Фестиваль документального кино Cinéma du réel, прошедший в парижском центре Помпиду в 46-й раз, предложил зрителям три ретроспективы – Джеймса Беннинга, исследующего американский ландшафт, феминистки Клаудии фон Алеманн, снимающей автобиографические фильмы, и Жана-Шарля Хюэ, любителя острых ощущений. В фильме Carne Viva, снятом в мексиканской Тихуане, камеры Хюэ не боятся ни наркоманы, ни дилеры, ни проститутки, писающие в ведро, ни полицейские, стреляющие то в этих наркодилеров, то в собак, ни диджей без зубов, больной раком, ни даже мэр города по кличке Аль Капоне.
В конкурс отобрали 37 фильмов, из них 18 были французскими или сделанными в копродукции с Францией, а большая часть остальных – европейскими. Фильмы, произведенные на других континентах, оказались в меньшинстве – Европа, обеспокоенная правым политическим поворотом, зацикливается на себе и пытается отразить в искусстве причины своих тревог.
Самым коротким фильмом конкурса (6 минут) стал "Где все мои любовники?" Жана-Клода Руссо. Режиссер уже не первый год радует фестиваль своим саркастическим минимализмом. Сентиментальное название его нового фильма – строчка из песни Фреэль, звезды парижской сцены 30-х. Герой (сам Руссо), насвистывая мелодию, уходит по тропинке в лес, а потом возвращается; в этом метадействии – первооснова всех действий, как в простой мелодии – первооснова гармонии, а в любви – первооснова чувств. Деревянная лодка, невесть зачем валяющаяся в лесу, в правой части статичного кадра – метафора нашей жизни – от романтической мечты под алым парусом в начале до разбитого корыта в конце.
Исследователи – а именно исследований, для которых найдена интересная художественная форма, кураторы фестиваля ждут от документальных проектов – предпочитали, не соблазняясь актуальностью, размышлять о событиях, находящихся на временной дистанции. Возможно, поэтому украинской темы не было вовсе. А израильско-палестинский конфликт закрыли фильмы, этой формы не нашедшие, а попутно растерявшие и крупицы смыслов. Вроде "Роллер, жизнь, полет" – интимного наблюдения молодой восторженной итальянки за своим любовником из Газы, переживающим сложности адаптации и попутно катающимся на роликах; награду Loridan-Ivens Award этот фильм, скорее всего, получил исключительно из соображений политкорректности.
Самым длинным фильмом программы (216 минут) стало "Прямое действие" Гийома Кайо и Бена Рассела – детально выписанная фреска об экоактивистах движения ZAD, и он получил главный приз.
Задисты занимают земли, отведенные под крупное строительство
Американец Рассел и француз Кайо окунули зрителя в жизнь сквота задистов, живущих коммуной в 150 человек. Члены движения ZAD (Zone a defendre) знамениты на всю Францию протестами против крупных строек; правительство называет их экотеррористами. Подхватив анархический призыв к прямому действию, задисты занимают земли, отведенные под крупное строительство. Самая известная акция – против аэропорта в Нотр-Дам-де-Ланд – прошла в октябре 2016 года, тогда полиция разгромила лагерь протестующих, а некоторых арестовала. Фильм открывается сценой полицейского насилия, которую один из участников движения показывает режиссеру. Полицейские разрушают сквот и пускают газ. "Посмотрите на его лицо, – говорит активист, приближая полицейского на экране, – настоящий кинематографический злодей". Премьер-министр в 2016 году объявил, что строительство аэропорта отменяется, коммуна вернулась на насиженное место, но полиция явилась снова.
Четырехчасовой фильм Рассела/Кайо показывает повседневную жизнь сквоттеров. Они месит тесто, пашут плугом, работают на лесопилке и в кузнице – красота физического труда воспета в деталях, а реальность равна экранному времени. Это чистый и ясный мир. Добро и зло не смешиваются, а сталкиваются. Животные – друзья человека (свинью чешут за ушком, а не едят), государство – враг. Четырехчасовую фреску дробят музыкальные фрагменты – концерт бельгийских панков René Binamé, поющих про махновщину, читка марроканского рэпера и фортепьянная импровизация пианиста-сквоттера.
Медитативное погружение в жизнь коммуны не просто создает у зрителя эффект присутствия, но побуждает к действию: когда видишь финальную сцену столкновения с полицией, хочется кричать "но пасаран".
Рифмой к "Прямому действию" стал фильм "Аэропоток" – такой термин выбрал плодовитый художник-концептуалист Николя Бун для урбанистического проекта, отражающего отношения аэропорта с прилегающей к нему территорией (спойлер: отношения плохие).
Закрепив камеру GoPro на руле велосипеда, режиссер сорок минут кружил вокруг аэропорта Руасси-Шарль-де-Голль по навигатору, который все время сбивался, реагируя на противоречивые сигналы то авиадиспетчеров, то машинистов поездов (наглядное пособие, почему важно отключать вайфай в самолете).
Чем дальше в "зону", тем сложнее сталкеру и его спутникам
Сначала велосипедист едет по буржуазным пригородам, но, чем дальше в "зону", тем сложнее сталкеру и его спутникам; как говорил герой Кайдановского, "путь делается то простым, то легким, то запутывается до невозможности". Обнаруживается, например, улица-призрак с неприятным названием Сгоревшая (Rue Bruléе) – дома пустуют, а окна заложены камнями. А потом – остатки палаточного городка со сломанными стульями, разбитой посудой, изношенным ботинком и ярко-розовым пластмассовым мотоциклом, будто подающим миру сигналы SOS.
Минуя тоннели, мусорные кучи и непроходимые отрезки – велосипед в какой-то момент движется по отбойнику посреди шоссе, и это очень опасно, – камера подъезжает к Центру временного содержания для нарушителей миграционного законодательства. Среда избыточно агрессивна к человеку. Человека, кстати, в кадре нет – лишь однажды появится бегун, танцующий под барабанную дробь, но это режиссерская шутка: чужие здесь не ходят, не ездят и не бегают.
Квинтэссенцией агрессии и воронкой зла становится аэропорт, территория, огороженная колючей проволокой, опутанная проводами и обвешанная камерами наблюдения. Аэропоток бурлит энергией, но горе одиночке, отважившемуся двигаться против течения.
Свет на преступления прошлого проливает "Молчание разума" Кумьяны Новаковой, получивший второй по важности приз. Новакова – режиссер, куратор, преподаватель и социолог, – работала в архиве Международного трибунала по делам бывшей Югославии и сконструировала фильм из материалов уголовного дела.
Городок Фоча в Боснии хранит тайну
Фотографии непримечательного ландшафта и видеосъемка местности, сделанная из движущейся машины, – вот, собственно, и весь видеоряд. Это городок Фоча в Боснии. Он хранит тайну, которую раскрывает текст, набранный поверх картинки. Сначала появляется сообщение о найденном теле женщины – это отчет патологоанатома. Потом свидетельства выживших: у них нет имен, нет голосов (мы читаем стенограммы их допросов), а есть только номера, пол (женский), национальность (боснийки) и религия (мусульманки). И юридический статус: все они – жертвы изнасилований и секс-рабыни из лагерей, существовавших в период гражданской войны в 92-м году.
Солдаты и офицеры из армии Республики Сербской, пленив соседок (среди пленных было много 12–16-летних девочек) и захватив Фочу, устроили секс-лагеря в спортзалах школ и в частных домах, где содержали рабынь в антисанитарных условиях, ежедневно насиловали, а потом дарили друзьям или продавали. Еще в ходе войны Совет Безопасности ООН создал Международный трибунал по военным преступлениям в бывшей Югославии. Эксперты ООН говорили о двенадцати тысячах изнасилованных в ходе конфликта в Боснии и Герцеговине, Евросоюз – о двадцати, Министерство внутренних дел Боснии и Герцеговины – о пятидесяти. В итоге трибунал признал изнасилования во время войны преступлениями против человечности впервые в мировой истории. И осудил военных: Драголюб Кунарац получил 28 лет тюрьмы, Радомир Ковач – 20 лет (он насиловал 12-летнюю девочку), а полицейский Драган Зеленович долго скрывался в России, но в итоге был задержан; благодаря сделке со следствием он получил всего 15 лет тюрьмы.
В распоряжение Новаковой оказались 132 свидетельства потерпевших. Голоса в фильме почти не звучат (те, что есть, намеренно искажены), есть только стенограммы: международный суд был англоязычным, по-английски почти никто из женщин говорил. Поэтому фильм о молчании длится в тишине. Со зрителем говорит текст, и пейзаж под тяжестью этих слов мутирует, приобретая апокалиптические черты, как мутировала советская окраина под песню Юрия Лозы в "Грузе 200". Неприметную Фочу нельзя забыть.
Еще один фильм о возвращении имен, голосов и субъектности: "Cлова, которые скажут однажды" Рафаэля Пиллозио об алжирской войне.
Фильм начинается с пленки 1962 года, у которой пропал звук. На черно-белом видео беседуют активистки алжирского сопротивления, только что освободившиеся из тюрьмы в Ренне. Затем мы оказываемся в доме оператора, пятьдесят лет назад встречу снявшего: Янна Ле Массона уже нет в живых, а его жена зачитывает письмо, в котором тот описывает съемку. Звук, полагает Янн, вероятно, стерли братья по сопротивлению, не желая допустить эмансипации боевых подруг. Отправившись в Синематеку Тулузы, где лежат архивы Янна, режиссер находит пометку "звук утрачен навсегда" и начинает собственные поиски.
Патриархат оказывается злом пострашнее колонизации
Его фильм – путешествие в Алжир и череда попыток отыскать и опознать участниц встречи. Это нелегко, однако клубок распутывается. Звучат имена – Аиша Ашур, актриса и танцовщица, известная в Алжире в 60-е годы; Зор Зирари, написавшая в тюрьме сборник стихов; француженка Жаннмари Франсэз, примкнувшая к алжирскому сопротивлению, этот сборник проиллюстрировавшая; Зохра Селлами, журналистка, вышедшая замуж за Ахмеда Бен Белла, первого президента независимого Алжира. Черно-белая пленка прокручивается снова и снова, пока мы погружаемся в детали судеб и биографий. Девушки молоды и красивы, одной в 62-м году было всего 17. И еще они террористки и убийцы, бросавшие бомбы во французских солдат, и режиссеру это кажется героизмом. Почти все были осуждены пожизненно и освободились досрочно. Почти всех уже нет в живых. Из доживших до съемок фильма Пиллозио – 89-летняя Зохра Дриф, сделавшая политическую карьеру, ставшая адвокатом и сенатором, и Фатима Узген, снова арестованная в 80-х и еще раз отсидевшая уже при новом режиме. Так восстанавливается контекст черно-белой встречи: соратницы говорили о том, как бы прямиком не угодить в домохозяйки. Они знали, чего боялись. Этот разговор режиссер иллюстрирует хроникой женского протеста в Алжире; демонстрантки в белых абайях несут исключительно разрешенные мужчинами транспаранты: патриархат оказывается злом пострашнее колонизации. В финале с помощью сурдопереводчика женщинам вернут их речь – как знак уважения к тем, для кого свобода важнее своей и чужой жизни.
Еще один мотив, переходящий из фильма в фильм, о пейзаже, хранящем тайну, звучит в колумбийской “Лагуне солдата” Пабло Альвареса-Меса.
Пока эспелеции цветут, мир имеет какой-то смысл
Это шанс для тех, кто никогда не был в Андах, увидеть парамос, высокогорные луга, где растут эспелеции, “шерстяные” цветы семейства астровых, достигающие пяти метров. Местные называли эти цветы посланниками солнца, потому что они живут на высокогорье. По-испански название цветов звучало как Эль-Дорадо, испанцы пленились легендой, что золото спрятано в горе, и принялись искать сокровища, которых никогда не существовало. В 1810-м началось движение за независимость, и Боливар погубил на этой горе немало солдат: он обессмертил свое имя, а о них забыли. Сейчас здесь закрывают шахты, и люди останутся без работы. Историю парамос, исчезающих вместе с лесами Амазонки, рассказывают несколько закадровых голосов, их обладатели не появляются в кадре, потому что человек, бесконечно вредящий природе, вторичен. Его удел – самоуничтожение, но пока эспелеции цветут, мир имеет какой-то смысл.
Еще один конкурсный фильм сделан вопреки фестивальным канонам – здесь любят плавную и неспешную кинематографическую реальность, а любой репортажности с интервью в кадре тщательно избегают. Попытку призвать родину к ответу за убийство Патриса Лумумбы предпринимает бельгиец Йохан Гримонпрез. "Саундтрек к государственному перевороту" – эссе, лихо смонтированное из интервью и архивных съемок в пульсирующем ритме джаза. В объективе два важных года африканской истории, от обретения 16 африканскими странами независимости в 1960 году и избрания Патриса Лумумбы премьер-министром Конго до его убийства 17 января 1961 года. Хроника ураганно эмоциональна: Хрущев стучит по столу, в двери бельгийских посольств летят яйца, СССР и США ведут прокси-войну, Лумумба дружит с Хрущевым, Бельгия вооружает сепаратистов, Армстронг едет в Конго на концерт, хотя на самом деле на спецзадание – прямо как Рома Зверь на Донбасс. Такие же задания – отвлекать внимание от операций спецслужб – получали Нина Симон, Дюк Эллингтон, Диззи Гиллеспи и Мелба Листон.
Одна из главных удач фильма – его виртуозный монтаж, позволяющий с легкостью поглотить гигантский информационный объем.
Главных рассказчиков четверо – Никита Хрущев (принято считать, что он стучал по столу ботинком на заседании ООН, но фотографий не сохранилось), Андре Блуэн, соратница Лумумбы, ирландский дипломат Конор Круз О'Брайен и писатель Ин Коли Жан Бофан, автор романа "Алгоритм Конго", цитируемого в фильме. А есть еще второстепенные персонажи – агенты ЦРУ, чиновники и свидетели преступлений. Реабилитироваться в итоге приходится не только бельгийцам, но и джазменам: в фильм включен эпизод срыва заседания Совбеза ООН в знак протеста против убийства Лумумбы – заседание сорвали Эбби Линкольн и Макс Роуч, цвет джаза и совесть нации.
