Журналіст і блогер Станіслав Асєєв пробув у полоні 31 місяць. Із них 28 місяців його утримували на території артцентру «Ізоляція» в Донецьку, в якому російські гібридні сили облаштували неофіційну в’язницю-катівню.
Радіо Свобода публікує фрагменти спогадів Станіслава Асєєва, які стануть частиною його майбутньої книги.
(Друкуємо мовою оригіналу)
Станіслав Асєєв
Большинство – садисты и психопаты
Я бы не хотел, чтобы мы слишком поспешно вешали ярлык «садист» на тех, кто издевался над людьми в «Изоляции». Безусловно, большая часть из них заслуживает его и является классическими психопатами и садистами, не способными к эмпатии в случае чужих страданий. Именно неспособность сочувствовать чужой боли давала возможность этим людям годами круглосуточно пытать людей, затем возвращаться к своим семьям со смены, вести совершенно обычный образ жизни вне стен «Изоляции», – а на следующий день снова пытать.
«А ты думаешь, нормальный человек может привязать провод к члену, пытать кого-то четыре часа подряд, а потом вернуться к жене и спокойно поужинать?
Интересно, что об этом типе людей однажды очень точно высказался один из тех, кто арестовывал меня в Донецке, когда на второй день после пыток поднял меня из подвала на очередной допрос. На мой тогда ещё наивный вопрос «что вы делаете здесь с людьми?» этот человек улыбнулся и сказал: «А ты думаешь, нормальный человек может привязать провод к члену, пытать кого-то четыре часа подряд, а потом вернуться к жене и спокойно поужинать? Я, например, не могу. Поэтому мы держим специальных людей, которые способны на это. Кто-то должен делать и эту работу». Сам этот человек действительно меня не пытал, а только бил резиновой палкой, однако присутствовал при моих пытках, внимательно следя за ответами.
Ярлык «психопат» не до конца объясняет ситуацию
И всё же «садист-психопат» это не ответ на вопрос. Я имею в виду, что мы говорим не о людях, которые вследствие своего помешательства и агрессии закрыты от общества в мягких белых стенах. Нет, мы говорим о людях, которые до этой войны ходили с нами по одним улицам, стояли в одной очереди за хлебом или, возможно, в транспорте случайно задели плечом. О людях, которые и сейчас ходят по этим улицам без балаклав, не выдавая того, что вчера кого-то пытали. Вот почему ярлык «психопат» не до конца объясняет ситуацию, ставя под вопрос такой же ярлык «человек». Люди ли это? – Без сомнения, да. Пугает как раз очевидность ответа, от которой не отгородиться табличкой «он – психопат».
Пытают не ради политики, а просто так
На протяжении всей нашей истории по всему миру сотни таких «Изоляций», где безграничная власть на очень узком пространстве даёт возможность одним получать наслаждение от страданий других. И дело здесь не в политике или взглядах: нет ничего политического в том, чтобы поднять несколько камер и заставить их петь часами советские песни, пока напротив продолжают кого-то пытать. Зачем это делать? Чтобы пленные не слышали криков? Или было не ясно, что кому-то сквозь тело пропустили электрический ток? – Это абсурд. Едва каждый из нас слышал, как в первой камере начинали петь песни, – становилось ясно, что сейчас будут кого-то пытать. Эффект был обратным, каждая песня несла рефлекс страха, и администрация «Изоляции» рассчитывала именно на этот эффект. Это не делалось ради «государственной безопасности», по национальному или религиозному признаку, это происходило с военными, перевозчиками, бизнесменами и врачами, – это происходило со всеми. И просто так.
Зеркало пыток
Здесь идёт речь о природе самого человека, если таковая вообще существует. Осознают ли эти люди, что переступили черту? Я уверен, что да. Одно дело – пытать и издеваться, и совсем другое – видеть себя в этом зеркале пыток, понимая, как ты поступил. Приведу один любопытный пример. Буквально за пару недель до моего перевода из «Изоляции» в тюрьму Донецка нас заводили с утренней прогулки обратно в камеру. Возвращалось около десяти человек, а двери нам открывал именно тот, кто год назад изъял все мои рукописи и прочитал несколько достаточно сдержанных кратких эссе об «Изоляции», в которых речь шла о психологии тюремной охраны и заключённых. Так вот: из всей десятки, – а среди нас были и бывшие украинские военные, которых эти люди должны были бы ненавидеть, – этот человек обратился только ко мне: «Асеев! Когда я тебя уже здесь не увижу?»
Почему нельзя пытать их в ответ
Почему именно я, журналист, вызывал у него раздражение? Для меня ответ очевиден: в моём взгляде он видел себя самого. Прочитав в тех листах мои мысли об этом, он сам отражался в них всякий раз, когда мы встречались с ним взглядами: он понимал, что именно я думаю о нём и его «работе», даже когда молчу.
Только в осознанном взгляде того, кого ты пытаешь, можно обнаружить себя самого в качестве палача
Конечно, здесь речь не идёт об угрызениях совести или о чём-то таком: если бы это было возможно, «Изоляция» сама превратилась бы для администрации в пытку. Скорее можно говорить о социальной зеркальности, когда – как писал Сартр – человек обнаруживает своё «я» лишь во взгляде другого. Только в осознанном взгляде того, кого ты пытаешь, можно обнаружить себя самого в качестве палача. Не в криках, стонах и уговорах – к этим вещам эти люди привычны. Агрессию вызывает именно подобное «зеркало», как если бы вдруг вы заметили, что вся ваша одежда – в грязи. Вот почему психопатия и склонность к садизму не могут лишить этих людей той свободы, которая рождает ответственность за эти поступки просто в спокойном взгляде на них. Но в этом же кроется и причина, по которой нельзя пытать их в ответ. Не моральная сторона, не ответственность перед богом или законом, – а прежде всего этот взгляд, который тут же исчезнет, должен останавливать нас.
Попередні публікації:
31 місяць у полоні. Станіслав Асєєв розповідає про пережите в окупованому Донецьку
Тортури до ув’язнених в окупованому Донецьку. Розповідь Станіслава Асєєва
В’язні донецької «Ізоляції». Розповідь Станіслава Асєєва про різновиди страху
«Сама система з’їдає вас зсередини». Розповідь Станіслава Асєєва про полон у Донецьку
Різновиди тортур у Донецьку. Розповідь Станіслава Асєєва про полон
Секс і полон: що відбувалося у Донецьку в «Ізоляції». Розповідь Станіслава Асєєва
