грязных уже был убежденным противником политики Сталина. 23 ноября 1951 года в пустом зале заседания Военного трибунала, из которого заранее удалили не только публику, но даже представителей обвинения и защиты, Грязных расскажет о том, как менялись его взгляды: "Будучи в рядах коммунистической партии, я был самым активным ее членом. С течением времени я стал убеждаться, что внутри партии оказалось не то, что я ожидал. Если Ленин ставил вопрос о том, что зарплата государственных чиновников была равной зарплате квалифицированного рабочего, то с отменой партмаксимума первые стали получать значительно больше рабочих. Если до 1927 года я и любой гражданин нашей страны мог получить в библиотеке любую политическую и художественную литературу, то после 1927 года чтение некоторых книг стало преследоваться. С этим явлением я был в корне не согласен. Позднее уже, в 1933 году, работая в редакции газеты "Правда", я увидел фальсификацию советской действительности, когда в нашей печати жизнь трудящихся СССР приукрашивалась. ... Видя такое положение в нашей стране и неправильную политику партии, я стал противником этой политики. … После убийства Кирова я попал на работу на Северный Урал. Здесь я начал выявлять людей, мыслящих по-моему, т. е. единомышленников, ища опору внутри партии. Между прочим, к 1937 году я уже нашел многих, которые, как и я, относились к политике Центрального комитета и лично Сталину очень отрицательно".
Человеку с подобными убеждениями остаться на свободе в 1937 году было нелегко. Как раз перед назначением Грязных его предшественник на должности редактора Михаил Катугин был арестован как "тонко замаскировавшийся лютый враг советской власти". Арестовали и секретаря обкома Ивана Кабакова, который слал в Москву телеграммы с просьбой вернуть Грязных – его объявили главарем контрреволюционной троцкистской организации.
К февралю 1937 года как враги народа были арестованы все члены бюро горкома, кроме Грязных. Это вызывало вопросы, поэтому новый состав горкома создал комиссию – она должны была установить, является ли Грязных достойным членом партии. Ни одного порочащего поступка найти не удалось. Тем не менее Грязных предпочел в очередной раз сменить редакторский пост на место у слесарного верстака и устроился на работу на Первоуральский трубный завод.
Летом в его прошлом еще раз тщательно покопалась вторая комиссия, созданная по решению горкома. Она снова не нашла никакого компромата.
В письме, написанном в 1951 году, Грязных описывает дальнейшие события так: "Наконец, в ноябре 1937 г. на бюро ГК вновь был поставлен вопрос о моей партийности. Предполагалось создать третью комиссию для решения этого вопроса. Но поставивший его член бюро, нач. отделения НКВД Трепов, резко обвинил ГК в близорукости, безапелляционно заявив, что я – законченный враг. У Трепова потребовали доказательств, он ответил, что не может их дать, т.к. это повредит следствию, и что требование доказательств он рассматривает как выражение недоверия органам НКВД. Заявление Трепова походило на угрозу. И вопреки фактам, основываясь на ничем не обоснованном обвинении, 14 ноября 1937 года бюро ГК исключило меня из партии. Помню, решение ГК не очень меня взволновало. Никакой своей вины … на моей душе не было. Я был твердо убежден, что, если не обком, то ЦК восстановит меня в партии, а Трепов будет привлечен к ответственности. Но, к величайшему моему удивлению, 17 ноября меня арестовали".
Из воспоминаний журналиста Валерия Ладейщикова:
"В вину были поставлены и две телеграммы Кабакова.
– Почему он так настойчиво добивался вашего возвращения на Урал? – спрашивало следствие. – Будем рассуждать логично: вы принадлежали к контрреволюционной троцкистской организации, возглавляемой Кабаковым".
Грязных отказался признаваться в выдуманных преступлениях. Вспоминая в 1951 году допросы конца 1937-го, он писал: "Следователь прибег к распространенным методам воздействия. Не один раз я терял мужество и готов был написать что-нибудь в духе требуемого от меня. Но это "что-нибудь" было бы отъявленной ложью. А лгать я не умел. И это неумение лгать спасало меня в течение нескольких месяцев "следствия". … Тогда следователь прибег к последней мере. При мне был выдан ордер на арест моей жены, беременной и имеющей на руках сына 5 лет. Вот тогда я сделал свое первое в своей жизни преступление перед партией, потерял остатки мужества и, пожертвовав своей коммунистической непреклонностью ради спасения жены и детей, подписал следовательское сочинение".
В августе 1938 года Грязных был осужден Особым совещанием НКВД СССР. Приговор – "за к-р троцкистскую деятельность заключить в исправтрудлагерь сроком на ВОСЕМЬ (8) лет".
"Долой Сталина и его режим!"
Так Борис Грязных оказался на Колыме. Ему было 30 лет, он был высоким, физически крепким человеком с детдомовской закалкой и мог выдержать лагерные условия. А ценная специальность слесаря-инструментальщика позволяла избежать убийственных "общих работ".
– У Грязных были все шансы обеспечить себе достаточно сносное существование в лагере и выйти на свободу в 1945-1946 году, – полагает доктор исторических наук Сергей Петров (имя изменено из соображений безопасности). – И что же делает Грязных вместо того, чтобы тихо и незаметно отбывать свой не самый тяжелый по тем временам срок? Пишет в ЦК ВКП(б) письмо с подробным описанием бедственного положения заключенных на Колыме.
"Колыма в 1938-м, и несколько последовавших за ним лет (период Гаранина и Никишова) представляла собой жуткое явление. Здесь методически осуществлялась политика крайнего морального угнетения и физического истребления политических заключенных, в результате которой сотнями, если не тысячами, погибали люди, подобные мне. Такая политика в корне расходилась с провозглашенными партией принципами отношения к людям. Естественно, что я вскоре стал бороться против такой политики", – так объясняет Грязных свой поступок в 1951 году.
Заключенный всерьез рассчитывал, что как только его письмо прочитают в ЦК, на Колыму "экстренно прибудет правительственная комиссия": "Но или письмо не дошло до адресата, или я его очень плохо написал, никакой комиссии не прибыло. … У меня и моих друзей стало складываться впечатление, что все мы, сконцентрированные на Колыме, обречены на вымирание. И что это делается с ведома ЦК партии".
Грязных разрабатывает подробный план, как выжить на Колыме. "Каждый из нас внешне должен быть таким каторжанином, на которого тюремщики не жалели бы похвал. Это облегчит нашу деятельность", – полагает Грязных. Он призывает внешне ни в чем не нарушать лагерную дисциплину: "Таким явлениям, как картежная игра, кражи, матерщина, грубое отношение к командованию лагеря, сексуальные пороки и т.п. не может быть места. Не может быть места и побегам из лагерей, за исключением тех случаев, когда полный успех гарантирован и на побег имеется санкция группы товарищей (Надо всегда помнить, что неудачный побег лишь ухудшает положение)".
Грязных уверен, что политкаторжанин должен трудиться как можно лучше – столько, сколько возможно без ущерба для здоровья. Это позволит защититься "от вздорных обвинений в саботаже и вредительстве, которые дают тюремщикам повод к погромам и которые мы принципиально отвергаем, как не ленинские методы борьбы".
В своих "Заметках" он разрабатывает настоящий "кодекс поведения коммуниста", оговаривая все детали: "От заключенных требуют участие в культурно-воспитательной работе. И политкаторжанин должен в ней участвовать. Но с большим разбором. Нельзя, например, принимать участие в лагерной стенной печати, которая является орудием рабовладения и развращения. Нельзя участвовать в лубочных формах художественной самодеятельности, посвященных лагерной жизни. Но следует участвовать в самодеятельности, показывающей классические гуманитарные произведения, поднимающие культуру каторжан, будящие их мысль".
Примерное поведение и ударный труд Грязных призывает использовать для того, чтобы помочь соратникам: продвигать их на легкие работы, одалживать им деньги, хлеб и табак, защищать в конфликтах с уголовниками и т.д. "В общем, мы, политкаторжане-ленинцы, должны установить между собой поистине братские отношения. В этом – залог того, что мы пройдем сквозь каторгу не только не расслабившись, но даже окрепнув", – резюмирует автор.
Грязных разрабатывает и правила поведения с различными категориями заключенных из числа уголовных. Он считает важным искать среди них "людей прозревших, вошедших в орбиту политики" – к таким уголовникам он предлагает подходить "с той же меркой, что и к политкаторжанам".
Автор "Заметок" и сам неукоснительно следует своим правилам. Слесарь с золотыми руками, он не только ремонтировал приисковую технику, но и выполнял заказы вольнонаемных охранников: чинил велосипеды, зажигалки и пр. Так он сумел занять в лагере привилегированное положение, и всеми способами поддерживал товарищей по заключению, "жизнь которых, по моему мнению, нужно было сохранить для родины".
Вскоре вокруг Грязных сформировалась группа единомышленников, решивших следовать его примеру.
Из воспоминаний Ладейщикова:
"Мы поговорили, а когда остались одни, Борис вынул из-под верстака небольшую, размером чуть больше ладони, светло-коричневую книжечку из аммональной бумаги, исписанную мелким почерком. … На первой странице книжечки крупными буквами было выведено: "ГОРНОЕ ДЕЛО. Лекции, записанные на курсах горных мастеров". В случае чего увидит охранник такую книжицу при шмоне и отбросит прочь. На второй странице заголовок: "Сталинский "социализм" в свете ленинизма", он уже сам звучал как выстрел. А дальше шли размышления Бориса Александровича Грязных. … Уже первые строки ошеломляли своей прямотой и чеканными формулировками. Теперь легко быть смелым. Но тогда, пятьдесят лет назад, когда всякое осуждение сталинского режима и Великого Вождя грозило расстрелом, чтобы рассуждать так, требовались большой ум и мужество…"
В финале своих заметок на 27 страницах, исписанных мелким почерком, Грязных излагал выводы, который тянули уже не на 8 лет лагерей, а на высшую меру: "СССР – страна государственного капитализма, по образу правления относящаяся к категории фашистских стран. … Сталин и его приспешники … насадили свою собственную диктатуру над всем трудовым народом. … И так "великий", "мудрый" (и прочая, и прочая) "машинист локомотива революции" загнал российскую (а в известной мере и международную) революцию в глубокий тупик. Есть ли выход из этого тупика? Да. Есть". Автор видит даже два выхода: "сверху – изменение в составе государственного руководства, с соответствующими изменениями в политике, и снизу – революционное выступление масс, сметающее все язвы сталинщины".
"Нам очень не хотелось умирать оболганными"
В окружении Грязных нашелся предатель – некий С.Г. Поляков, репрессированный сотрудник НКВД. Он передал копию "Заметок" бывшим коллегам, и эта копия стала основой "Горного дела", названного так по конспиративному названию тетради, в которой Грязных записывал свои размышления. Его фигурантами стали сам Грязных, Валерий Ладейщиков и еще пятеро заключенных, разделявших их взгляды. Следствие пришло к выводу, что все семеро ставили "своей целью свержение Советского правительства и существующего строя в СССР путем вооруженного восстания, для чего вербовали в свою контрреволюционную организацию уголовно бандитских элементов и осужденных за контрреволюционные преступления".
Из воспоминаний Ладейщикова:
"… наша организация представлялась как полубандитская, готовящая в лагере с помощью уголовников вооруженное восстание. С тем, чтобы показать истинное лицо группы сопротивления сталинскому режиму как политической организации, Грязных был вынужден передать следствию подлинный экземпляр "Горного дела", которого следствие не имело.
Грязных не только передал следователям "Заметки" и признал, что именно он является их автором, но и подробно, как на лекции, изложил следователям суть своих политических взглядов.
Из показаний, записанных со слов обвиняемого оперуполномоченным райотдела НКВД мл. лейтенантом Никитиным:
"Я не согласен с проводимой политикой ВКП(б) и Советского правительства, с политикой Сталинского режима, я против:
1) Унификации политического мышления;
2) Политической монополии, ... что является, кстати, родовым признаком фашизма;
3) Уничтожения свободы литературы различных социалистических и демократических направлений;
4) Уничтожения права на официально не санкционированные рабочие демонстрации, в широком смысле этого слова;
5) Запрещения свободной эмиграции;
6) Существующей системы потребления, при которой представители основной группы общества – производителей ценностей перебиваются с черного хлеба на воду, а представители экономически второстепенной, подчиненной производителям ценностей, военно-бюрократической группы, ведут образ жизни капиталистов и капиталистиков;
7) Ликвидации свободного передвижения по стране;
8) Непрерывного роста полицейского аппарата и его роли в жизни страны;
9) Существующей в стране системы каторги …
Эти убеждения я считаю единственно правильными для каждого человека, который хочет не на словах, а на деле бороться за дело Ленина, за дело рабочего класса".
Яростная убежденность Грязных в своей правоте производила глубокое впечатление даже на сотрудников НКВД. В письме 1951 года он пишет: "Следователь, ведущий наше дело, лейтенант Никитин, и сам, видимо, не ожидал такого оборота дела и вскоре после нашего процесса застрелился".
Решить судьбу семерых обвиняемых предстояло Военному трибуналу войск НКВД при Дальстрое.
Из воспоминаний Ладейщикова:
"Борис и здесь (на заседании трибунала – прим. СР) проявил непримиримость и мужество. Отстаивая свои убеждения, он смело обвинял Сталина и его режим в предательстве интересов народа. Председатель трибунала не раз обрывал Грязных, обвиняя в том, что он и здесь пытается "превратить суд в трибуну для пропаганды своих контрреволюционных взглядов". Достойно вели себя, не моля о пощаде, и другие обвиняемые".
В сентябре 1942 года трибунал пришел к выводу, что обвиняемые под руководством Грязных "создали контрреволюционную организацию, написали программу борьбы с Советской властью и ВКП(б)". Приговор: "подвергнуть высшей мере уголовного наказания – расстрелять каждого, без конфискации имущества за неимением такового у осужденных".
Из воспоминаний Ладейщикова:
"Несмотря на серьезность ситуации, в зале звучит легкий смешок: "Как-то не по-русски – "расстрелять каждого". А как еще иначе – только последнего?" Трибунал возмущен неслыханной дерзостью. … Нас ведут в специзолятор …, помещают в общую камеру. Душно. Мы с Борисом ложимся под нары, расстелив на полу матрацы. Прежде Борис, оберегая меня, старался всячески не показывать наши дружеские отношения. Сейчас в том миновала надобность. Нас связывает еще одно. Когда Бориса арестовали, жена отказалась от него. Он не осуждает: так надо. Хотя рана еще кровоточит. Зато пишет Люба, младшая сестра жены. Мы с ней дружили – не больше. Но от воспоминаний теплеет на сердце. Сейчас это надо – забыться".
Приговоренные к смерти воспользовались правом подать прошение о помиловании. Ждать решения пришлось несколько месяцев.
Ожидая расстрела, Грязных и его соратники придумали план, как придать своей смерти смысл. "Хотя и говорят, что "мертвые сраму не имут", нам очень не хотелось умирать оболганными… Нам стало известно, что умалишенных не подвергают смертной казни. И у нас созрело решение: одному из семерых симулировать безумие, чтобы сохранить себе жизнь и потом, когда станет возможным, рассказать о нас людям правду, – так описывает этот план Грязных в письме к Ладейщикову, которое тот получил на свой 50-летний юбилей, 25 января 1964 года. – "Раскалывали" в ту пору жестоко. Требовалось исключительное мужество. Заранее из семи мы вычеркнули четверых, а потом и еще двух… В.А. (Ладейщиков – прим. С.Р.), самый молодой из нас, убедил, что эту тяжелую роль должен сыграть он. И он сыграл ее хорошо, даже работники госбезопасности не могли скрыть своего восхищения его мужеством, когда много лет спустя рассказывали мне об исходе этой эпопеи".
Ладейщиков должен был не просто выжить в психбольнице, а сохранить мысли и идеи, за которые отдали жизнь его товарищи. Но его жертва оказалось не нужной: президиум Верховного Совета СССР решил "проявить гуманизм" и почти через 2 месяца после вынесения смертного приговора, 17 ноября 1942 года, заменил расстрел для всех семерых осужденных на 10 лет лагерей.
"Политические взгляды высказывал везде, где мог, и всем, с кем встречался"
– 20 сентября 1950 года истек срок заключения Бориса Грязных по второму приговору. Его освободили на два года раньше срока, "с зачетом рабочих дней". Это свидетельствует о том, что Грязных неукоснительно следовал собственному кодексу поведения политкаторжанина и никаких нареканий по работе или поведению не имел, – рассказывает Сергей Петров. – Однако права на свободное передвижение Грязных не получил. Согласно засекреченному совместному приказу МВД, МГБ и Генерального прокурора СССР №00279/00108-72сс от 16 марта 1948 года, его, как и других отбывших срок осужденных по политическим статьям, ждало вечное, без ограничения срока, поселение.
Почти полгода ушло на оформление документов, и вот, 10 марта 1951 года Грязных наконец-то вышел на свободу, пусть и относительную, после 12 лет колымских лагерей. До следующего ареста оставалось 4,5 месяца. Грязных провел их там же, где отбывал наказание, – на прииске "Перспективный" Западного горнопромышленного управления, где работал электрослесарем. Права покинуть Колыму хотя бы ненадолго без разрешения МГБ он не имел – такое нарушение приравнивалось к побегу.
23 июля Грязных арестовали в третий раз. На этот раз ссыльнопоселенца обвинили в том, что он вел разговоры, порочащие общественный и государственный строй в СССР, считал преступно низким уровень жизни советского народа, а капиталистические страны с их уровнем жизни и порядками, наоборот, восхвалял.
– Если бы Грязных признал свою вину, да еще и покаялся, то получил бы 7-8 лет, а не высшую меру наказания, однако обвиняемый не стал ничего отрицать. Наоборот, он снова столь же открыто, как в 1942 году, принялся обличать сталинизм и заявил о готовности продолжать борьбу с ним, – говорит Сергей Петров. – Некоторые показания Грязных были настолько явно антисоветскими, что проводивший расследование старший оперуполномоченный лейтенант Шилин не посчитал возможным заносить их в протокол. Вместо этого он просто составлял акт, что такого-то числа обвиняемый "клеветал на политику, проводимую ВКП(б) и Советским правительством".
Из-за этих показаний уже в ходе следствия Грязных было предъявлено новое обвинение – в покушении или приготовлении к вооруженному восстанию или захвату власти. Вторая статья и стала основанием для высшей меры наказания. В ноябре 1951 года Военный трибунал войск МГБ при Дальстрое приговорил обвиняемого к 25 годам лишения свободы в ИТЛ с конфискацией имущества.
На судебном заседании Грязных столь же яростно и последовательно громил сталинизм, как и в кабинете следователя. Он не упустил возможность изложить свои взгляды даже в кассационной жалобе, направленной в Военный трибунал войск МГБ Дальневосточного округа. Трибунал отметил, что "в жалобе ГРЯЗНЫХ снова повторил все свои контрреволюционные измышления и из жалобы видно, что он от них не отказался", после чего пришел к выводу, что приговор вынесен правильно.
Грязных перевели в Берлаг – один из самых страшных колымских лагерей. Условия там были настолько тяжелыми, что Грязных осознал: долго ждать смерти не придется. И тогда он впервые дрогнул и взмолил о пощаде.
Через два года после вынесения третьего приговора, 30 января 1954 года, заключенный Берлага №112-417 обратился в Особое совещание МГБ СССР с заявлением: "17 лет я отбыл в заключении, в том числе и 16 лет колымской каторги. Я пережил произвол, насажденный Гараниным, и убийственный лагерный режим военного периода; дважды перенес алиментарную дистрофию и превратился в инвалида. … Стою на пороге полной слепоты. Несмотря на то, что я родился в 1908 г., врачи определяют мой физиологический возраст в 60-65 лет. Я устал до предела: устал и физически, и морально, дойдя до такой точки, на которой исчезает желание не только бороться за какие бы то ни было идеалы, но и просто жить. Между тем, на основании последнего вынесенного Военным трибуналом Дальстроя в конце 1951 г. приговора, мне надлежит еще 23 года заключения. Это – выше моих сил. И какими бы высокими соображениями ни диктовалось бы мое дальнейшее пребывание в заключении, я … прошу Особое совещание пересмотреть вопрос о моей дальнейшей судьбе, являющийся для меня вопросом жизни и смерти. Обязуюсь подчиниться любым условиям, на которых будет вынесено благоприятное для меня решение".
Будь это заявление написано всего годом ранее, оно вряд ли что-то изменило в судьбе берлаговца Грязных. Но наступил 1954 год, Сталина уже не было, и времена начали меняться. Через полгода "Областная комиссия по пересмотру дел на лиц, осужденных за контрреволюционные преступления, содержащихся в лагерях, колониях и тюрьмах МВД СССР и находящихся в ссылке на поселении" приняла решение исключить из приговора Грязных 1951 года самую тяжелую статью – 19-58-2 УК РСФСР и сократить срок наказания с 25 до 10 лет лишения свободы.
С учетом отбытой части срока Грязных предстояло провести в заключении еще 8 лет – ровно столько же, сколько по первому приговору, вынесенному 17 лет назад. Вот только теперь ему было не 29 лет, а 46, и лагерная жизнь здоровья точно не прибавила.
И все же долгие годы заключения не сломили Грязных и не заставили его замолчать. В 1955 году он стал фигурантом нового, уже четвертого по счету уголовного дела все по той же статье 58-10 ( Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений). В ходе следствия обвиняемый вновь настолько открыто и яростно высказывал очевидно антисоветские взгляды, что следователи усомнились, в своем ли он уме, и направили на судебно-психиатрическую экспертизу. Однако экспертиза, проведенная в Магаданской областной психоневрологической больнице, пришла к выводу, что испытуемый никаким душевным заболеванием не страдает и является вменяемым.
– Еще пару лет назад ни о какой экспертизе и речи быть не могло, – отмечает Сергей Петров. – Однако уже прозвучал доклад Хрущева "О культе личности и его последствиях", наступила оттепель, порядки в стране стали менее людоедскими, что не могло не отразиться на судьбе Грязных. Однако от очередного приговора оттепель его не спасла.
В апреле 1956 года судебная коллегия по уголовным делам Магаданского областного суда в закрытом заседании рассмотрела дело по обвинению заключенного Грязных. Суд пришел к выводу, что он "не отказался от своих прежних враждебно настроенных намерений против генеральной линии Коммунистической партии и Советского правительства".
Грязных приговорили к 6 годам лишения свободы, из них первые два года – в тюрьме. Осужденный подал кассационную жалобу. 22 июля 1956 года судебная коллегия Верховного суда РСФСР рассмотрела ее и отметила, что "Грязных по существу повторяет и отстаивает правильность высказываний, которые правильно расценены судом как направленные на дискредитацию руководства советской власти, клеветнические, контрреволюционные". Однако пункт о содержании заключенного в тюрьме в течение первых двух лет коллегия все же решила отменить.
Однако даже это решение не устроило Грязных. Он настолько уверен в своей правоте, что через месяц, 25 августа просит повторно рассмотреть его дело в Верховном суде республики – и на этот раз не в закрытом заседании, а в присутствии как советских граждан, так и представителей иностранной прессы. Открытый суд, на котором его наконец-то услышат, – вот о чем, а вовсе не о смягчении приговора мечтает Грязных.
28 августа 1956 года Комиссия Верховного Совета СССР рассмотрела все прежние судимости Грязных и пришла к выводу, что приговор 1937 года был необоснованным. Судимость 1942 года тоже была снята, но без реабилитации. А по приговорам 1951 и 1956 годов "ввиду нецелесообразности дальнейшего содержания осужденного" его решено было освободить от наказания.
На этот раз Грязных получил возможность действительно выйти на свободу, а не отправиться в ссылку. И после почти 18 лет, проведенных на Колыме, он возвращается домой, на Урал и устраивается работать на все тот же Первоуральский новотрубный завод, где трудился перед первым арестом.
"Страдает расстройством душевной деятельности"
Казалось бы, пришло время наслаждаться долгожданной свободой. Но Грязных не готов смириться с тем, что его полностью не реабилитировали. А еще он по-прежнему пытается найти единомышленников – на этот раз среди рабочих завода. "В присутствии свидетелей клеветал на советский строй", – так вскоре опишет эти разговоры следствие.
12 декабря 1956 года Главная военная прокуратура, изучив по жалобе Грязных материалы его прежних дел, признал правильными приговоры, вынесенные ему в 1942, 1951 и 1956 годах. Грязных этому очевидному предостережению не внял и в июне 1957 года был арестован в очередной, пятый по счету раз.
В начале сентября 1957 года дело Грязных по все той же ст. 58-10 ч.1 УК РСФСР рассмотрела судебная коллегия по уголовным делам Свердловского областного суда. Как и всегда, в закрытом режиме – добиться открытого суда Грязных так ни разу и не удалось.
Коллегия установила, что подсудимый "возводил злобную клевету на Коммунистическую партию Советского Союза, общественный и государственный строй, при этом отрицая в нашей стране наличие социалистического строя, утверждая, что существующий в СССР экономический строй является государственным капитализмом, что государство находится над обществом, якобы у нас существует экономическое и политическое неравенство, а также возводил клевету на жизнь советских людей, на исправительно-трудовую политику нашего государства".
Грязных ни по одному пункту обвинений виновным себя не признал. Учитывая прошлые судимости по контрреволюционным преступлениям, коллегия вынесла приговор – 7 лет лишения свободы и 5 лет поражения в правах.
Несмотря на "оттепель", приговор оказался по-сталински строгим. И тогда Грязных, который всего год провел на свободе, дрогнул во второй раз. В кассационной жалобе он написал, что отказывается от попыток исправить положение в стране и просит заменить только что вынесенный приговор высшей мерой наказания – расстрелом.
5 октября 1957 года Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР в связи с возникшим сомнением в психическом здоровье осужденного направила Грязных на новую судебно-психиатрическую экспертизу. Ее провели в Центральном научно-исследовательском институте судебной психиатрии имени проф. Сербского в Москве.
Эксперты – профессор Гордова, старший научный сотрудник Лунц, научный сотрудник Маслова – зафиксировали, что испытуемый, который выглядит значительно старше своих лет, "охотно вступает в контакт, при беседе держится с чувством собственного достоинства. Он многоречив, обстоятелен, во время беседы фиксирует внимание на излишних деталях, не имеющих существенного значения, просит выслушать его до конца, при попытке переключить его на другую тему он раздражается, говорит повышенным тоном, становится злобным, напряженным, … жалуется на головные боли, повышенную утомляемость. … Иногда он формально соглашается с тем, что в отдельных вопросах он "возможно" ошибается, но тут же с большой убежденностью заявляет, что его политические идеи являются правильными и могут быть использованы в построении коммунистического общества. Говорит об этом с аффективной напряженностью, волнуется, старается убедить врача в том, что он является "последовательным марксистом".
На основании этих наблюдений эксперты пришли к выводу, что испытуемый "страдает душевным заболеванием в форме патологического (параноического) развития личности, сочетающегося с явлениями атеросклероза головного мозга" и признали его невменяемым.
Получив акт экспертизы, судебная коллегия по уголовным делам все того же Свердловского областного суда 12 февраля 1958 года направила Грязных на "принудительное лечение в специальной психиатрической больнице с изоляцией, оставив ему меру пресечения содержание под стражей". Так Грязных на два года оказался заперт в стенах Казанской специальной психиатрической больницы МВД СССР.
Из письма Е.Е. Ореховой, познакомившейся с Грязных на Колыме:
"Грязных рассказывал о Казанской психушке, о том, как там провоцировали буйное помешательство, многие становились жертвами – протестовали, возмущались, били кулаками в дверь, и это был их конец. А Грязных разгадал этот маневр, все воспринимал спокойно, даже разыгрывал ухаживания за молодой врачихой и катался на коньках – там, оказывается, был каток".
Через год, в марте 1959 года, в стенах Казанской психбольницы был составлен новый акт экспертизы. Его авторы констатировали: "Постепенно состояние больного улучшалось, за последние 1/2 года спокоен, упорядочен в поведении, включился в трудовые процессы, работает ежедневно в лечебно-красочной мастерской. Рисует с увлечением картины. В работе продуктивен. … С больными в меру общителен. Читает художественную литературу, смотрит кинокартины, увлекается спортом. Ежедневно занимается физической зарядкой. В обращении с персоналом вежлив, корректен. … Мышление последовательное, логически ассоциативного типа. Правильно, с критикой относится к своему состоянию и сложившейся ситуации. Благодарит медицину, которая помогла ему разобраться. Осознает, что его действия являлись результатом "надломленной нервной системы". Интересуется своей судьбой, строит реальные планы на будущее. Стремится к трудовой деятельности. … Эмоционально жив, адекватен". В конце экспертизы сделан вывод: "Принудлечение может быть снято. Может быть выписан из больницы самостоятельно".
В марте 1960 года Военная коллегия Верховного суда СССР решила прекратить судебное преследование в отношении Грязных за отсутствием состава преступления. Она пришла к выводу, что он не отвечал за свои поступки, поскольку с марта 1942 года он "страдает расстройством душевной деятельности".
Жить на свободе Борису Грязных, которого система, с которой он боролся всю сознательную жизнь, объявила душевнобольным, оставалось 10 лет. 31 июля 1971 года он был похоронен на Первоуральском городском кладбище.
Что почитать по теме:
Александр Бирюков, "Колымские истории"
Валерий Ладейщиков, "Записки смертника"
Асир Сандлер, Мирон Этлис, "Современники ГУЛАГа"
