Журналіст і блогер Станіслав Асєєв пробув у полоні 31 місяць. Із них 28 місяців його утримували на території артцентру «Ізоляція» в Донецьку, в якому російські гібридні сили облаштували неофіційну в’язницю-катівню.
Радіо Свобода публікує фрагменти спогадів Станіслава Асєєва, які стануть частиною його майбутньої книги.
(Друкуємо мовою оригіналу)
Станіслав Асєєв
Время в плену
Как ни странно, но нужно уметь «сидеть». Это касается не столько общих правил поведения в зоне, сколько способности переносить время вообще, которое здесь – главный враг. Ни администрация, ни другие заключённые не представляют такой угрозы, как избыток свободного времени, который даже самых прагматичных и приземлённых людей заставляет задуматься о своём положении здесь. И если угроза жизни со стороны администрации заставляет мобилизоваться весь организм, – то свободное время, напротив, зачастую приводит к депрессии и мыслям о суициде. В помещениях с решётками и нависными замками время представляет своего рода рентген, на котором проступает сам человек: его смыслы, цели, надежды, – зачастую со штампом «прошло». Здесь нужно ясно представить себе эту картину.
Обычный день в камере
Прозвучал звонок в шесть утра и команда «подъём». Вы встали с нары, подошли к очереди к умывальнику или туалету, после чего, через час, подали в «кормушку» тарелку, в которую насыпят немного еды. 5-минутную прогулку в расчёт не берём. В принципе, это всё, что произойдёт с вами за день. Пространство 5 на 7 метров, 12 человек, одни и те же лица, решётки, тусклая лампа. И так – месяцами и даже годами. Если вы только попали в эту систему, шок наступает уже в первые пару часов. Все молчат. Кто-то читает, кто-то сидит на собственной наре, просто опустив в ладони лицо. Некоторые еле слышно шепчут молитву. Все разговоры уже пройдены, вы знаете судьбу каждого сокамерника до мелочей. Дверь не откроется, сегодня тоже ничего не случится.
Вынести себя самого
Даже если вы просто «сидите» без тех «аттракционов», которые любили устраивать в «Изоляции», вам ещё предстоит вынести себя самого. Вынести взгляды людей, в которых вы отражаетесь, словно в зеркале, когда по одному такому взгляду становится ясно, что человек заснул с мыслью о сыне, которого не видел уже больше года, – и проснулся с теми же мыслями, в той же камере, с теми, на кого не хочется даже смотреть. Как бы вы ни питались, каким бы спортом ни занимались, как бы ни старались думать о позитивном – сама система съедает вас изнутри по часам. Вы теряете вес, лицо становится серым и впалым, вы всё меньше едите и говорите – голое существование, только вы и оно.
Речь этих людей буквально сквозила прошлым, словно в настоящем они были способны лишь вспоминать
Многие заключённые измеряют свою жизнь исключительно прошлым – в настоящем их как бы не существует, а о будущем не приходится говорить вообще. Интересно, что эта деталь проявляется и в языке, и особенно заметна она на фоне тех, кто «сидел» уже год – и тех, кто был в «Изоляции» одну-две недели. Языковые конструкции первых были наполнены прошлым. Такой человек «знал», «любил», «умел», даже когда речь шла о ещё незавершённом процессе – например, кулинарном вкусе и любимом блюде. Он был ещё жив, но теперь он «любил гулять в парке с ребёнком», а не всё ещё «любит». Речь этих людей буквально сквозила прошлым, словно в настоящем они были способны лишь вспоминать. Тогда как недавние обитатели «Изоляции» всё ещё строили планы и волновались о коммунальных долгах.
Лишь бы не «пустили по кругу»
Время ожесточает. А в таком месте, как «Изоляция», – ожесточает вдвойне. С какого-то момента я стал смотреть на всех вновь прибывших через фильтр цинизма и апатии чувств. Особенно это касалось людей, которые были максимально далеки от криминала или этой войны и даже пытались начать разговор со слова «вы». Я смотрел на их чистую одежду, свежую стрижку, отсутствие страха в глазах – и думал, что через несколько дней от этого не останется и следа. Через несколько дней они столкнуться с таким, о чём не могли даже подумать, что такое возможно в центре Донецка. Их превратят в кусок безжизненного мяса, лишь организм, чей позвоночник выворачивает наизнанку под действием тока. Организм, которому остаётся лишь умолять, чтобы его жену или дочь не «пустили по кругу», что в последнее время обещали сделать каждому, кто проходил через донецкий подвал.
Несмотря на чёткость санкции статьи «шпионаж», политический заключённый вынужден существовать между «обмен послезавтра» и «ещё целый год»...
И вот от «вы» ничего не осталось. Вот он часами и днями смотрит в пол и молчит. Со временем, подписав нужный текст, то, что от вас остаётся, получает мивину и пару носков – разворованную «передачку» из дома, с обязательным сопровождением от «оперов»: «Вот видишь: ты к нам по-человечески – и мы с тобой так же». И так – из месяца в месяц, годами. Если на этом замкнуться – просто сходишь с ума. Именно поэтому так важна конвертация времени – в шаги от нары до нары, чтение книг или спорт. Конечно, со скидкой на обстоятельства, но даже в «одиночке» подвала я бегал по 20 минут каждый день – в месте, где кроме плесени с сыростью не было вообще ничего.
Однако в течении времени и его восприятии есть и ещё один важный момент. Несмотря на чёткость санкции статьи «шпионаж», политический заключённый вынужден существовать между «обмен послезавтра» и «ещё целый год». Конечно, это утрированно, но такое преломление времени в корне меняет и всю психологию. Так, если уголовник знает свой срок, а значит – и точку приложения воли, то «политический» живёт в вязкой рутине дней и часов. Пользуясь известной шкалой, можно сказать, что такой человек никогда не достигает смирения, пребывая в стадии «торга», иногда переходящей в «депрессию». Это положение хорошо охарактеризовал мой сокамерник, сравнив его с морковкой у лица клоуна, которая отдаляется от него всякий раз, как только тот делает шаг вперёд.
(Наступний фрагмент із майбутньої книжки Станіслава Асєєва буде опублікований на сайті Радіо Свобода незабаром)
Перші три публікації:
31 місяць у полоні. Станіслав Асєєв розповідає про пережите в окупованому Донецьку
Тортури до ув’язнених в окупованому Донецьку. Розповідь Станіслава Асєєва
В’язні донецької «Ізоляції». Розповідь Станіслава Асєєва про різновиди страху
