После объявленной Владимиром Путиным мобилизации по России прокатилась волна протестов. Показательными стали женские акции в регионах. В Якутии, Дагестане, Кабардино-Балкарии и Тыве десятки женщин вышли на улицы, чтобы высказать свое несогласие с указом президента. Художница из Нижнего Тагила Алиса Горшенина демонстрирует, что в российском антивоенном движении участвуют представители разных народов. В серии работ "Слышу голоса России" она поместила на созданные ею костюмы фразы "Мы против войны", "Мир" и "Боль" на нескольких языках. Алиса рассказала Радио Свобода, почему решила выбрать именно такой формат антивоенного высказывания.
– В феврале я, как обычный человек, гражданка России, пыталась высказываться как могла. Сначала выходила на одиночные пикеты. А потом ушла в поле искусства, потому что для меня это понятнее и комфортнее. Я художница и всегда выражаю свои эмоции через искусство.
Есть мнение, что в России все молчат. А я хотела показать, что голоса в России все-таки есть
С начала войны у меня было очень много мыслей, и они были очень контрастными. Было очень много эмоций, чувств, информации, которую я ежедневно поглощала… И в этом многообразии того, что я видела и чувствовала, я почему-то решила сделать такой проект, который будет посвящен голосам России.
Я слышала, что есть такое мнение, мол, в России все молчат и никак [против войны] не высказываются. А я хотела показать, что голоса в России все-таки есть. И они против того, что в стране происходит. И эти голоса не только русские.
Потом я прочитала колонку [Ильи Красильщика] в The New York Times о том, что мы провалились как нация, и у меня в голове сразу возникло много вопросов. Мне было непонятно не только то, почему человек, который уехал из России, говорит от лица всех, кто там остался, но и почему в статье были выбраны именно такие формулировки про “провалившуюся нацию”. Что за нация провалилась? Для меня Россия всегда была многообразием различных народов, и я никогда не воспринимала Россию как место, где живут исключительно русские. И вот тогда я начала понимать, что важно показывать именно сейчас, что Россия – это все-таки многонациональное государство.
Эту тему я поднимала и раньше в своих работах, но тут решила добавить к этому антивоенный контекст. Хотела показать, что разные народы, разные люди по всей России не молчат. Они высказывают свою позицию и переживают по поводу всего, что в стране происходит.
Так возникли три работы из серии "Слышу голоса России". Каждую из них я делала в сотрудничестве с представителями разных народов, поскольку сама являюсь носительницей только русского языка. Я назвала этот проект словарем одного слова.
– Первая работа с текстом "Мы против войны” была, мне кажется, самой смелой. Как вы решились на эту акцию? Все-таки тогда уже появлялись новости о возбуждении административных и даже уголовных дел в отношении пикетчиков или участников антивоенных акций.
– Да, она действительно была самой опасной, самой радикальной, я бы сказала. В начале было как будто бы немного посвободнее. Казалось, что такое мое высказывание, во-первых, точно уместно, а во-вторых, достаточно безопасно. Я следила, конечно, за тем, за что людей задерживают, но мне как будто бы везло. Я вышла на антивоенный пикет, потом уже прочитала, что в других городах людей, вышедших с пикетами, задерживают. Потом я сделала антивоенную нашивку на одежде, прошлась по городу в ней. А через несколько дней прочитала, что и за это теперь тоже задерживают.
Первая работа получилось наиболее радикальной, потому что у меня тогда было много гнева и ненависти
Я постоянно находилась в поиске наиболее безопасной формы протеста, потому что понимала, что на свободе я буду полезнее. Тогда я и поняла, что высказывание на разных языках – как раз такая форма, потому что она не считывается как что-то антивоенное. Когда я делала первую акцию: поднялась на Лисью гору – главную достопримечательность моего города – в черном костюме со шлейфом с надписью "Мы против войны", я выглядела со стороны просто как художница, у которой на одежде написаны какие-то непонятные слова.
Позже я сделала еще две работы в рамках этого же проекта. Сначала собрала слово "Мир" на языках разных народов России и сделала костюм белой птицы. Это было уже более мягкое высказывание, но в тот момент мне хотелось произнести именно это слово.
Каждая из трех работ характеризует изменения в моем состоянии относительно того, что за это время происходило в стране. Например, первая работа получилось наиболее радикальной, потому что у меня тогда было много гнева и ненависти. Когда я создавала вторую работу с надписью "Мир", я ощущала отчаяние и усталость. Это была своего рода мольба о мире.
Третья работа из этой серии выполнена не в технике костюма. Я сшила анатомическое сердце и на нем разместила слово "Боль" на разных языках народов России. Тут я попыталась прожить еще одно свое состояние: это уже не отчаяние, а перманентное ощущение боли, которое, я думаю, испытывают сейчас многие.
– Планируете продолжать эту серию работ?
– У меня процесс создания работ устроен таким образом: когда образы приходят в голову, я их воплощаю. Сейчас пока мне не приходит в голову никаких идей для работ в таком формате. Мне пока хочется как-то отрефлексировать опыт того, что я создала эти работы. Хочется разобраться, правильно ли я все делаю и уместен ли такой формат высказывания сейчас.
– А про какие-то другие формы художественного высказывания на антивоенную тему не думали?
– Я бы не сказала, что мои работы именно антивоенные. Я бы назвала это просто искусством, которое отражает мои чувства. Это привычный для меня формат. Я говорю через свои работы всегда о том, что меня волнует. Естественно, когда война, как цунами, ворвалась в феврале в нашу жизнь, на меня это тоже сильно повлияло.
С начала войны я обросла только теми людьми, кто разделяет мою позицию
Одна из последних моих работ – "Руки опускаются". Она возникла после серии “Слышу голоса России”. Образ там абсолютно понятный, и его легко соотнести с происходящим в стране: у людей опускаются руки. Но работа эта все-таки именно обо мне. У меня опускаются руки. И чтобы показать то, что я сейчас испытываю, я сшила костюм с огромными руками, которые я как будто бы тяну за собой по земле.
– Какую реакцию получаете на свои работы, когда публикуете их в соцсетях?
– В основном положительную. Те, кто помогал мне с переводом слов, говорили, что им было очень приятно: они ощущали некую причастность к созданию этих работ. Кроме того, я получила много сообщений от людей, которые писали, мол, их очень порадовало, что они увидели надпись на своем родном языке – для них важно, что этот язык таким образом подсвечивают. Некоторые, правда, обижались, что я их язык в свою работу не включила. Но, так как я не владею никакими языками, кроме русского, я бросала клич в соцсетях, когда мне нужен был перевод какого-то слова, и все те переводы, которые мне прислали, в итоге я в свои работы и включала.
– А как отреагировали друзья и родственники на эти ваши работы?
– По-разному. Друзья в основном поддерживали. С семьей у нас нет взаимопонимания по этому вопросу. У нас мнения разделились после начала войны, поэтому я стараюсь лишний раз не заводить эту тему. Единственный раз, когда мы все-таки про мою протестную активность говорили, так это после суда по моему административному делу. Мама узнала об этом, потому что многие местные СМИ про это писали.
Административное дело мое никак не связано с моими работами. Оно относится к акции "Женщины в черном", которую анонсировало "Феминистское антивоенное сопротивление". Я выходила на нее после того, как начала создавать серию работ "Слышу голоса России". В моем деле написано, что я стояла в черной одежде с белой розой, и на розе была написана фраза "Мы против войны" на чувашском и татарском языках. Я маме в общих словах про это и рассказала. Она, конечно, за меня сильно переживает.
Но все-таки сейчас я пытаюсь быть с теми, кто меня поддерживает. С начала войны я обросла только теми людьми, кто разделяет мою позицию, и стараюсь держаться поближе к ним. Мы все на одной волне, и это очень помогает и поддерживает.
– Вы говорили, что перед тем, как создать серию работ "Слышу голоса России", отслеживали, кого и за что задерживают в России, и тогда антивоенный протест с использованием фраз на языках разных народов казался вам еще достаточно безопасным. Как это ощущается сейчас?
– У меня ощущение, что сейчас стало чуть свободнее. Возможно, у меня такие чувства возникли, потому что я живу далеко от центра России – в Тагиле. В феврале, когда начали только появляться баннеры с буквами Z и V, наш город не стал исключением, он тоже весь ими оброс. Сейчас же эти баннеры убрали. Я не знаю, как обстоит дело в других городах и с чем это связано. Может быть, просто деньги закончились на аренду билбордов. Но дышать стало как будто бы легче.
Хочется, чтобы все было искренне, потому что я все-таки не конвейер антивоенного искусства
У меня, конечно, нет никаких иллюзий. Я понимаю, что, если где-то что-то сказать против войны, к тебе придут. Но я не думаю, что это может заставить меня замолчать. Я пока не знаю, что я буду делать дальше – у меня пока нет готовых образов для создания новых работ.
Я понимаю, что мои работы разошлись по соцсетям. Мне постоянно пишут журналисты, хотят приехать поснимать, как я создаю антивоенное искусство. Я для них интересный инфоповод: художница из глубинки, которая протестует против войны. Я же себя антивоенной художницей не ощущаю, и мне не хочется создавать работы, просто для того, чтобы забить собой инфополе. Хочется, чтобы все было искренне, потому что я все-таки не конвейер антивоенного искусства, а просто человек, который что-то чувствует и делится этим.
