"Это просто геноцид и фашизм со стороны государства"

СОБР нагрянул в квартиру жителя Барнаула Андрея Шашерина в 6 утра. В то же время обыск проходил и в доме его 62-летнего отца. Затем всю семью забрали в Центр "Э" для дачи показаний, где Андрей признался, что сохранил около 36 "преступных" картинок "ВКонтакте". Его обвинили по части 1 статьи 282 УК РФ (возбуждение ненависти либо вражды) и статье 148 (нарушение права на свободу совести и вероисповедания). Он защищает себя сам, поскольку счета заблокированы и нечем платить адвокатам. А следствие тем временем настаивает на проведении психиатрической экспертизы.

– Андрей, обыск в вашей квартире и квартире ваших родителей случился в марте. Почему вы решили предать огласке вашу историю сейчас?

– Это произошло после постов Марии Мотузной (жительница Барнаула, обвиненная в экстремизме и оскорблении чувств верующих. – Прим. СР). Она и посоветовала рассказать обо всем, написала обо мне, перечислила самые основные эпизоды дела. Потом ко мне начали проявлять интерес журналисты.

– Вам адвокат советовал не переводить дело в публичное русло?

– Я защищаю себя сам, у меня нет возможности нанять адвоката, мои счета заблокированы. А государственный адвокат мне вообще ничего не советовал, даже не разговаривал со мной. Он молча приходил, наблюдал за следственными действиями, подписывал документы и уходил. Не было никакой линии защиты.

– Когда вы узнали, что являетесь фигурантом уголовного дела? С чего все началось?

– В марте, когда у меня и моих родителей проходил обыск, никакого уголовного дела еще не было. Оно было возбуждено только 5 апреля. Оперативники просто ввели в заблуждение меня, мою жену и отца. В итоге как раз подписанная мною явка с повинной и стала основанием для возбуждения уголовного дела.

​– До того момента, как к вам пришли с обыском, были какие-то сложности с силовиками?

– Нет. Я законопослушный гражданин, и проблем с законом у меня не было. А 5 марта ко мне в квартиру вошли люди в гражданской одежде. Их было трое, и двое понятых. С ними также были трое в масках и в черной одежде без опознавательных знаков. Никто не называл фамилий и званий, не предъявлял ордера на обыск. Мне сухо сказали: "Одевайтесь, поедете с нами". А жене пояснили, что обыск проводят по постановлению. У меня не было и мысли сопротивляться. Была растерянность и непонимание, с какой стати ко мне домой пришли в 6 утра, но на все вопросы мне отвечали: "На месте разберемся". Права мне не разъяснили ни при задержании, ни в отделе полиции. Жена говорит, что не разъясняли права ни ей, ни понятым. За полчаса до этого оперативники с понятыми и бойцы СОБР приехали к отцу.

– Как проходили эти обыски?

– Оперативники довольно поверхностно изучали обстановку. Ходили, осматривались. Ничего не переворачивали, ничего не искали. Их интересовала цифровая техника. Изъяли только телефоны, но меня на тот момент уже вывели в наручниках.

– Необходимость использовать наручники как-то объяснили?

– Это интересный вопрос. Необходимость применения спецсредств оговорена законом. В любом случае должен был быть написан рапорт об использовании спецсредств.

Я направлял жалобу о неправомерном их применении и превышении должностных полномочий в ГУ МВД по Алтайскому краю, Следственный комитет и прокуратуру, но нарушений найдено не было. Я писал ходатайство о допросе тех, кто видел меня в наручниках: двух понятых, мой жены и отца. Понятые видели это в квартире, а жена и отец – в отделении полиции. Мне отказали в этом, как и в изъятии записей с камер видеонаблюдения, которые бы подтвердили, что меня вели в наручниках.

В Центре "Э" на проспекте Калинина, 20, я простоял в наручниках до двух часов, пока допрашивали мою жену и отца. Жену запугивали тем, что если я не возьму на себя вину, то вся эта ситуация отразится на сыне, что я могу и не вернуться домой сегодня. Мне тоже говорили, что если я хочу уехать домой, то лучше бы посотрудничать. В противном случае я могу прямо из кабинета уехать в СИЗО. Мне намекали, что и в тюрьме со мной может всякое случиться, подразумевая сексуальное насилие. В садике у сына все будут знать, что отец экстремист. Родственники не смогут устроиться на государственную службу. Если я принимаю их условия, то все может ограничиться небольшим штрафом или исправительными работами.

Так меня вынудили подписать явку с повинной, что я размещал изображения, зная, что они имеют негативный посыл в отношении группы лиц по национальному или религиозному признаку. Всего в экспертном заключении фигурирует 36 картинок. Жена подписала протокол, в котором говорилось, что она видела, как я размещаю картинки, и не препятствовала этому. Отец отказался давать показания, ему стало плохо, потому что до этого он перенес инсульт. Ему 62 года, он ничего не понимает в соцсетях и плохо видит без очков. Мы писали в следственный отдел СУ СКР по Октябрьскому району о неправомерном приводе свидетеля, но нарушений не было выявлено и здесь.

– Как с вами общался следователь?

– Следователь СО по Ленинскому району Барнаула Антон Костырко никаких вопросов не ставил, просто подсунул бумаги, в которых я должен был расписаться. Я подписал. После этого он вызвал адвоката. Она тоже поставила свою подпись. Меня отвезли домой и сфотографировали в дверях квартиры.

Я пришел в себя только на следующий день. Начал разговаривать с юристами, адвокатами, пошел даже в штаб Навального. Мне дали понять, что меня просто развели, как дурака. Ведь я оговорил себя сам. В ходе очередных следственных действий я отразил в протоколе, что отказываюсь от явки с повинной и ранее данных показаний, полученных с помощью психологического давления. С тех пор я не встречался со следователем, поскольку отказался от дачи показаний. 26 июня следователь подал на меня в розыск. На следующий день состоялся суд по мере пресечения, поскольку я якобы не являюсь по повестке и скрываюсь от следствия. Судья отказала в розыске из-за несостоятельности доводов следователя.

​– Почему следователь решил направить вас на психиатрическую экспертизу?

– У него появились сомнения в моей вменяемости. Вот и все. Есть приказ Минздрава, согласно которому амбулаторная экспертиза может проводиться в течение 20 дней, а эксперты в Алтайской краевой клинической психиатрической больнице им. Ю. К. Эрдмана потратили на нее полтора часа, а потом сказали, что у них не хватило времени и экспертиза должна быть стационарной. В ходе комиссии меня тестировали психолог и психиатр, показывали картинки на предмет ассоциаций и задавали вопросы.

Никто их во времени не ограничивал, я от обследования не отказывался, готов был приезжать на беседы, но они ограничились почему-то одной. Прокурор сказал, что у него нет оснований не доверять экспертам, поэтому заключение о необходимости помещения меня в стационар пошло в суд. 16 июля следователь вручил мне повестку. Состоялось первое судебное заседание, к которому я даже не успел толком подготовиться.

Судья дал мне семь дней. 24 июля в ходе заседания я привел доводы, что экспертиза была составлена с нарушением Уголовно-процессуального кодекса, но судья встал на сторону следствия и постановил поместить меня в психиатрический стационар. Видимо, психиатрический стационар здесь является инструментом карательной психиатрии.

2 августа я подал апелляционную жалобу на это решение Ленинского районного суда Барнаула. Сейчас у меня на руках есть заключение комиссии экспертов о моей вменяемости от АНО Правозащитная организация "Справедливая медицина". Для ее проведения мне пришлось лететь в Москву. В Барнауле мне во всем отказывают. В дополнительной экспертизе по картинкам следователь мне также отказал.

– Как может повести себя суд, по вашим прогнозам?

– У меня нет никакого опыта в судах. Мне говорили, что судья может выносить решение просто в зависимости от своего настроения. Все это может закончиться как угодно. Я приведу свои доводы, покажу заключение независимой экспертизы, но не могу быть уверенным, что все это будет принято. Юристы, которые меня консультировали, тоже ничего не могут гарантировать. Могу сказать, что в любом случае я буду идти до конца, обращусь в Верховный суд.

– Кто проводил экспертизу картинок?

– Это та же организация, которая дает заключение в деле Маши Мотузной – АНО "Лингвистический экспертно-консультационный центр" в Барнауле. Картинками занимались три эксперта: кандидат философских наук Марина Градусова, кандидат психологических наук Андрей Королев и магистр филологии Евгения Храмушина. На картинке, где человек, похожий на Иисуса Христа, спрашивает у патриарха Кирилла из-за спины: "Время не подскажешь?" (намек на дороговизну наручных часов главы РПЦ. – Прим. СР), на что тот отвечает: "Иисус, ****[не мешай]" эксперты нашли "нарушение норм коммуникативной этики, имеющей неприличную форму, нарушение норм религиозной этики в неприличной форме и дискредитацию администрации РПЦ". В изображении мужчин со стереотипными чертами русского и украинца, сопровождающемся текстом "Ну, мы же братья!", в качестве коммуникативной цели было выявлено "негативное отношение к русским". А в изображении мужчины с топором в руках и надписью "Даешь русский лес без чурок и сучков!" – "негативное отношение к уроженцам Кавказа и Средней Азии и признаки возбуждения вражды и ненависти в отношении группы лиц, побуждение к враждебным действиям". В обоих случаях эксперты усмотрели признаки унижения человеческого достоинства.

– Откуда у вас в альбомах появились эти 36 картинок и когда это произошло?

– Для меня это вопрос. Нам показали уже готовые, распечатанные картинки. Я видел их впервые. Уже давно не был "ВКонтакте".

​– Что вы сами думаете об этих изображениях?

– Естественно, картинки, так или иначе, связаны с религиозной тематикой. На одной из них говорится, в чем патриарх Кирилл видит опасности соцсетей, где люди высказывают свою позицию. Есть мем об освящении дорогих машин, о том, что заповеди писаны не для всех. Но я не думаю, что какие-то картинки способны поколебать убеждения верующего человека. Другое дело, что государство и Церковь взаимодействуют все теснее и теснее. Ст. 148 УК явно имеет карательную функцию. И я думаю, что вскоре Церковь продавит увеличение сроков по этой статье. Что касается слова "чурки", то я не вижу в нем указания на национальность. Конечно, в словарях сленга может быть все, что угодно, но в толковом словаре Владимира Даля "чурка" обозначает обрубок дерева или же в бранном контексте бесчувственного, глупого человека. Я это так понимаю.

​– В вашей семье есть верующие?

– У нас в семье все крещеные, включая сына. Я положительно отношусь к религии, если это не переходит в фанатизм. Не понимаю людей, которые в штыки воспринимают любую критику и набрасываются на атеистов, например.

– Какое у вас сложилось впечатление о том, как сам следователь относится к тому, чем ему приходится заниматься?

– Я считаю, что он воспринимает меня как источник карьерного роста. Еще до решения суда он проявлял особое рвение, пытаясь вручить мне повестку в психиатрический стационар. После вынесения решения, когда у меня еще есть 10 дней на обжалование, он повторно хотел вручить "приглашение". Не секрет, что в стране в целом сложилась такая практика, что дела рассматривают в "особом" порядке. До конца следствия человека просто закрывают в СИЗО и берут измором в ожидании, что он даст на себя признательные показания. То есть дело не расследуют, не применяют интеллектуальные навыки, а просто задействуют карательные меры. Думаю, цель проведения психиатрической экспертизы примерно такая же.

– Вам известно, кто написал заявление на вас?

– Я не знаю этих людей и их мотивы. Еще не было возможности ознакомиться с делом. Могу сказать, что у нас с Машей (Мария Мотузная. – Прим. СР) и Даниилом (Даниил Маркин. – Прим. СР) разные заявители. Не думаю, что это некие религиозные деятели. Я посмотрел на тех, кто написал заявление на Машу, религиозностью там и не пахнет.

– В чем, по-вашему, причина обилия уголовных дел, возбуждаемых из-за картинок в соцсетях?

– Это явно политические статьи, которые необходимы, чтобы люди перестали говорить, меньше общались, не объединялись и пребывали в запуганном состоянии. На практике это так и происходит, люди стали осторожнее. Адвокатские сообщества и правозащитные организации обращались к правительству с просьбой об отмене ст. 282 УК, чтобы санкции хотя бы носили административный характер. Но никто не будет этого делать, ведь по этой статье можно легко устранять людей. Я общался с адвокатом Владимиром Васиным из "Агоры", который говорит, что Алтайский край в числе лидеров СФО, где нарушаются права человека.

Посмотрите, я полностью потерял доступ к своим средствам, возможность открыть счет в банке, взять кредит и защищать себя. Это просто геноцид и фашизм со стороны государства. Я чувствую себя абсолютно бесправным. До этой истории я работал на себя в сфере строительства, сейчас у меня просто не остается времени ни на что, кроме этого дела. Хотел устроиться на какую-то работу, но необходим счет в банке, который мне теперь недоступен. Я нахожусь в списке экстремистов Росфинмониторинга, и ни один банк мне сейчас без их отмашки не будет предоставлять услуги. Я даже не могу технически вносить платежи по кредиту, из-за чего банк начисляет пени и штрафы.

В прошлом году у нашей семьи полностью сгорел дом из-за короткого замыкания, мы перебрались в квартиру, которая была куплена в ипотеку. Это еще одна статья расходов. Невозможно даже взять кредит на адвоката, поэтому я защищаю себя сам. Здесь либо понадеяться на кого-то и попасть в стационар, либо действовать самому. Никто не может мне гарантировать, что я выйду оттуда без диагноза.

– Вы сказали, что за консультацией пошли, в том числе, в штаб Навального в Барнауле. Вы участвовали когда-либо в протестных акциях?

– Нет, никогда не был активистом, не участвовал в митингах. Мне просто посоветовали туда обратиться. Там я познакомился с парнем, который получил условный срок по ст. 282 УК. Он предупредил, что Росфинмониторинг заблокирует средства, и объяснил другие тонкости. Потом я вышел на адвоката Аркадия Маркова, который мне помогает в составлении документов. Он из города Остров Псковской области. Меня консультировал адвокат "Агоры" Владимир Васин, но представлять мои интересы здесь у него нет возможности.

– Ваше отношение к сегодняшней власти как-то изменилось после событий последних месяцев?

– Мое отношение и до этого не было восторженным. Я вижу, что происходит, читаю новости. Очевидно, что силовики считают себя неприкосновенными. Своих они сдают только в исключительных случаях.

Государство – это управленцы, наемные работники. Власть принадлежит народу, но никак не московской группировке, которая захватила ресурсы. Конечно, я против этого.

– А на выборы вы ходите?

– Я не вижу в этом смысла. Результаты всегда подтасовываются. Все партии, как пальцы на руке, держатся за "Единой Россией". Хоть ходи на выборы, хоть не ходи – никто просто так не отдаст власть.