На днях я впервые побывал в том самом сухумском дворе, где когда-то, три четверти века назад, разворачивались события, которые много раз видел словно воочию – Богатый Портной, услышав пароходный гудок из морпорта, изрекал: «Этот пароход тоже так гудит, как будто мне золото привез», тетушка чаевничала на своем привычном месте на веранде второго этажа, прозванной «капитанским мостиком», Оник учился кататься на новеньком велосипеде, а за всем этим наблюдал глазастый мальчуган Чик, чтобы спустя годы с изумительным проникновением в человеческую психологию и тонким юмором описать на бумаге...
Все, кто знает и любит прозу Фазиля Искандера (а таких, кто знает, но не любит, по-моему, попросту нет), конечно же, поняли, что я перечислил сейчас героев многих его рассказов о детстве, а также повести «Школьный вальс, или энергия стыда» и ряда других произведений. Почему этот пласт творчества Фазиля Абдуловича, менее месяца назад ушедшего из жизни, так особенно близок людям, живущим в самых разных краях? Потому, мне кажется, прежде всего, что любой читатель, понятно, сам был ребенком, то есть не может не сопоставлять себя в детстве и Чика (в некоторых произведениях Искандер, впрочем, описывал свое детство от собственного имени). А еще при чтении их не покидает ощущение, что в них абсолютно нет ничего вымышленного, что там все соответствует тому, что было; и это тоже подкупает.
Хорошо помню, как в начале восьмидесятых годов мы, молодые сухумские журналисты – я, Энвер Арджения и Сергей Арутюнов, при встречах, направляясь куда-нибудь посидеть за стаканчиком вина или бокалом пива, любили декламировать цитаты из «полуофициального» советского писателя Фазиля Искандера. Энвер, самый юный из нас, любил при этом еще скакать на одной ножке, напевая песенку Богатого Портного: «Мой Оник, моя птичка, мой Оник симпатичка».
Я давно, еще примерно в то время, узнал о доме, где вырос Фазиль, – и пару раз забредал на эту улицу и смотрел на этот старинный двухэтажный дом из красного кирпича, расположенный в двух шагах от кафедрального собора, 3-й средней школы, в которой будущий писатель учился, и стадиона «Динамо» (два года назад отстроенного заново). Но только сейчас вместе с большим почитателем творчества Искандера, сухумским педагогом абхазского языка Ладико Адлейба, академиком из Москвы Павлом Флоренским и московским журналистом Татьяной Шутовой я пришел в дом детства Искандера, чтобы познакомиться с его нынешними обитателями.
И вот мы стоим в этом дворе и засыпаем вопросами хозяина дома – 64-летнего, но очень моложавого и обаятельного, высокого и стройного Ризу Фередуновича Искандера, племянника Фазиля, сына его старшего брата. Риза (кстати, так звали и дядю Фазиля, репрессированного в конце тридцатых и сгинувшего на Колыме) работал на винзаводе, сейчас на пенсии. Я узнал от него, что дому, который когда-то построил переселившийся в Абхазию из Персии и основавший здесь кирпичный завод дед Фазиля Ибрагим, в этом году исполнилось 130 лет. Богатый Портной, армянин, жил в соседнем доме, вот за этим металлическим забором. Вот эта каменная стена в глубине двора была построена в 1902 году. Фазиль с матерью и отцом (пока того не выслали в конце тридцатых в Персию) жили в передней части дома, выходившего фасадом на улицу 4 Марта, а вот здесь, в глубине двора, располагалась семья так блистательно описанной Искандером тетушки. Поскольку имя ее он в своей прозе ни разу не называет, я только сейчас узнал от Ризы, что звали ее Султана Ибрагимовна Искандер, умерла она в 1968 году и похоронена в Нижней Эшере, откуда родом были ее мать и бабушка Фазиля – по фамилии Агрба. «А где же тот проем, в который она будто бы собиралась броситься со второго этажа на цементный пол после ссоры с мужем?» – поинтересовался я. «Его давно уже нет после перестройки дома», – ответил Риза.
Он предложил нам подняться по наружной винтовой лестнице на небольшую, увитую виноградом веранду на втором этаже – тот самый «капитанский мостик». С нее открывался прекрасный вид: по одну сторону – здание нынешней школы «Альфа», по другую – кафедрального собора. (Кстати, первоначально, как говорит Риза, улица 4 Марта называлась Монастырской.) «Удивительное место, – сказал я Ризе. – Вот отсюда бегал до соседнего квартала в школу Фазиль. А за тридцать лет в то же здание – тогда там было заведение с мудреным названием «высшее начальное училище» – ходил учиться Лаврентий Берия. Сюда его привезла из Мархяула мать, и здесь, в соседнем доме, они снимали комнатку». «Да, – подтвердил Риза. – Мне рассказывали».
Мы всей гурьбой вошли в комнату, где целую стену занимали старые фотографии в рамках. Мне сразу бросился в глаза фотопортрет деда Фазиля – перса Ибрагима, с окладистой черной с проседью бородой. Риза пояснил, показывая на фотографию, где стояли трое мужчин в весьма плохонькой одежде:
«Это Абдул, отец его, Фазиля.
– В центре, да?
– Да, в центре. Это знаете, как фотку сделали? «Посмотрите, что с нами советская власть сделала». Одеты как…
– Он, кстати, описывает отца в «Школьном вальсе…», я сейчас перечитывал, – высокий такой, видный.
– Вот Султана Ибрагимовна с папой».
Тетушка, кстати, дала Фазилю домашнее имя – Зючка. А вышла замуж она в первый раз не за персидского консула, как описывает Искандер, а за турецкого. Это консульство было в красивом здании в центре Сухума, где уже много десятилетий располагается военный комиссариат Абхазии. Султана уехала с этим самым консулом в Турцию, а у него, как у турецкого султана, оказалось там уже много жен. Тетушка Фазиля, как натура эмоциональная, тут же сбежала назад в Абхазию и «сутки танцевала», как написано в «Школьном вальсе…» на свадьбе своего брата Абдула и девушки из рода Мишелия – будущих родителей Фазиля…
Мы долго сидели потом на веранде – орехи, виноград, домашнее вино. Риза принес со двора и несколько персиков. Жена его смутилась: слишком, мол, мелкие и неказистые – а я очень попросил их оставить: ведь они с дерева, которое помнит Фазиля ребенком и не раз потом было им описано. На вкус персики оказали, кстати, замечательные.
Разговаривали о многом и, конечно, о планах по созданию здесь Дома-музея Фазиля Абдуловича. Жена Ризы сказала, что и сейчас уже давно почитатели искандеровского таланта приходят в этот дом:
«Приходят постоянно туристы, постоянно.
– Вычисляют они как-то, да?
– Есть, знаете, карта-схема, они покупают, а там написано: дом Искандера».
После смерти Фазиля Абдуловича, рассказала она, сюда пришли двое молодых питерских туристов и плакали, глядя на дом, где вырос их любимый писатель.
Под конец я поднял традиционный тост «за этот дом, за этот очаг» и пожелал, чтобы искандеровский дом простоял еще три раза по 130 лет и чтобы сюда не зарастала, как сказал Пушкин, народная тропа. Павел Васильевич Флоренский, внук знаменитого русского священника и философа, произнес:
«Я тоже скажу тогда. У нашей семьи тоже проблема – то ли отдавать дом под музей, то ли нет. Но дом должен быть живым. И потому – чтобы этот дом был наполнен Искандерами».
А мне кажется вот что. Надо, чтобы и Искандеры здесь продолжали жить, но часть дома, где находился кабинет Фазиля, надо отвести под государственный музей, со штатом сотрудников. Уверен, что рано или поздно это будет сделано. Прекрасно, что в центре Сухума, всего в нескольких кварталах от искандеровского дома, уже больше полувека работает Дом-музей Дмитрия Гулиа. Это основоположник абхазской литературы, и благодарность, дань уважения народа к нему безмерны. Но Фазиль – это окно, открытое из Абхазии во внешний мир, именно по его произведениям многие миллионы людей представляют Абхазию и абхазов. А потому интерес к его имени и этому дому будет неизменно высок.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
