Студенту из Барнаула Даниилу Маркину 19 лет. Вот уже больше года он живет под прессом: ему предъявили обвинение по статье 282 УК "Возбуждение вражды или ненависти". Уголовное дело завели из-за картинок, которые он увидел в соцсети "ВКонтакте" и просто скопировал себе в альбом.
О том, что он попал в поле зрения Следственного комитета и отдела "Э", Даниил узнал, когда к нему пришли с обыском.
– Это произошло 25 июля прошлого года. Я проснулся в пятницу в 5:56 утра от звонка в дверь. Это были полицейские, которые сказали: "У нас ордер. Вы подозреваетесь по такому-то уголовному делу. Мы сейчас проверим твой дом. Покажи нам, где лежит твоя компьютерная техника". Показали мне какой-то протокол, я даже не знаю, как он называется. Я просто увидел свое ФИО и IT-страницу "ВКонтакте", но ничего больше я там не увидел. Я не имел никакого представления о том, что полицейские делают у меня дома, зачем им нужно обыскивать у меня дома всю технику.
Я ждал, пока мне скажут, что это все какая-то ошибка
– Сколько лет вам было на тот момент?
– Тогда мне полгода примерно как исполнилось 18 лет.
– Вы не попытались кому-то позвонить, посоветоваться, как быть в этой ситуации?
– Нет. Первым делом, когда ко мне зашли, у меня изъяли телефон и достали СИМ-карты. Но у меня и не было ни малейшего опыта в уголовных делах. Я понятия не имел, что могу делать, что не могу делать. У меня было глубочайшее недопонимание. Я ждал, пока мне скажут, что это все какая-то ошибка, что они перепутали меня с кем-то. Я считаю себя абсолютно законопослушным гражданином, то есть ни разу у меня не было никаких проблем с полицией, никаких статей.
Я открываю дверь, они дают ордер на обыск, и тут гимн России заиграл
– Как они общались, с какой интонацией?
– Холодно, максимально официально. Дело в том, что я проживал и проживаю сейчас в квартире бабушки. Она периодически здесь бывает. Она верующий человек, поэтом у меня дома есть иконы. Когда они их увидели, сразу же сказали: "У тебя здесь иконы". Не то чтобы удивились, но придали этому какое-то значение. Я вообще не понял почему. Кстати, почти сразу, как они зашли, по радио заиграл гимн России, было 6 утра. Я открываю дверь, они дают ордер на обыск, и тут гимн России и заиграл. Они как-то пошутили, но я не помню, даже не расслышал. Я был не то чтобы в шоке, просто какое-то не очень понимал, что происходит. Но мне не было страшно. Как оказалось, в ту же самую минуту, в это же время примерно, с обыском пришли к моим родителям. Когда полиция сказала, что я подозреваемый и нужно провести обыск, мама упала в обморок.
Когда они зашли в дом и увидели два старых неработающих принтера возле компьютера, спросили первым делом у родителей, не печатаю ли я на них какие-либо материалы, не занимаюсь ли я здесь типографией. Потом оперуполномоченные взяли камеру старую, на которую раньше родители снимали видео, она уже не работает. Стали играться, наводить друг на друга, смотреть через нее. Те, которые у меня были, заинтересовались моей коллекцией сборных моделей танков: "Ой, а это у тебя что, танки стоят?" и начали их рассматривать.
– Что они еще рассматривали, куда заглядывали?
У тебя есть время почистить зубы, умыться. Мы тебя ждем на улице
– У меня, как и у родителей, обыск проходил крайне поверхностно. Они зашли и даже не заметили, что у меня лежат какие-то флешки. Они просто по полкам посмотрели, увидели компьютер, и все, даже ящики практически не открывали. Изъяли два системных блока у меня дома, один ноутбук, два Wi-Fi-роутера, пару флешек и все. У родителей забрали их ноутбук и переносной жесткий диск.
– А потом что было? Сказали: "Собирайся, поедешь с нами"?
– Они, по-моему, попросили, чтобы я им налил воды или чай. Сказали: "У тебя есть время почистить зубы, умыться. Мы тебя ждем на улице в машине". После изъятия техники, составления протокола меня отвезли в отдел "Э". Только там мне показали за рабочим компьютером несколько первых изображений, из-за которых меня как бы обвиняют, подозревают. Это были изображения, сохранение которых датируется 2013 годом, когда мной еще не был достигнут возраст, за который можно привлекать по данной статье. Чуть позже мне уже продемонстрировали во всех протоколах остальные сохраненные картинки. Среди больше тысячи изображений на моей странице они обнаружили штук 9–10 экстремистских – то есть примерно один процент.
– И что это были за изображения?
– Я бы назвал это сатирой, носящий религиозный характер. Одна из них – это изображение из "Игры престолов" с подписью "Джон Сноу действительно воскрес" – "Воистину". Потом у меня еще было изображение старой фрески, иконы, я не знаю, что это было, где просто какой-то персонаж шлепает по ягодицам Мерлин Монро, если не ошибаюсь. Остальные примерно такие же. Там какая-то икона, которая, как мне сказали, является обезображенной. Я даже не знал, что это икона. Я им всем говорил, что у нас нет никакого единого реестра экстремистских материалов, в котором я бы мог отследить те изображения, которые я хочу сохранить. Чтобы точно знать, что это незаконно. Я бы их там нашел и не стал бы сохранять.
– А они что ответили на это?
– Они сказали: "Неважно. Незачем заниматься ерундой в интернете". Они крайне серьезно к этому отнеслись. Никто из них не пользуется социальными сетями, никто из них не представляет, какова ценность сохраненных фотографий. У меня это просто как старый чулан, в котором лежат старые изображения, которые я по той или иной причине решил себе добавить, о большинстве из них я просто забываю.
– Наверное, как и большинство людей, которые пользуются соцсетями. В основном эти картинки были позаимствованы из каких-то групп, пабликов, на которые вы подписаны, от друзей?
– Некоторые я просто видел на обложках альбомов каких-то групп. Некоторые из них, я точно помню, были из "Лентача", наверное, даже больше половины из "Лентача".
Мне не разъяснили абсолютно никаких прав. Все, что мне сказали: не отверчивайся
– Но ведь "Лентач" – это легальный, никем не запрещенный паблик, довольно популярный…
– Да. И это самое интересное. Меня даже не спрашивали, откуда, в каких группах я их находил. Их это даже не интересовало.
– Когда вы приехали в отдел "Э", вы все еще никого не оповестили о происходящем, в том числе, родителей? Вам никто не говорил, что, в принципе, вы имеете право вызвать адвоката и отвечать на вопросы только в его присутствии?
– Мне не разъяснили абсолютно никаких прав. Все, что мне сказали: не отверчивайся, не говори, что ты чего-то там не понял, что это было давно, что ты забыл, не знал. Мне сказали, что "у нас на тебя уже все есть для того, чтобы признать виновным". И там же, в отделе "Э", мне сказали, что у родителей сейчас тоже обыск проходит. Я удивился очень сильно. С родителями я виделся уже только в следственном отделе. Им сказали, куда меня отвезут. Вот и все.
– Как вы отреагировали на то, что вас уже готовы признать виновным?
– Я надеялся, что все в дальнейшем образуется, и эти люди поймут, может быть, скажут, что это было…
Они мне велели соглашаться на все, что он мне говорит. Говорить, что это я сделал, это я помню, все так и есть
– Тем не менее, вас отвезли из отдела "Э" в Следственный комитет…
– Да, в отделе "Э" со мной проводили профилактическую беседу опера. Перед тем как отвезти меня на беседу к следователю, они мне сказали, как я должен ему отвечать, и только после этого отвезли к следователю. Они мне велели соглашаться на все, что он мне говорит. Говорить, что это я сделал, это я помню, все так и есть.
– А они как-то объясняли, почему вы должны именно так говорить?
– Чтобы мне не стало хуже. Чтобы оказывал содействие следствию для смягчения приговора. Я соглашался с ними, говорил – да, да, конечно. И меня отвезли в следственный отдел по Железнодорожному району. Там уже сидел следователь, который, кстати, присутствовал при обыске. Он лично видел все эти иконы бабушкины, которые у меня стоят, и про них мне напомнил, сказав: "Вот, у тебя бабушка с дедушкой религиозные люди, у тебя иконы дома стоят. А ты это все оскверняешь. Надо тебя посадить". Примерно так. Я уже всех деталей не вспомню, но он мне так и не ответил, каким именно образом я оскверняю взгляды своих родственников или какие-либо другие, связанные с религией. Я так и не понял, что он имел в виду, и просто промолчал.
– Как с вами общался следователь?
– Давления и криков не было, но он был явно лично обозлен на меня. Это проявлялось в абсолютно официальной строгости общения. Он постоянно пытался меня подловить на ненависти к религии, к иконам.
– Вы его пытались переубедить? Вступить в дискуссию?
– Пару раз я, конечно, пытался с его адекватной стороной поговорить, но он, видимо, мое дело вел слишком долго, и у него сложилось такое впечатление, что если у человека есть такие картинки, то значит, он уже дома сидит и подпольно бомбу собирает, чтобы пойти и возле мечети их взрывать. У них такое отношение было ко мне.
Он считал меня преступником и испытывал, наверное, ко мне ненависть
Они пытались выбить из меня показания… Ну, как выбить… Грубо говоря, получить показания о том, что все эти картинки, которые оказались у меня сохранены, я намеренно сохранил. Что я знал, что это разжигание ненависти, оскорбление чувств верующих. Они хотели, чтобы я просто признал свою вину в этом, что так все было. Я с этим, естественно, не согласился. Я сказал, что на тот момент я даже не осознавал то, что делал. Я не знал, что это может быть преступлением. Если есть потерпевшие религиозные люди, то я готов перед ними извиниться. Он очень неохотно это все записал в протокол. Я сказал, что не хотел никого оскорблять, не хотел ничего нарушать. Он сидел, смотрел в монитор, было ощущение, что он думает, что бы еще спросить, как бы это по-другому записать.
– Как вы думаете, он искренне считал вас виноватым, заслуживающим возбуждения уголовного дела? Или он все-таки, скорее, всего лишь чисто формально исполнял свои служебные обязанности?
– Я считаю, что он это все делал заинтересованно. Да, он считал меня преступником и испытывал, наверное, ко мне ненависть. Он практически не считал меня человеком. Он не вникал ни в какие подробности, которые я пытался ему донести. Он вел мое дело недолго, по-моему, месяца два или даже меньше. За эти два месяца я встретился с ним потом только раза два, по-моему, и все. Потом следователь сменился. И вот он уже показался хорошим человеком, то есть такого уже не повторялось. Мне показалось, что он мне сочувствует. После того как мое дело передали в суд недавно, он искренне пожелал мне удачи.
– А что за девушки написали на вас заявление?
– Как оказалось, эти две девочки жили вместе в общежитии и учились на оперуполномоченных. И, как я узнал из беседы с Марией Матузной (жительница Барнаула, которую обвинили в экстремизме и оскорблении чувств верующих из-за картинок во "ВКонтакте". – С.Р.), они написали и на нее заявление тоже.
– Что в этих заявлениях было?
– Мне сказали, что они были переданы в устной форме, то есть как бы активные граждане пришли и просто пожаловались. И когда мы на прошлом судебном заседании спросили их подробно об этом, они ни единого внятного слова не сказали. Они не назвали, куда они пришли конкретно, когда это было и кому они это все говорили. Судья им сказала, чтобы они больше не сотрудничали с полицией в рамках проведения таких дел в качестве свидетелей. Они просто молча покивали и ушли из зала суда. Их вывели на чистую воду.
– Почему вы только сейчас об этом решили рассказать?
– Потому что у нас была с адвокатом такая тактика. Мой адвокат не видел в этом никакой пользы. Он сказал, что не знает ни единого дела, которому бы как-то помогла огласка.
Сейчас, мне кажется, я потерял какую-либо надежду на светлое будущее в этой стране
– А сейчас почему передумали?
– Сейчас я увидел, какой ажиотаж поднимается вокруг этой темы с таким беспредельным просто репрессивным движением в стране, что об этом, мне кажется, молчать уже просто нельзя.
– Когда будет следующее заседание суда?
– 7 августа. Но приговор будет еще очень не скоро. По мнению адвоката, назначат какой-то штраф, возможно, принудительные работы. Самое страшное, наверное, условный срок.
– Какие выводы вы для себя сделали из этой истории – о себе, о стране, о городе?
– До возбуждения уголовного дела я периодически посещал митинги оппозиционные как-то, старался освещать проблемы региональные у себя на странице "ВКонтакте". Но сейчас, мне кажется, я потерял какую-либо надежду на светлое будущее в этой стране. Эта страна для меня просто кончилась. Здесь я уже все, просто нежелательный гражданин, я считаю.
– Но в целом вы видите свое будущее в России?
– Нет. В этой стране мое будущее может заканчиваться лишь тюремной решеткой. Если такое случилось раз, то кто сказал, что это не случится дважды?
