Ссылки

Новость часа

Русские немцы: от Москвы до самых окраин России


Они говорят о себе: "Я немец, но мы считаемся русские". Война и сталинские репрессии разбросали их по всей России: от Казахстана и Алтайского края до Калининграда. Что сегодня, кроме языка, объединяет театрального режиссера из Москвы, пастора из крошечного села и художника, который ищет свои корни?

Журналисты проекта "Неизвестная Россия" телеканала "Настоящее Время" встретились с несколькими русскими немцами, живущими в России. Мы попросили их рассказать о себе и о том, кем они себя сегодня ощущают, а также сильно ли на них повлияло то, что с ними произошло в 30-е и 40-е годы XX века, когда они стали жертвами сталинских репрессий.


Эрвин Гаас, театральный режиссер

Эрвин живет в Москве, в старой семейной квартире на Покровке.
"Это старая квартира: она принадлежала врачу, потом стала коммуналкой, а потом опять стала принадлежать нашей семье. Я здесь родился, продолжаю сюда приезжать, – рассказывает режиссер. – Это старое родовое гнездо: по стенам – картины отца, вещи стараемся не трогать".

"Мой дед – Эрвин Альбертович Гаас. Он приехал в СССР со своей женой и маленьким сыном, моим отцом, в 1935 году, – вспоминает Эрвин, которого назвали в честь деда. – Из Германии через Париж по приглашению Бурденко, главного хирурга Красной армии".

Внук рассказывает, что искренняя вера в молодую республику заставила первоклассного нейрохирурга бросить клинику в Армсдорфе и уехать на кафедру психиатрии в Ивановский мединститут. Но там он вскоре стал жертвой "красного террора".

Эрвин Гаас
Эрвин Гаас

"В 1937 году по ложному доносу он был арестован. Главным аргументом было наличие печатной машинки на латинском языке, – рассказывает о деде Эрвин. – В 1940 году по ложному доносу была арестована также бабушка. Она получила 10 лет и оказалась в ссылке в Тюнькубарском районе Казахстана, где умерла от тифа".

Судьба оказалась безжалостна к аристократическому немецкому роду Гаас и разбросала выживших членов семьи по всему свету. Сейчас Эрвин по кусочкам восстанавливает историю своей семьи и пытается выяснить, что же с ними произошло.

"По-прежнему неясна судьба моей тети, которая родилась у моей бабушки уже в ссылке, – рассказывает он. – Девочку звали Татьяна, в метрике записано Антоновна. Известно, кому она была передана на удочерение, но ее дальнейшая судьба неизвестна: очевидно, что человек, который взял девочку Татьяну Ботову на удочерение, поставил условием обрыв всех родственных связей".

Яков Ротэрмель, пастор

80-летний Яков Ротэрмель – пастор лютеранской церкви в селе в Немецком национальном районе России на Алтае на границе с Казахстаном. Его паства невелика – 7 бабушек-прихожанок и один дедушка.

"Когда они поют, я на улице стою и плачу, не знаю, почему. Нельзя вспоминать, слезы сразу. Отца не было, мать в трудармии", – вспоминает свое тяжелое детство Яков.

Яков Ротэрмель
Яков Ротэрмель

Он показывает свои "закрома": кладовку, куда сам он и жители села складывают все богатства.

"Тут у нас книги: и немецкие, и русские, которые никому не нужны, их носят сюда, – показывает он. – Картины: это художник рисовал, он уехал в Германию, а картина осталась".

А еще в кладовке лежат старые семейные Библии: раньше они были именными, и по ним можно восстановить бывшее население поселка. В советские годы действовал запрет на веру, поэтому русские немцы прятали свои фамильные Библии, а молились тихо по ночам в своих домах.

"Мой дедушка научил читать бабушку, когда та замуж выходила, – вспоминает пастор. – Дед ее заставлял читать. А она плакала. Гебель Мария, 1908 года рождения".

Пастор Яков Иванович закончил лишь четыре класса школы, а потом пошел работать. Когда подрос, отучился на механизатора и 40 лет проработал рыбаком в колхозе. С 1998 года на пенсии, живет в родном селе Подсосново.

Лютеранская церковь на Алтае
Лютеранская церковь на Алтае

"Отца я не видел, его забрали в 1937 году, 27 декабря, а я родился в 1938-м, завтра у меня 80 лет, – рассказывает Ротэрмель. – Отца на Колыму отправили, он там и погиб".

Когда началась война с Германией, Якову Ивановичу было три года. Тогда со всей территории СССР в Сибирь и Казахстан было переселено 800 тысяч русских немцев, которые выживали как могли. Чуть позже его мать тоже забрали в трудовую армию, по сути – лагерь, со всех сторон охраняемый НКВД.

"Тяжело быть немцем в России, да, очень, – признает он. Мать в трудармии, я маленький был и голодный, по улицам бегал, никто за мной не смотрел. Я больной был, туберкулез кожи. Мама работала, я простыл, и вот заболел".

​После войны, по его словам, стало немного легче:

"Я бригадиром у рыбаков работал, – вспоминает Яков. – Меня сразу бригадиром поставили, а я сомневался: может я не потяну? Но мне говорят: нет, ты механизатор и немец. Первую неделю тяжело было стариков заставлять работать. Ну, я им говорил: не будешь подчиняться – я тебе в ухо дам. А в первый месяц, когда заработок пошел, жены пришли и говорили: вот молодец, настоящего мужика поставили".

Голодное детство, рабочая молодость: Яков Иванович говорит, что до сих пор не понимает, как выжил и дожил до своих восьмидесяти. Писать и читать на родном немецком языке он научился уже на пенсии.

Но, несмотря на все удары судьбы, русский немец никого не винит в том что с ним произошло, и считает, что пережитое им – просто часть его жизни.

Иван Фризен – художник

Фризен также живет на Алтае в Немецком национальном районе: там находится несколько поселков русских немцев. Сегодня в районе живут чуть более 16 тыс. человек. Большинство продолжают говорить на немецком, и даже национальные праздники сибирская деревня отмечает на баварский лад.

На вопрос, почему он носит имя Иван, а не Иоганн, Фризен отвечает: "Дед Иван, отец Иван. Может, были Иоганы, а потом обрусели".

"Немцы ассимилируются все скоро вообще, – замечает он о своих соплеменниках. – Политика российского государства такая, что "мы все россияне", поэтому забудьте родной язык. Я могу говорить на диалекте, но сейчас дети не говорят на немецком: им не с кем. Это плохо".

Иван Фризен
Иван Фризен

Фризен рассказывает, что его детство прошло в селе Подсосново по соседству: там он окончил школу, потом поступил в художественную школу, в армию, закончил художественно-графический факультет Омского пединститута. Так же, как и тысячи его односельчан, он уезжал в Германию и даже прожил там два года, но вернулся. По его словам, на чужбине он понял, где его настоящие корни, и сейчас изо всех сил пытается сохранить дух и историю русских немцев.

"Просто это не моя родина, не моя, – говорит он о Германии. – Все красиво хорошо, но не мое. Это ведь страна правил, законов, которые ты должен соблюдать, а ты вырос в другом месте. Не мое. Я не пожалел".

Иван Боргено, механик

Боргено почти девяносто лет, и он до сих пор говорит с иностранным акцентом, хотя из Немецкого района никуда никогда не выезжал.

Иван Боргено
Иван Боргено

"Я и по-русски могу читать, и по-немецки, – замечает он. – Но, надо сказать, я не очень грамотный, два часа уроков всего у меня было в школе, и ни одного класса я не закончил. Я старший был в нашей семье, а еще трое детей было младших, и мама болела. Работать надо было. Я неграмотный, самоучка".

Иван Яковлевич – механик, аккуратный и педантичный, как и в молодости. Он мастерски управляется со сверлильным станком, а его "Жигули" уже двадцать лет живут без единого следа ржавчины: он их заботливо кутает в одеяло.

Его пятеро детей почти все уехали в Германию, но старик говорит, что никуда уезжать не хочет. А на вопрос, кем он себя ощущает, отвечает так:

"Вообще я немец: родился в немецкой деревне, родители немцы. Я немец. Но вообще мы считаемся русские".

КОММЕНТАРИИ

ПО ТЕМЕ

XS
SM
MD
LG