Художница и фемактивистка Дарья Апахончич, которую российские власти в декабре 2020 года внесли в список "СМИ – иностранных агентов", после 24 февраля отказалась ставить "иноагентскую" плашку на свои публикации в соцсетях и отправила два отчета в Минюст, разместив на них антивоенные рисунки. Таким образом она решила выразить свое несогласие с войной в Украине. Дарья, которая сейчас живет в Тбилиси, рассказала Радио Свобода, почему решила выбрать именно такой формат антивоенного высказывания:
– Связано это было в первую очередь с тем, что мир кардинально изменился после 24 февраля. И в изменившемся мире тоже нужно как-то реагировать на происходящее. Потому что та игра, в которую нас заставляет играть государство, приписывая нам роли "агентов", которые якобы действуют в интересах каких-то государств, не имела смысла и раньше – это дискриминация в чистом виде.
Пока меня не спросят про статус "иностранного агента", я об этом и не думаю
Но раньше перестать ставить "иноагентскую" плашку мне не позволял тот факт, что у меня осталась в России квартира и было желание вернуться в страну в какой-то момент. Когда началась война, я поняла, что мои личные проблемы и страхи – что будет, если я перестану отмечать свои посты как посты, созданные "иноагентом", – это ничто по сравнению с проблемами жителей и жительниц Украины.
– Но пока никаких претензий к вам со стороны Минюста не было?
– Вроде бы нет. Но тут так просто и не узнаешь об этом. Только если в суд вызовут или в розыск объявят. Пока ничего такого не произошло. Возможно, штрафов не было, потому что я публикую свои посты в фейсбуке и инстаграме, а фейсбук же считается экстремистским на территории России. Может быть, после соответствующего решения суда сотрудники Минюста не обязаны там посты проверять.
Если честно, пока меня не спросят про статус "иностранного агента", я об этом и не думаю. Уже и забыла, что я "иноагент". После 24 февраля какая-то совсем другая жизнь у меня началась. Не то чтобы меня это совсем не беспокоит, но когда живешь в другой стране и занимаешься своими делами, то, что тебя в России какая-то группа сумасшедших людей называет "иностранным агентом", уже особо и не задевает. Теми "иностранными агентами", кто остался в России, это, конечно, совсем по-другому переживается.
– Раньше в интервью вы говорили, что ставите "иноагентсткую" плашку в том числе потому, что хотите вернуться в Россию и видите такой сценарий для себя в будущем. Как повлияло начало войны на это желание?
Хочется увидеть однажды Россию свободной от всех этих престарелых параноидальных коррупционеров
– Я все еще, конечно, хочу вернуться в Россию. Сколько бы лет мы ни находились в эмиграции, мы все равно не получим другой идентичности. Это так не работает. Мы, выросшие в России, все равно навсегда останемся выросшими в России. Конечно, мысли о возвращении есть, но возвращаться в тот небезопасный мир, который там сформировался сейчас, я не могу. Иногда люблю помечтать: мол, возвращаюсь в Москву, а там все нормально. Уж очень хочется увидеть однажды Россию свободной от всех этих престарелых параноидальных коррупционеров. Но кажется, это произойдет не очень скоро.
– Помните, как узнали про начало войны 24 февраля? Какие чувства вызвала эта новость и последующие за ней антивоенные протесты по всей России?
– Помню, что стало сразу понятно, что началась действительно полномасштабная война. Против войны в России выступают, к сожалению, все-таки низовые активисты, поэтому их протест ни на что глобально не влияет. Не было никогда такого, чтобы низовой протест привел в России к смене власти. Мы выходили на демонстрации и после 2014 года, организовывали антивоенные фестивали, выставки. К сожалению, это все не привело к массовому расширению антивоенного движения в Россию. Поэтому первая мысль, которая 24 февраля появилась: почему же я не делала больше?
Потом прошло какое-то время, я начала думать, что в какой-то момент могла все-таки сделать больше, и пришла к выводу, что, наверное, не было такого момента. В России активистов, активно выступающих против войны, всегда было не так много. При этом они вынуждены заниматься еще и другими вопросами: правами ЛГБТ-персон, выборами… А еще им нужно учиться, работать, кормить семью.
Политические высказывания помогают оставаться в контакте со своей совестью
И в общем-то, тогда складывается пазл: мы действительно протестовали, наверное, мало, но протестовали как могли. От ответственности своей я нисколько, конечно, не отказываюсь, но и закрыть глаза на истинное положение дел тоже не могу. А положение дел такое: нас – антивоенных активистов – в России, правда, очень мало, и в России все еще нет ничего похожего на демократию.
– В апреле вы отправили в Минюст отчет как "иноагент", разместив на нем антивоенные картинки. Как пришла идея именно таким образом высказаться против войны?
– Я с самого начала [когда меня только объявили "иностранным агентом"] хотела что-то подобное сделать – я же художница. Но я пошла на определенный компромисс: не хотелось сразу оказываться вне закона. Когда началась война, я сначала вообще забыла про этот отчет. Меня кто-то спросил, отправила ли я его, и я подумала: это же хорошая возможность для прямого высказывания, условного диалога с властью. И этой возможностью я решила воспользоваться. Поскольку каждое политическое высказывание обладает целительным свойством, помогает оставаться в контакте со своей совестью.
Потом прошло три месяца, и я нарисовала антивоенные рисунки на следующем отчете в Минюст. И пока власть не сменится, планирую продолжать это делать.
– Как реагировали ваши знакомые, подписчики в соцсетях, когда вы опубликовали свой отчет в Минюст с антивоенными картинками?
Раньше была иллюзия: громкие посадки помогают просыпаться гражданскому сообществу
– Мне написало много незнакомых людей. Этот отчет даже представили на какой-то выставке. Для меня это все иллюстрирует лишь то, что людям не хватает простых и понятных политических высказываний. К сожалению, сейчас поле для таких высказываний полностью зачищено в России. Многие активисты в тюрьме, эмиграции, кто-то подвергается политическому преследованию. Ну и в целом создавать что-то в России становится страшно. Один раз оштрафуют, второй раз оштрафуют, потом с обыском придут – и уже не хочется активизмом заниматься. Понимаешь, что ты в одном шаге от тюрьмы.
Пользы в том, чтобы сидеть в тюрьме, нет никакой. Раньше была такая иллюзия, что громкие посадки, громкие аресты помогают просыпаться гражданскому сообществу. Есть ощущение, что сейчас это уже не работает.
– Какие еще вы использовали формы для антивоенного высказывания, помимо размещения антивоенных рисунков на отчетах в Минюст?
– Я немного помогала [гражданской активитске] Варе Михайловой организовывать антивоенный аукцион в Тбилиси. Мы продавали объекты искусства, активистские артефакты и собрали тогда много денег – около трех тысяч лари (примерно тысячу долларов), которые перевели украинским помогающим организациям.
Кроме этого, я стараюсь всегда ходить на митинги или антивоенные акции у [российского] посольства в Тбилиси. Но больше занимаюсь с украинскими детьми. Раз в неделю провожу для них воркшопы: мы делаем с ними сказочную мастерскую. Читаем сказки, смотрим, как они построены, рисуем. Я на диктофон записываю те сказки, которые они придумывают, и готовлю к изданию книжку с этими сказками. Мне это очень нравится, потому что, когда смотришь на детей, которые продолжают творить и фантазировать, как они чинят этот поломанный мир, появляется какая-то надежда.
