Культурный дневник

Магнит, шариковая ручка, подушка и другие объекты, которые продаются в сувенирных лавках коптских церквей Египта, привлекли внимание фотографа Ксении Никольской. В ее новом альбоме "Пластмассовый Иисус", вышедшем в Германии в издательстве Kerber, все эти недорогие сувениры изображены так, словно перед нами драгоценные реликвии, существующие в одном экземпляре. И в самом деле читатель обнаружит их магнетическую красоту, не являющуюся тайной для египетских христиан, которые видят эти предметы каждый день. Ксения Никольская фотографировала интерьеры коптских церквей, и на ее снимках храмы выглядят заброшенными. Таким же обезлюдевшим Египет представал в проекте "Пыль" (2011), где собраны снимки дворца Серагельдинов и других некогда роскошных, а ныне пришедших в запустение зданий в Египте.

В программе "Культурный дневник" Радио Свобода Ксения Никольская рассказывает о своих находках.

— Святое семейство провело три месяца в Египте, скрываясь от римлян. Но туристы стремятся посмотреть на сфинкса и часто забывают о том, какую роль сыграла эта страна в истории христианства.

— Да, в Египте много уникальных мест, где останавливалось Святое семейство. Одно из таких мест, которое непосредственно связано с моей новой книжкой, это монастырь, построенный на том месте, где Святое семейство пряталось в горах, в Верхнем Египте. Город называется Асьют. Ежегодно 21 августа там происходит огромный паломнический фестиваль святой Марии, и туда съезжаются миллионы людей из других частей Африки. Большая часть эфиопских христиан туда приезжает. Ну и, разумеется, в старом Каире есть знаменитая подвешенная церковь Аль-Муалляка. Ну и Синай. В 80-е-90-е годы был популярен религиозный туризм, сейчас он не так активен, как в конце прошлого века. Но это очень важное место для христиан всего мира.

— Но вас в новом проекте интересовала не древность, а современность.

— В 2006 году Египетский культурный центр в Москве организовывал пресс-тур и пригласил нескольких журналистов, одним из которых оказалась я. Но я путешествовала одна, просто получила билеты и провела месяц в Каире. Я хотела поснимать ситуации, связанные с восточным христианством, с коптами. И случилось так, что я для себя открыла дворец Серагельдин. И дальше пошла история, связанная с книжкой "Пыль" о заброшенной архитектуре Египта. Но первоначально моей целью было изучение визуальной документации египетских христиан. Я путешествовала по монастырям, в дельте, в пустыне, в Верхнем Египте, и мое внимание привлекли фантастические по своей красоте объекты, которые каждый человек может приобрести в церковном магазине. Объекты божественной красоты: статуэтки, лампы, кресты, наклейки. Предметы чисто эстетические и предметы функциональные: веер, кусачки для ногтей или брелок для ключей с изображением Святого семейства, таких известных персонажей, как апостол Марк или сугубо египетских святых: например, святого Мины или святой Филомены, которые неизвестны за пределами Египта. Это местные святые со своими удивительными историями.

— Не всякий обнаружит в этих предметах красоту. Многие могут сказать, что это китч, дешевые сувениры. Вполне возможно, что эти вещи сделаны в Китае.

— Многое сделано в Китае, но очень многое произведено в Египте. Мне они интересны, потому что Египет не представляется красочной страной. Человеку, который в первый раз приезжает в Египет, все кажется одинаково бежевым из-за песка, из-за пыли. Но эти предметы говорят нам о том, что красок и фантастических сочетаний здесь намного больше, чем может показаться.

— Странно, что вы не фотографировали прихожан, священников, службы. Такое ощущение, что эти церкви покинуты.

— Я не снимала этнографию, мне было неинтересно фотографировать людей, потому что таких работ много, это очень журналистская тема. Мне было интересно фотографировать с точки зрения фотоархеологии, которой я занимаюсь. Мне хотелось создать мой маленький частный музей в формате книги, где бы я представила эти дорогие сердцу каждого египетского христианина предметы в наилучшем виде. Несмотря на то, что материальная ценность их никакая, для человека верующего, они имеют огромную ценность.

— Наверняка в этих храмах и монастырях есть и по-настоящему ценные предметы, старинные.

— Да, безусловно. Но это работа археологов, историков, а я, как художник, хотела обратить внимание на то, на что обычно люди не обращают внимание.

—Как этот проект связан с историей вашей семьи?

— История моей семьи достаточно типична для России. Мой дедушка, который был священником, провел 20 лет в лагерях на Колыме, а его историю я узнала довольно поздно, когда уже мне было лет 15-16. Только во время перестройки стало нормальным об этом говорить. И его принадлежность к церкви было очень интересна для меня, человека, воспитанного в атеистической традиции. И то, что я пыталась изучить жизнь и традиции восточных христиан, каким-то образом могло дать мне понимание того, каким человек был мой дед. Он умер, когда я была маленькой, но его влияние на мою личность и на историю семьи очень сильное. Он всегда был таким непререкаемым авторитетом и абсолютно фантастической личностью.

— Для вас это этнографический проект, исторический, семейный или религиозный?

– Всё вместе и, в первую очередь, художественный. Я себя считаю визуальным художником, а фотография позволяет увидеть, разглядеть и сложить в коллекцию определенные вещи, которые обычные люди не видят. И мне кажется, что главная задача фотографии – обратить внимание на то, на что люди обычно не обращают внимание. Это могут быть какие-то исторические события, показанные журналистами, это могут быть документы, которые необходимо предъявить миру, это могут быть портреты людей, о существовании которых мы не знаем. И это может быть вот такая коллекция предметов, которые слишком близко находятся у нас перед носом, чтобы их заметить и уделить им серьезное внимание.

— Говорили ли вы со священниками о своем интересе к этим предметам, и как коптская церковь отнеслась к тому, что вы делаете такой проект?

– Мой партнер на этом проекте – египетский журналист, копт Адам Макари. Он написал прекрасный текст. И этот текст, и книга были показаны людям в церкви. И одна из женщин, довольно влиятельная в коптской общине, заплакала, когда увидела книжку, и сказала, что как только мы получим тираж, она непременно хочет преподнести ее египетскому патриарху. Копты с большой любовью относятся к этому проекту.

— Египет – мусульманская страна, а среди коптов есть православные и католики, так что отношения сложные.

— Большая часть населения Египта – мусульмане, 10-12% населения христиане, есть римские католики, есть протестанты. Это вторая главная религия, но трений среди христиан нет.

Смотри также

Что происходит с христианами в исламских странах?

— Что бы вы посоветовали путешественнику, который хочет посмотреть на жизнь египетских христиан?

— Это зависит от того, в какое время года он приезжает. Египтяне отмечают Рождество так же, как русские, 7 января. Это замечательный праздник, очень красочный и интересный. Вербное или пальмовое воскресенье –замечательная традиция здесь. Все плетут потрясающие веера из пальмовых листьев. И этого нигде не увидишь, кроме как в Египте.

Что касается мест, то я порекомендовала бы посетить монастырь Святого Антония на Красном море. Очень красивый и важный монастырь, который обладает огромным количеством настенной живописи замечательной периода раннего христианства – это Красный монастырь в Сохаге. И в середине августа потрясающий фестиваль Девы Марии в Асьюте с сумасшедшими аттракционами, процессиями, разными традициями еды. И он идет и в монастыре на горе, и у подножья этой горы, в деревнях. Но нужно быть очень подготовленным, потому что жара невыносимая, 45 градусов.

Все зависит от того, когда вы приезжаете, сколько у вас времени и готовы ли вы к таким трудностям перемещения без пятизвездочного отеля под боком и кондиционера.

— А вы приехали в Египет 20 лет назад и так полюбили эту страну, что решили остаться?

— С Каиром всегда такая история. Ты приезжаешь на неделю, а потом спустя 8 лет не понимаешь, как ты здесь провел столько времени. Я начала работать над книгой, и процесс затянулся, и потом у меня была одна работа, сейчас у меня другая работа, я преподаю фотографию в немецком университете в Каире. И совершенно неожиданно это место стало моим вторым домом.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться

Сталинизм так и не стал историей – это живая система, абсурдная, изуверская, существующая по своим законам, гибкая, но по сути своей неизменная. Ее задача – растоптать личность, стереть в лагерную пыль или превратить в винтик государственного механизма, аннигилировать любую попытку неповиновения, истребить инакомыслящих, а лояльных запугать до полусмерти. Человек, достигший карьерных высот, может в одночасье лишиться всего, безгрешен только богоподобный лидер.

Бывший узник сталинских лагерей физик Георгий Демидов написал три повести об эпохе Большого террора, без надежды на публикацию в СССР. В 1980 году сотрудники КГБ провели обыск и изъяли его рукописи. Демидов умер в 1987-м, его дочь с помощью А. Н. Яковлева добилась возвращения рукописей, и в 2009 году была впервые опубликована повесть "Два прокурора" (1969). К генеральному прокурору Андрею Вышинскому, одному из архитекторов массовых репрессий, с рассказом о том, что чекисты в Брянске нарушают законность, фабрикуют дела и пытают подследственных, обращается молодой прокурор Корнев. Он уверен, что разоблачает происки вредителей в своей области, и ему не приходит в голову, что он имеет дело с системой, созданной самим Сталиным.

Дочь Георгия Демидова рассказывала в интервью Радио Свобода о том, как ее отец ненавидел советскую систему. Писателю ее изуверская сущность была очевидна, но прекраснодушному герою повести она откроется слишком поздно. "Почвой, на которой возникают режимы наподобие сталинского в СССР или маоцзедуновского в Китае с их единоличной диктатурой, опричниной и полнейшим пренебрежением к правовым и этическим нормам, является гражданская незрелость народа. На определенных стадиях его развития она неизбежна и закономерна. Но продлеваемая и выпестовываемая искусственно, такая незрелость переходит уже в гражданский инфантилизм, а пораженный ею народ превращается в коллективного политического недоросля, не способного отличить Право от Бесправия", – отмечал Георгий Демидов.

14 мая на Каннском кинофестивале состоялась премьера фильма Сергея Лозницы "Два прокурора". Прокурора Корнева великолепно сыграл Александр Кузнецов, Вышинского – Анатолий Белый, а Александру Филиппенко достались две роли – жертвы чекистского произвола и инвалида, разглагольствующего в поезде.

Газета The Guardian отмечает "ледяной холод страха", который исходит от этой истории, и сравнивает ее с "Записками из Мертвого дома" и "Замком". Рецензент Variety говорит о том, что фильм захватывает так же, как чтение книги Камю, Кафки или Оруэлла, "где страницы потрепаны временем, но идеи остаются болезненно, ярко свежими".

В программе "Культурный дневник" Радио Свобода Сергей Лозница рассказал о своей работе над фильмом.

– Помню, вы говорили, что слушали нашу передачу о Георгии Демидове и она вас заинтересовала. Вы после этой передачи прочитали повесть "Два прокурора"?

– Нет, я покупал книги издательства "Возвращение", которое публиковало воспоминания бывших заключенных, и книга Демидова была в моей библиотеке. Я прочитал "Два прокурора", а потом слышал ваше интервью с его дочерью. Когда появилась возможность сделать игровую картину, я обратился к повести "Два прокурора". Я вообще-то хочу экранизировать все повести Демидова, потому что они очень важны. Это немножко другой взгляд, он отличается от многих подобных воспоминаний о 30-х годах и ГУЛАГе, поскольку Демидов предлагает взглянуть на это со стороны и увидеть технологии или методы.

Персонажи Демидова делают выбор, который ведет в неправильную сторону. Все повести описывают неудачную стратегию людей, которые или оказались в тюрьме, или пытаются кого-то защитить. Как в этой повести "Два прокурора" – отстоять справедливость.

– Можно сказать, что это героическая стратегия.

– Да, но это следующий вопрос. Насколько вообще уместна эта концепция? Насколько в такой системе уместно понятие романтического героя? Насколько он действенен?

– Примечательно, что все так или иначе являются частью системы. И палачи, и жертвы, и романтический герой – все винтики, все за советскую власть.

– Это мы можем говорить с точки зрения нашего знания. Да, и в фильме, и в тексте есть такие диалоги, такие реплики, которые вызывают у меня смущение. Ну, например, разговор советского юриста о социалистической справедливости. Какая социалистическая справедливость? Это нонсенс. Но, тем не менее, это мое знание сейчас о том, что происходило тогда. Но тогда люди жили в совершенно ином мире, в мире полного незнания.

Наш герой существует в пространстве, о котором он, на самом деле, ничего не знает. Ему кажется, что он понимает, но он не понимает. А другой герой, которого он пытается защитить, из своего незнания посылает его на верную смерть. Пытаясь сделать доброе дело, вершит судьбу своего возможного спасителя. Это одна из самых серьезных трагедий человека в целом: отсутствие понимания, где он находится. Главная наша задача – понять, где я и что вокруг меня происходит.

– Есть одно важное отступление от текста Демидова: монолог инвалида, который рассказывает о том, как он отправлялся к Ленину за помощью.

– Этот монолог пришел от Николая Гоголя, "Повесть о капитане Копейкине". Но если у Гоголя появилась банда, то в этом монологе я позволил себе некоторую вольность, анахронизм. Время изменилось, и банда уже не работает. Внутренне не работает, потому что сломлена человеческая натура. Буйство исчезло. Монолог Безрукого пассажира – в какой-то степени, предупреждение герою. Вообще-то нашего героя все хотят спасти. Начальник тюрьмы его спасает, заместитель начальника тюрьмы его пытается окольными путями удержать: "Послушай, ну не надо туда ходить. Не надо". Хотя они никакие не добрые люди, они абсолютное зло. Там, в принципе, все абсолютное зло.

– Инвалид, который сначала отправлялся к Ленину, а потом к Сталину, это шут, который передразнивает молодого прокурора?

– Да, да. Это шут. Гротескный эпизод в фильме. И такой контрапункт.

– В финале повести Демидова герой погибает на Колыме. Но вам этот финал не понадобился.

– Ну, это очевидно уже. Вся история закончилась в тот момент, как только он был арестован. Всё понятно дальше. Весь фильм говорит только об этом. И, конечно, коварство, с которым это было сделано, поражает. Но это случалось с очень многими. Арест Осипа Мандельштама был подготовлен таким же образом. Это система разрабатывала, и до сих пор применяются методы, которые направлены на то, чтобы жертву, намеченную системой, в момент ареста лишить возможности сопротивляться.

– Да, сценарий ареста очень хитроумный. И на самом деле в сталинские времена часто придумывали такие замысловатые способы, как подвести жертву, которая и так бы не сопротивлялась, к тюремным воротам. Садизм?

– И не только. Это еще и проявление театральности, которая пышно расцвела в наше время. Эта театральность присутствует практически во всем. Мы за фасадом не видим, что на самом деле происходит. И тогда они тоже устраивали такие спектакли. Процесс Промпартии 1930 года – театральное шоу. Эти спектакли разыгрывались еще и для того, чтобы сломать человека. Сталинским палачам было мало просто прийти, арестовать, убить. Не знаю, существует ли в этой сцене эстетизм, но проявление чего-то адского точно присутствует.

– Говоря о театральности: этот сценарий мог бы стать пьесой. Вы работали в театре и наверняка можете представить эту историю на театральной сцене.

– Да, как и другие повести Демидова. Если будет такая возможность, я с удовольствием поставлю.

Смотри также

Гибель советского интеллигента. Фильм Сергея Лозницы "Процесс"

– Мы уже вспомнили ваш фильм "Процесс" о деле Промпартии, но интересно сравнить "Двух прокуроров"с фильмом "Кроткая", где тоже появляется тюрьма. Его тоже снимал великолепный оператор Олег Муту. Видите ли вы связь между "Прокурорами"и "Кроткой"?

– Ну, конечно. Это описание одного и того же, только с разных сторон. В "Кроткой" наша героиня попадает в болезненное или заколдованное пространство. На самом деле, это распространение жуткого вируса, от которого обществу очень тяжело избавиться. Сейчас это общество больное, и не только Россия, остальные тоже претерпевают это. Повесть "Два прокурора" описывает ситуацию в большом масштабе. Мы имеем, с одной стороны, героя, который достиг всего, генерального прокурора Вышинского. И с другой стороны – неизвестного прокурора, 3 месяца как окончившего юридический институт. Представителя первого поколения, воспитанного в революционном духе. Человек, который родился в начале ХХ века, получил такое воспитание и образование и вырос в среде 20-30-х годов. Вот эти две точки – два прокурора, искушенный начальник и наивный новобранец, между которыми находятся заключенные, – описывают, как работает система. А в следующей повести Демидов говорит об ошибках заключенных, которые делают неправильный выбор. Но есть ли у них в принципе выбор? Это тоже вопрос.

– Вышинский – любопытный персонаж, что он сформировался в совсем другой среде, до революции. И добровольно и очень охотно выбрал роль пособника самых зловещих преступлений.

– Да. Но те, кто выбрал такую судьбу, вполне возможно, делая первый шаг, закрывали глаза на что-то вокруг себя, а потом оказывались в центре циклона. Все. Дальше невозможно выбраться. Или же это были преступники, которые верили в право совершать преступления во имя самых разнообразных целей. Это такой ад, который творят люди, не имеющие внутри себя нравственного стержня.

– Очень легко провести параллель с сегодняшним днем. Ведь на сцене по-прежнему политики из 90-х годов, времени относительной свободы, которые сейчас действуют по всем правилам тоталитарного общества и даже во многом опережают самых зловещих выскочек.

– Да, но это о чем говорит? О том, что никаких уроков из жуткого, трагического опыта не было извлечено. Я имею в виду сталинизм. Вся советская система не была осуждена. Общая концепция отношения к советскому прошлому для разных государств, которые образовались после падения Советского Союза, не сформировалось. Советская система не была разрушена, она ненадолго ушла в тень и потом вышла из тени. Наверное, чувствует себя сегодня даже крепче и спокойнее, чем тогда, когда была создана.

– И все же, когда смотришь ваш фильм, думаешь, насколько нынешнее время отличается от периода Большого террора: фанатизма в миллион раз меньше, чем в ту эпоху.

– Да, но чем это лучше? Сейчас есть прагматизм и страх. Да, это следующая ступень, но репрессивная система осталась прежней. Например, в случае с адвокатами Навального повторился сюжет повести Демидова. Они были арестованы, сидят в тюрьме, все то же самое. Да, там были фанатики, здесь прагматики, но подлость остается подлостью, низость – низостью. И все знают, в чем они принимают участие. И они знают, что из этой системы не выскочить. Причем каждый на разном удалении от этого зла, но принимает участие. Вот посмотрите сейчас это победобесие, это ужас какой-то. И конец этого всего – взаимное уничтожение, как у Чапека в "Войне с саламандрами".

– В этом году вышел ваш короткометражный фильм "Урок палеонтологии". В украинском музее живут чудовища, давно вымершие, на фоне обстрелов Киева. Архаичный злой дух сейчас снова воскрес, динозавр, который топчет всех.

– Моя интенция немножко другая была, когда мы снимали детей. Я хотел напомнить, что мы сейчас обсуждаем все, что происходит здесь и сейчас, но нужно не забывать, что наша жизнь не ограничивается этим узким лучом, который создает нам медийное пространство. Жизнь многообразна и гораздо богаче, чем все то, о чем нас пытаются заставить думать. Но фильм и о чудовищах тоже.

– Древние чудовища живы и сейчас расправляются со всем, что попадается им на пути.

– Ну, настолько, насколько мы не оказываем им должного сопротивления. И отступаем, и позволяем существовать. Я думаю, что прежде всего это наше представление о том, что возможно и невозможно, что приемлемо и неприемлемо, а потом уже все остальные события. Мы тоже влияем на это. Если большинство этого не принимает, этого не будет.

– Фильм о прокурорах как будто говорит о том, что сопротивление бессмысленно. Вот что произошло с человеком, который попытался просто сообщить о неполадках в системе вышестоящему чиновнику.

– Но вышестоящему чиновнику сообщать ничего не надо. Он и так посвящен. А эта иллюзия существует до сих пор. Вообще иллюзия, что придет царь и все как-то наладит. Вот все прижали уши: придет президент Соединенных Штатов, и все на следующий день изменится, мир засияет иными красками. И что? Но иллюзия существовала. Поразительно, что инерция этого восприятия и инерция того языка, которым мир когда-то описывался в восемнадцатом, девятнадцатом веке, до сих пор существует.

Нет романтического героя, нужно искать другие способы сопротивления. Иные способы, которые соответствуют той цивилизации, в которой мы живем. Это технократическая цивилизация. Ее еще Кафка описал в начале двадцатого века, но до сих пор не дошло. Мы имеем дело с очень коварной системой, которая существует всюду. Что с этим делать? Это серьезный и очень насущный вопрос. И эта система влияет на всех нас.

Из книги "Два прокурора"

— Выдайте товарищу Корневу, — Генеральный прокурор теперь уже хорошо помнил его фамилию, — справку, что он был у меня на приеме. Адресуйте ее областному прокурору, в подчинении которого состоит Корнев. Да, еще... Обеспечьте ему обратный проезд из билетной брони Главного прокурора.

Корнев шел к выходу из кабинета впереди секретаря. Вышинского, учтиво уступившего ему дорогу. Пол под ним снова обрел устойчивость и твердость.

Как мог он подумать, даже только на минуту, что выдающийся своим умом и партийной принципиальностью главный руководитель советской юстиции отнесется к его сообщению с равнодушием чинуши-формалиста? Ведь он, кроме всего прочего, еще и политик, обязанный соблюдать во всех своих действиях необходимую осторожность. Даже против областных филиалов всемогущего наркомата Вышинский не может действовать сплеча. Тем более по голословному заявлению какого-то парня из провинции, пусть даже занимающего прокурорскую должность! Поэтому Генеральный не отправил в его область следственной комиссии, не снабдил его охранной грамотой, которая так бы прямо и называлась. Однако простенькая справка из канцелярии Главной прокуратуры, которую он сейчас получит, будет служить смелому доносчику именно такой грамотой. Косвенно свидетельствуя, что генеральный прокурор Союза уже знает о вопиющих нарушениях законности в области, где работает Корнев, она делала его арест только лишним подтверждением верности его доноса. Даже если преступники из областного управления НКВД уже имеют на руках подписанный ордер на арест зловредного прокурора, они вряд ли теперь дадут ход этой бумажке. Отдавая распоряжение о выдаче своему посетителю невинной с виду справки, Вышинский делал простой, но гениальный ход в том направлении, в котором Корнев ожидал от него шумных, едва ли не сенсационных действий. Но теперь он и сам понимал, что это было немыслимо со стороны опытного юриста и осторожного политика. Ведь молодой прокурор, сделавший ему искреннее, но голословное сообщение о безобразиях в своей области, мог и несколько сгустить краски, и дать известным ему фактам слишком субъективное истолкование. Другое дело, если этот прокурор, пользуясь незримым покровительством генерального прокурора, добьется немедленного освидетельствования человека, подвергнутого пыткам в следственном отделе областного Управления, и пошлет в Главную прокуратуру протокол этого освидетельствования. Тогда пусть пока отдельный, но предельно красноречивый случай из следственной практики областных органов госбезопасности, послужит поводом для более широкого обследования их деятельности. А от такого обследования всего лишь шаг к обобщающим политическим выводам.

Не хотел бы Корнев быть сейчас на месте лжечекистов из своей области, банде которых он объявил уже открытую войну. Но борьба с этой бандой предстоит, вероятно, еще нелегкая. По-видимому, входящие в нее главные тюремщики из Центральной, в которой томится Степняк, начнут придумывать всяческие проволочки с назначением арестованному медицинской комиссии. И если Корнев не сумеет настоять уже завтра утром на его врачебном освидетельствовании, то к вечеру того же дня Степняк может оказаться во внутренней тюрьме НКВД, куда доступ для представителя прокуратуры еще невозможней, чем в главную городскую тюрьму. А покуда он этого доступа добивается, арестованного могут перебросить еще в какую-нибудь тюрьму в дальнем углу области. А оттуда еще в какую-нибудь... Не исключено даже, что преступники из НКВД попытаются уничтожить следы своих деяний ликвидацией самого их носителя. Что им стоит симулировать самоубийство заключенного, например? Впрочем, вряд ли они решатся на такую крайность. Во-первых, она будет шита такими же белыми нитками, как и арест доносчика, во-вторых, труп-то нельзя уничтожить! И все же действовать надо будет с наивозможнейшей быстротой и решительностью.

– Нужно упомянуть замечательного актера Александра Кузнецова, который играет молодого прокурора и великолепно справился со своей задачей. У вас целое созвездие замечательных актеров, которые покинули Россию по политическим причинам.

– Да, и Саша, и Анатолий Белый, и Александр Филиппенко, все гениальные актеры. Мне просто повезло. С Сашей было очень интересно работать, но он же не работает, он живет там. В какой-то момент Саша мне сказал: "У меня такое чувство, что я играю вас". Я задумался.

Работать было одно удовольствие. Саша был с нами за месяц до съемок, и приезжали все актеры. Мы репетировали практически каждый день и сняли фильм быстро, за 18 дней. Невероятно быстро, но, конечно, это далось ценой усилий, и после съемок все были истощены. Слава богу, фильм получился.

– А где вы снимали?

– В Риге, в тюрьме Браса, которую Евросоюз запретил использовать как тюрьму. Сейчас это павильон и место для тренировок войск. Когда мы приехали, было очень гнетущее впечатление. Там страдали люди, и это страдание осталось. Оно вынимает из вас энергию, все выходили просто мертвые оттуда. А потом зашли художники, сделали из тюрьмы декорацию, она запахла чем-то другим. Но, тем не менее, этот дух там присутствует, и он есть в фильме.

– И присутствует тревожное предчувствие ужасного финала, который ты и так знаешь. И от этой тревоги невозможно отделаться.

– Да. И это странно. Дело в том, что мы же с вами очень многое знаем. Это знают все, кто имел советский опыт. Знают все, кто читал и как-то соприкасался, чьи бабушки и дедушки это помнят.

Но я показывал фильм тем, кто вообще не из этой культуры, не из этой цивилизации, и молодые люди не ожидали этого финала. Поэтому по-разному, мне кажется, будет фильм восприниматься в разных странах и в разных культурах. Но мы, знающие это, проходим через определенный ритуал. И, конечно, без содрогания это невозможно делать.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться