Война в Южной Осетии в 2008 году стала новым этапом во внешней политике России. Кремль на практике стал силой доказывать свои стратегические интересы на бывшем постсоветском пространстве. Российская "сфера влияния", "зона интересов" стала реальностью, независимо от того, хотят или нет соседи Москвы в ней находиться.

Хорошо известные ныне "гибридные войны", частью которых является массированная пропаганда, Кремль также начал вести именно после грузинских событий. Эксперты связывают это с тем, что в 2008 году российские власти явно недооценили силу информационного влияния, особенно применительно к западной аудитории.

Кто выиграл информационную войну в Южной Осетии и какие выводы были сделаны после августа 2008 года? Телеканал "Настоящее Время" расспросил об этом российского политолога, эксперта Центра Карнеги Андрея Колесникова.

– Если оценить войну 10-летней давности с точки зрения информационных и PR-технологий по влиянию на общественное мнение, можно ли говорить о победивших и проигравших?

– На это смотреть страшно, как на любую войну. Поэтому говорить, что она принесла кому-то победу? Нет, обе стороны потерпели поражение в том смысле, что были жертвы и каждый остался при своем.

Опросы общественного мнения показывают, что в России немножко подзабыли эту войну. А она тогда сыграла огромную мобилизационную роль для населения, у Путина тогда и так был большой рейтинг одобрения, но в сентябре 2008-го он поднялся до 88%. Сейчас для него это была бы просто недостижимая величина.

И тогда вот таким методом научного щупа, научного тыка в Кремле выяснили, что войны повышают рейтинги первого лица.

– Высокий рейтинг – это показатель внутренней аудитории России, но с точки зрения международного имиджа Кремль ту войну проиграл, никто так и не поверил в "принуждение к миру".

– Я думаю, что Россия и все последующие войны в информационном плане проиграла. Если говорить, естественно, об общественном мнении на Западе и западных медиа. Россия, естественно, была под подозрением. Грузия все-таки страна, которая ментально уже тогда, 10 лет назад, относилась к Западу, двигалась к Западу. Нелепо как-то упрекать Грузию в том, что она стремилась в НАТО. В НАТО, в Евросоюз, во все такого рода структуры страны стремятся не потому, что они хотят воевать с Россией, а потому, что они хотят обеспечить свою собственную безопасность и иметь такие вот маркеры того, с кем они и где они.

"Грузия не в Советском Союзе", "Грузия не с Россией". Из всех кавказских стран она всегда наиболее четко это обозначала.

Естественно, априори Грузия могла выиграть эту информационную войну, и она ее выиграла в глазах мирового общественного мнения.

С Россией с тех пор начали происходить тяжелые процессы в информационном плане. Они были немного приостановлены тем, что Медведев, когда был президентом, пытался с Западом дружить, но потом все очень быстро развернулось и эта четырехлетка закончилась. Естественно, общественное мнение и медиа Запада развернулось против России достаточно серьезным образом.

– Чему научила пятидневная война российскую госпропаганду? Как изменилась подача информации в моменты, когда руководство страны принимает кардинальные меры?

– Главное здесь – шквал. Шквал информации и ее интерпретации в пользу российской позиции, естественно. И в этом смысле мало что изменилось. "На нас нападают, мы защищаемся" – это безусловно главный идеологический тезис. Остальные: "Мы – осажденная крепость", "Мы – миролюбивая страна", "Мы никого не трогаем, трогают нас", "К нам просятся люди, потому что мы привлекательны: к нам просится Южная Осетия, к нам просится Абхазия, к нам просится восток Украины, к нам попросились крымчане", "кого можем принимаем, кого можем поддерживаем".

– А почему тогда или позже не повторили “крымский сценарий”, не присоединили Южную Осетию к Северной и не включили ее в состав России?

– Вероятно, нашлись здраво рассуждающие люди, которые предположили, что такого же эффекта, как Крым, Южная Осетия не принесет. Она не родная основному населению России, она не входит в имперское сознание. В имперское сознание входит, на самом деле, Грузия. Мы же знаем, сколько российских туристов посещают Грузию, не очень-то считая ее отдельной страной. Те же самые люди могут заехать в Грузию на бронетанках, но они с удовольствием прилетают туда на самолетах, гуляют, посещают монастыри, пьют вино. Это немножечко такое колониальное путешествие.

А Южная Осетия – это какой-то район, куда не особо хочется ехать. Чего присоединять эту республику, если это не принесет мобилизационных эффектов?

– Если присоединение Южной Осетии и Абхазии рейтинг власти не повысит, что тогда требуется?

– По идее, нужна война. Но, повторюсь, что и войны уже не имеют таких мобилизационных эффектов. Сирия стала рутиной, она уже не может так радовать население нашей страны. И понятно, что нет никаких экономических ресурсов, чтобы брать, например, восток Украины или возобновлять там боевые действия.

На самом деле, это такой политтехнологический тупик, информационный тупик для наших властей, тем более, что они очень обожглись на пенсионной реформе.