Первый игровой фильм о Донбассе: Это кино невероятной выразительности для 1936 года – киновед

(Друкуємо мовою оригіналу)

«Я люблю» Леонида Лукова – первый в мире игровой фильм о старом Донбассе. Показанный в 1936 году, он создал стойкие мифы о шахтерах и Донбассе, некоторые из которых живут до сих пор. Зачем при Сталине описали такой Донбасс? Насколько мифы с советских фильмов о Донбассе отвечали действительности? Об этом в эфире Радио Донбасс.Реалии говорили киновед, соавтор книги «Киноревизия Донбасса 2.0», автор статей в журналах «Сеанс», «Искусство кино» Евгений Марголит и руководитель отдела научных программ Национального центра имени Александра Довженко, составитель книги «Киноревизия Донбасса 2.0» Станислав Мензелевский.

– Станислав, расскажите об идее «Киноревизия Донбасс 2.0». Украина осуждает все, что происходило в советское время, переосмысливает, в это время Довженко-Центр, самый большой киноархив Украины, создает такую онтологию, посвященную исключительно советским фильмам о Донбассе. Выглядит, наверное, странно для жителей ОРДЛО.

Станислав Мензелевский: Идея пришла в 2015 году, это был государственный запрос. Фонд «Фундаментальных исследований» объявил грантовую поддержку проектов исследований приграничных территорий в Украине.

Мы выиграли конкурс, нам хватило на печать книги. Это был первый гуманитарный проект, который выиграл этот конкурс. Книжка вышла небольшой, и фильмография только художественного кино. Мы решили исправить ситуацию потом и издали второй том 2.0 – продолжение книги, появилась фильмография и художественная, и документальная. Идея не реализована до конца, мы хотели бы перевести ее на английский язык, познакомить международную академическую тусовку с этой книжкой.

В рамках этого проекта, презентации книги существует наш культурфильм, на который приехал Евгений, представить свой материал.

– Насколько эта книга актуальна? Она сугубо искусствоведческая или позволяет переосмыслить современность, реальность?

Станислав Мензелевский: Любая критическая трезвая мысль всегда актуальна, никогда не устаревает. Книга написана серьезными исследователями, среди них много выходцев из региона, так же как и самих режиссеров, но в доступной не академической форме. Довольно простой язык о главном, наболевшем.

– Евгений, фильм «Я люблю» довольно культовое кино о еще дореволюционном Донбассе, по вашему мнению, это хорошее кино?

Евгений Марголит: Вынужден вас опровергнуть, оно, к сожалению, абсолютно не культовое. Могу лишь предполагать, почему эта картина по выходу не вызвала резонанса в кинематографических кругах. Догадываюсь, что происходит сразу после первого разгрома кампании против формализма в кино и предпочли лучше помалкивать о ее действительных достоинствах, чем всерьез о них спорить.

А кино столь яркой, темпераментной формы, могло даже отпугнуть массового зрителя. Поэтому, одной из самых главных причин, почему я взялся за текст об этой картине, было желание в своем роде первооткрывателей. Мы увидели случайно эту картину 15 лет назад и были поражены ее силой, ее мощью и ее непривычной для Лукова интонацией. Только благодаря ей я прочел книгу Александра Авдеенко, по мотивам которой снят этот фильм. И это действительно кино невероятной для 1936 года мощи выразительности, невынужденной, абсолютно органической метафизичности.

​

– Действительно, для 1936 года – современно, интересно, красиво. О чем фильм, если вкратце? Что хотел рассказать Леонид Луков, который, к слову, был уроженцем Мариуполя?

Евгений Марголит: Это история трех поколений одной семьи, работающей на донбасской шахте. История, которая разворачивается каждое поколение – своя суверенная структура. Эпический сказочный богатырь, родоначальник семейства Никанор Голота, его сын Остап – романный персонаж, и его внук Сашко, глазами которого это все увидено, – уже обещание некого нового жанра, структуры. Ведь в несохранившихся титрах картины, что известно из монтажного листа, в подзаголовке «Первый фильм из кинотрилогии о Донбассе». То есть, идея сериала уже была изначально заложена.

Сам по себе роман Авдеенко – вещь литературно одаренного человека, повествующего о вещах совершенно страшных. В отличие от фильма, ужас здесь в фактах – история распада и вырождения семьи. Потому что Никанор романа – это рабочая аристократия, которая в результате аварии на шахте теряет свою трудоспособность, вся его состоятельность рушится, спивается отец и мать. И самое замечательное, что романная структура возникает в самом фильме. Это ощущение катастрофы и одновременно ощущение дыхания эпоса возникает именно на кинематографическом уровне благодаря выразительности изображения. Все обретает живую плоть.

Луков объяснил тогда же очень просто: «Мне интересен не сюжет, а живые полнокровные характеры». Ему действительно прежде всего интересны эти персонажи, как живые люди.

– В сталинское время, по сути своей, это не пропагандистское кино. Как стало возможно в 1936 году снять такое кино?

Евгений Марголит: В 1936 году много чего успевает быть снятым, хотя многое уже не выходит.

Кино было главным пропагандистским средством. Но как подлинное искусство, оно всегда говорило больше. Что-то можно было успешно использовать для пропаганды, в каких-то случаях дополнительные смыслы выходили на первый план и тогда этой пропагандистской функции ей явно мешали. А здесь понятно, что спасало картину – вот видите, какая страшная жизнь у шахтеров была до революции.

– Да, это фильм еще о старом Донбассе, начало века, когда работали кирками. Бельгийские, английские промышленники, которые владели этими родниками и действительно нещадно эксплуатировали шахтеров. Это очень ярко показывается. Также показывается появление поселка Собачеевка, это реальный поселок, который существовал в околицах Горловки. И Никанор построил первый дом из тёса, который выпросил у своего начальника.

Евгений Марголит: И весь тёс принес на своих плечах, демонстрируя свою гиперболически богатырскую эпическую силу. Кстати, Собачеевку для фильма построили во дворе Киевской киностудии, как и шахту. Гениальный художник, один из крупнейших украинских театральных художников Мориц Уманский, делал невероятно выразительные декорации. Кстати, в формализме их обвинили, прежде всего декорацию этой хатки, где все идет вкривь и вкось.​

Читайте также: Шахты в кино, картинах, скульптурах: символ Донбасса и мировое искусство

– Станислав, наверное, Луков был одним из тех, кто создал такой образ трудового шахтерского Донбасса. А он может и не был таким? Создавался специальный миф?

​Станислав Мензелевский: Мне кажется, «Я люблю» Лукова очень сложно назвать этапом конструирования, потому что он сложный, многоуровневый, многогранный, и очень сложно описать классическую пропагандистскую идею, линию.

Также и с фильмом Дзиги Вертова, который снимал о новом Донбассе «Симфония Донбасса» шестью годами раннее. Он снимал свои произведения как явный поклонник режима, но для него он заключался не только в идеологическом, но и в формалистическом образовании. То есть, новый человек не только по-новому мыслит, он по-новому видит.

И в этом их вневременность, гениальность. Удивительно, что его фильм стал первый звуковым. Не какой-либо художественный фильм о сюжете, его это тоже не интересовало.

– Луков описывал реальность или создавал?

Евгений Марголит: Создавал. Я думаю, реальное пространство совершенно иное. Во всех отношениях.

Одна из самых важных и никак не отраженных проблем – языковая. Двуязычие Донбасса и диалог взаимоотношения русского и украинского языков давали невероятно интересный эффект.

– Зачем Луков вычищал украинский язык из фильмов?

​Евгений Марголит: Не Луков вычищал. Во второй половине 1930-х годов разноязычие изымается. Возвращается русский язык как имперский. Потому что остальные персонажи других национальностей говорят заведомо неправильно, их акцент – коверканье русской речи, «младшие братья, которые только обучаются», чего не было в первой половине 1930-х годов.

ПОСЛЕДНИЙ ВЫПУСК РАДИО ДОНБАСС.РЕАЛИИ:

​(Радіо Свобода опублікувало цей матеріал у рамках спецпроекту для жителів окупованої частини Донбасу. Якщо у вас є тема для публікації чи відгук, пишіть нам: Donbas_Radio@rferl.org)