Ежегодно 30 октября в России вспоминают жертв политических репрессий. В Забайкалье есть и отдельный, свой мемориальный день памяти – 9 августа. В этот день в 1991 году под селом Смоленка, что рядом с Читой, произошло перезахоронение братской могилы репрессированных. Тогда казалось, что подобное повториться уже не может. Но сегодня политические репрессии вернулись в Россию. А экс-сотрудник КГБ Алексей Соловьев, который в 1991 году нашел то захоронение репрессированных в Смоленке и участвовал в перенесении останков, говорит сегодня Сибирь.Реалии, что "Сталин был величайшим правителем России", а "десталинизация нашему народу не нужна".
Мемориал репрессированным находится в двух часах ходьбы от села Смоленка, жители которого, однако, мало что знают об этом месте.
– Я слышала о том, что где-то здесь есть мемориал, недалеко от "смоленской" свалки, – говорит жительница села Елена Седова, – но сама там не была, даже мимо не проезжала.
– Я знаю, что в Смоленке есть могилы 30-х, 40-х годов, но это на старом кладбище, в центре села. А о том, что на мемориале том кто-то похоронен – не знал. Репрессированные? Расстреливали людей на этом месте? Ничего себе, даже и не слышал, – говорит 22-летний Дмитрий.
– Кажется, мемориал находится чуть дальше, – говорит мужчина лет 30 на вид, – не промахнетесь. Туда грибники ездят часто – место грибное. Да и молодежь наведывается. Поэтому машины в том районе всегда стоят – на них и ориентируйтесь. А там в лес зайдете, по тропинке и к мемориалу выйдете.
"Я не собирался отказываться от участия в расстрелах"
В прошлом сотрудник КГБ СССР, а ныне краевед, 92-летний Алексей Соловьев лично принимал участие в перезахоронении останков тех, кого расстреливали в лесном массиве около села Смоленка в 1937–1938 гг. По официальным данным, на этом месте были обнаружены останки 2500 человек, однако некоторые источники утверждают, что число жертв достигает 8 тысяч.
– 9 марта 1991 года я вместе с сотрудниками Управления КГБ Фирсовым и Назаровым отправился в село Смоленка, – вспоминает Алексей Соловьев, – мы медленно шли по лесу, тихо переговаривались и неожиданно увидели на земле впадины с льдинками подтаявшего снега. Сначала мы насчитали восемь, а потом уже и двадцать. Подходим к одному углублению: лежит окровавленная заячья шкурка – лиса разодрала, а рядом кость, но на заячью не похожа. Отправили на экспертизу, выяснилось – человеческая. Тогда Владимир Назаров попросил врачей никому не рассказывать о находке, а сотрудники КГБ стали тщательно исследовать местность. В течение нескольких месяцев нашли более 50 братских могил.
Алексей Соловьев говорит, что о существовании братского захоронения в этих местах он услышал намного раньше, еще в 1980 году из разговора с пожилым человеком, который попросил никогда не раскрывать его имя.
– Мой собеседник выглядел больным и измученным, – вспоминает Соловьев, – и то, что я слышал от него, было необычно и жутко. Он говорил, что ему осталось совсем немного жить и ему необходимо поделиться со мной этой информацией и рассказать о тех страшных событиях.
Позже Соловьев опубликует этот рассказ, сохранив анонимность своего собеседника:
"…Меня взяли в Управление государственной безопасности (УГБ) после службы в Красной Армии. Тогда УГБ входило в состав Управления НКВД. Мне присвоили звание сержанта государственной безопасности. Сказали, что оно равносильно званию лейтенанта в армии. Можете представить состояние деревенского парня с начальным образованием, каким я был в то время. Я охранял здание и объекты УНКВД. В конце октября 1937 года меня вызвали к начальнику Управления. Майор государственной безопасности Хорхорин объявил, что поручает мне ответственное дело – приводить в исполнение приговоры над врагами народа. Я воспринял это как приказ. И не собирался отказываться – меня переполняла ярость к людям, занимавшимся вражеской работой. Нам на политбеседах читали выступление Сталина на пленуме ЦК ВКП(б) о коварной деятельности империалистических разведок и необходимости беспощадной борьбы с их агентурой, проникшей в учреждения советской власти и во все отрасли народного хозяйства. Только через 20 лет мне стало ясно, что большинство "врагов народа" были честными и невиновными людьми. Приговоры приводили в исполнение еще в Дорожно-транспортном отделе НКВД на улице Калинина. Хорхорин и пограничников заставил выполнять постановления особой тройки. Мы расстреливали в тюрьме почти каждую ночь, не исключая праздников…"
По словам собеседника Соловьева, список заключенных, подлежащих расстрелу, подписывал начальник Управления НКВД СССР по Читинской области Хорхорин. На каждую ночь был свой расстрельный список.
– Обреченный на смерть об этом не знал, – рассказывает Алексей Соловьев. – Особая тройка рассматривала дело заочно, постановление осужденному не объявляли. Вызывали из камеры якобы на допрос. Конвоир вел смертника в полуподвал. Исполнитель, в частности, мой собеседник, пристраивался сзади и конвоир уходил. Как только приговоренный заходил в расстрельную камеру, исполнитель стрелял из револьвера ему в затылок. Все происходило так быстро, что человек не успевал осознать происходящего. На каждого осужденного к высшей мере наказания полагалось три патрона. Но не было случаев, чтобы приходилось стрелять повторно. Комендант составлял справку об исполнении приговора. Специальная команда, не мешкая, выносила тело и убирала следы расстрела. Наступала очередь следующего по списку. Погибших вывозили на трех машинах-"полуторках", не более двадцати пяти тел на каждой. Тела сверху закрывали брезентом. Место захоронения мой собеседник назвать не смог – не знал.
Поиски этого места начались еще в 1987 году по инициативе Комитета Памяти жертв политических репрессий, но все экспедиции поначалу заканчивались неудачей. В архивах не было точных данных, а водители машин, перевозившие тела расстрелянных, к тому времени уже ушли из жизни.
– В поисках помог Анатолий Криницын, который пришел работать в Управление КГБ в 1937 году. Он вспоминал, что в конце 50-х годов сотрудники ездили в лес засыпать какие-то углубления. Мы взяли на вооружение эту важную подсказку. За два года осмотрели окрестности Читы в районе силикатного завода, Сухую и Сенную пади.
22 июля 1991 года было обнаружено первое братское захоронение с останками 51 человека: все они имели отверстия в затылочной и лобной частях черепов, из чего следовало, что всем жертвам стреляли в затылок. Кроме останков, в могилах были найдены и личные вещи расстрелянных, например, футляр от очков, в котором хранилась доверенность на имя Алексея Виссарионовича Гантимурова.
– Алексей Гантимуров по документам был расстрелян 17 ноября 1937 года, что позволило мне по спискам расстрелянных вместе с ним установить фамилии 72 человек, расстрелянных с ним в одну ночь и захороненных в этой и соседней с ней могилах, – рассказывает Соловьев. – После поступили предложения о вскрытии других могил. Но там находилось почти 9 тысяч человек! Пришлось бы, наверное, судмедэкспертов всей страны собрать на несколько лет, чтобы выполнить заключения о смерти. Родственников убедили: не надо тревожить могилы. И облисполком принял решение – раскопки завершить.
Поднятые останки расстрелянных уложили в урны. Вечером 9 августа 1991 года состоялось их перезахоронение. Этот день по предложению Комитета Памяти репрессированных был объявлен областным Днем памяти. В 1992 году на перезахоронении установлен памятник: крест из черного камня с надписью "Жертвам политических репрессий" и памятный знак в виде трех сквозных полусфер.
При этом нашедший массовое захоронение репрессированных, экс-сотрудник КГБ Алексей Соловьев сегодня говорит о Сталине так:
– К сегодняшней реабилитации Иосифа Виссарионовича я отношусь положительно. Сталин – мудрый политик своего времени, а льют грязь на него лишь те, кто хочет опорочить идеи коммунизма и наше великое прошлое. Десталинизация нужна тем, кто хочет отвлечь внимание граждан России от серьёзных провалов реформ. Народу она не нужна.
Репрессии были страшной страницей нашей истории, но в любом режиме есть перегибы и тёмные пятна. Тут стоит поговорить о том, сколько хорошего произошло при Сталине. А этого было немало.
А если говорить о том, что государство в то время строилось на труде тех же репрессированных, то для решения некоторых задач иногда и приходится чем-то жертвовать, – считает сегодня Алексей Соловьёв.
"Сельчане знали, кто был доносчиком"
В Смоленку в 90-е приезжали люди со всей страны. На мемориале множество табличек с именами и фотографиями: сюда их привезли родственники убитых. Иной раз рядом – одинаковые фамилии. Жертвами репрессий, бывало, становились сразу несколько членов одной семьи.
Но найти могилу родных удается не всем.
Жительница Новочеркасска Ольга Кукина даже спустя годы не может найти место захоронения своего деда.
– Мой дедушка Никитин Мартемьян Сидорович родился в 1897 году в селе Усть-Калоган Забайкальского края, – рассказывает Ольга, – после прихода Советской власти, работал десятником. Во время строительства больницы возмутился, что приходится утеплять здание ватой, а не мхом. Мох заготовить не успели, а вата тепла не даст, да и расточительно. Тогда-то его и сдали энкавэдэшникам. В этот же вечер приехали и арестовали. Осталась жена с пятью детьми от 18 лет и 9 месяцев. И вот в 1958 году дед был реабилитирован посмертно, нам даже предложили получить месячный оклад – мы отказались, человека уже не вернешь. А вот в 2000 году нам ответили на запрос, что никаких данных о дедушке нет. Да и не было никогда.
На сайте "Бессмертный барак" она нашла дату расстрела: 10 февраля 1938 года.
– Большей информации найти не удалось и по сей день. Известно лишь то, что сельчане знали, кто был доносчиком, и ставили ему самострел. Выбили только глаз! Бабушка рассказывала, что он приезжал по делам в другое село и останавливался на ночевку в доме своего приятеля – моего дяди, где тогда жила и бабушка. И ей приходилось его кормить. Она рассказывала, что накрывала на стол и уходила из дома. Родные не понимали ее поведения, а она боялась сказать "лишнего". Пока доносчик не умер... Бабушка до конца жизни вспоминала дедушку и говорила, что этот расстрел ей всю жизнь перечеркнул.
23-летний читинец Григорий Кустов еще школьником заинтересовался историей своей семьи. Сейчас он студент исторического факультета Забайкальского госуниверситета, собирает информацию о прадедах по воспоминаниям близких, поднимает архивы. Прадеды Григория тоже были репрессированы в Забайкалье. Но где их могилы, он не знает.
– Мой прадед Беломестнов Максим Гаврилович родился в станице Старый Дурулгуй и позже был атаманом в станице Новый Дурулгуй, – говорит Григорий, – сегодня это Ононский район Забайкальского края, а в то время это был Акшинский уезд. Во времена Первой мировой войны прадед был есаулом особого семеновского отряда. После окончания войны он ушел и был председателем селькома. 11 февраля 1931 года его арестовали, как сказано в документах, якобы за то, что он был кулаком, хотя всем прекрасно понятно: за то, что он был с иными взглядами – воевал на стороне белых. К счастью, если можно так выразиться, он был выслан в Иркутскую область со своей семьей на особое поселение, а реабилитация произошла в 1986 году.
Второй прадед Григория Кустова – Катанаев Иннокентий Семенович родился в 1874 году в селе Лужанки, сегодня это Сретенский район Забайкалья. Его как якобы кулака выслали в Красноярский край. В годы Второй мировой войны прадед Григория воевал в штрафбате и погиб под Смоленском.
– А вот о третьем прадеде известно лишь то, что Номоконов Николай Алексеевич был расстрелян в 1931 году, через две недели после ареста. Воевал на стороне белых и именно за это был приговорен. В случае моей семьи можно сказать, что повезло лишь одному. Для того времени на самом деле повезло, – говорит Григорий.
"Всей правды о лагерях, репрессиях мы не узнаем"
В годы Большого террора в Забайкалье действовало около десяти лагерей системы ГУЛАГ.
– Я был несколько лет назад на территории, где тогда располагался Гутайский лагерь. Найти информацию об этом лагере в интернете практически невозможно, – говорит студент исторического факультета Забайкальского государственного университета Олег Ячменев, – так же, как и добраться до села, которое находится рядом с остатками лагеря. Я вместе с экспедицией был там, видел бараки, в которых содержались заключенные. В самом лагере занимались несколькими видами работ: долбили скалу для прокладки дороги, а также добывали руду и вырабатывали лес. Условия для заключенных были невыносимыми – голод, отсутствие медицины. Люди падали навзничь, умирали во время работы, их относили в сторонку и там же закапывали. При этом тема репрессий в Забайкалье очень плохо изучена. До многих документов просто не допускают. Хотите видеть списки расстрелянных? Пожалуйста. Как их убивали и по каким причинам – эта информация запретная, – говорит Ячменев.
Кроме Гутайского, в Забайкалье действовало еще несколько лагерей ГУЛАГа:
– Балейлаг – 1947 г., город Балей. Единовременное количество заключенных могло достигать более 4 тысяч человек. Заключенные работали на добыче и переработке золотоносной руды и лесозаготовках. Закрыт в 1953 г.
– Букачачлаг – 1937 г., поселок Букачача. Единовременное количество заключенных могло достигать более 62 тысяч человек. Заключенные работали на Букачачинском угольном разрезе, а также на железнодорожном и дорожном строительстве. В 1940 году на базе одного из лагерных отделений был организован Гусиноозерлаг. Закрыт в 1942 году.
– Ключевлаг – 1947 г. Единовременное количество заключенных могло составлять более 3 тыс. человек Основной вид деятельности: строительство. Закрыт в 1953 году.
– Нерчинлаг – 1941 г., город Нерчинск. Единовременное количество заключенных могло достигать 636 человек. Они строили Нерчинский цементный завод. Закрыт в конце 1941 г.
– Дарасунлаг – 1948 г., Балейский район. Количество заключенных неизвестно. Основная задача: обслуживание золотодобывающего треста "Дарасунзолото". Закрыт в 1953 году.
– Мраморное ущелье, Каларский район. С 1949 по 1951 гг. здесь существовал первый в СССР урановый рудник. По некоторым данным, на строительстве одной только дороги погибло около 10 тысяч человек.
– На нашем истфаке одна из преподавательниц (активная путинистка) во время лекции о Великой Отечественной стала нам показывать фото немецких концлагерей с комментарием, что если бы не Сталин, то жертв в той войне было бы больше, – рассказывает Олег Ячменев. – Я ей парировал и стал показывать фото быта политзаключенных в советских лагерях и сказал, что ничем это не отличается от нацистских лагерей. И даже это страшнее: там хоть чужой народ, а тут свои своих же. На что преподаватель ответила, что это хоть и страшно, но "иначе нельзя было". К сожалению, сегодня принято расхваливать эпоху сталинизма, поэтому всей правды о лагерях, репрессиях мы не узнаем. Сейчас ведь как происходит: вот хочу я найти информацию о расстрелянных, но поднимаешь архивы – и тобой сразу интересуются известные люди в погонах: а вдруг ты иностранный агент и пытаешься очернить личность Сталина, которым сегодня так гордится Россия?
