В новом выпуске подкаста "Зарубежье" – председатель Союза русскоязычных писателей Израиля Марк Котлярский и стендап-комикесса Ася Явиц

Иван Толстой: Наш первый собеседник сегодня – тель-авивский прозаик, драматург и публицист Марк Котлярский. Бакинец по рождению и по первым своим журналистским опытам, Марк Котлярский с начала 80-х годов жил в Ленинграде, много печатался в периодике, а с 1990 года переехал в Израиль. Был ведущим репортером газеты "Вести", пресс-секретарем партии "Наш дом – Израиль", выпускал прозу и публицистику в Израиле, но не терял связей и с Петербургом, где продолжали выходить его книги. Сегодня Марк Котлярский – председатель Союза русскоязычных писателей Израиля.

Марк, вы каждый раз начинали свою жизнь заново – и в Советском Союзе, и здесь, в Израиле. Где удобней и эффективней начинать заново?

Марк Котлярский: Я думаю, что неважно где, важно как. Если ты настроен на перемены, если ты понимаешь, что тебе надо начинать с нуля. Да, было сложно, конечно, но в Израиле это сопротивление материала, которое приходилось преодолевать, это сопротивление среды дало колоссальный толчок, и, может быть, благодаря этому я стал писать серьезные вещи, серьезную прозу.

Иван Толстой: Вы сейчас возглавляете Союз писателей русскоязычных?

Марк Котлярский: Да, я с января стал председателем Союза русскоязычных писателей.

Иван Толстой: Что это за организация?

Марк Котлярский: Вообще, она возникла лет 50 тому назад, когда два человека, говорящих на иврите, но с русскими корнями и пишущих по-русски, подумали, что было бы неплохо попытаться объединить писателей, которых тогда было, как вы понимаете, два с половиной человека.

Потом, в 70-е годы, людей стало намного больше, можно назвать Давида Маркиша или Михаила Генделева, известного очень многим прекрасного поэта, Союз писателей разрастался. Сейчас, по моим данным, в него входит 300–350 человек. Честно говоря, учитывая тот факт, что сейчас другое время – интернет, виртуальное пространство, – Союз писателей очень сложный организм, и я, когда меня выбрали, стал думать, что можно сделать для того, чтобы эту организацию оживить.

Если в 90-х годах, когда не было интернета, можно было проводить массу мероприятий, мы проводили семинары, к нам приезжала в гости масса людей, тот же Евгений Рейн, из ПЕН-клуба кто-то приезжал, то сейчас люди разобщены, многие постарели. Хотя сейчас человек двадцать ко мне обратились из последней волны репатриировавшихся в связи с войной, причем очень многие люди, которые печатались, издавались.

И я хочу как-то оживить этот организм, но уже на новых началах, направлениях, мероприятиях. Не знаю, насколько у меня это получится, это сложный процесс, прошло несколько месяцев с моего назначения, и я нахожусь только в самом начале пути, но очень хотелось бы, чтобы получилось. Все-таки пишущий человек нуждается в поддержке, особенно если он находится вне пределов языка.

Тем не менее, у нас огромное количество русских СМИ, электронных СМИ, в частности, есть литературные журналы. Очень популярный журнал "Артикль" Якова Шехтера, журнал "Зеркало", которым руководит Ирина Врубель-Голубкина вместе со своим мужем Михаилом Гробманом, прекрасным художником. Этот журнал аккумулирует все, что касается модерна.

У нас опять стали появляться книжные магазины русские, потому что одно время они стали исчезать. В разгар эмиграции, в середине 90-х годов, было порядка 700 русских магазинов книги по всей стране. Сейчас очень многие закрылись, но сейчас появился новый магазин "Бабель", который продает франшизу по городам, возникло уже четыре или пять магазинов "Бабель" по всей стране. И люди, которые сейчас приехали, вдохнули новую жизнь в культуру, появилась "движуха", как говорят, есть очаги культуры, где все это происходит.

Скажем, бывший музей диаспоры, который сейчас называется "АНУ", – там постоянно проходят мероприятия, люди выступают, фильмы показывают, все, что связано с российской культурой, – там. Это на территории Тель-Авивского университета находится. Так что я бы сказал, что жить в Израиле интересно.

Иван Толстой: Марк, если представить себе такую безумную фантазию: собирается первый съезд русскоязычных писателей Израиля, ему будет что обсудить? Что будет темой пленарного доклада? Простите за ужасные советские реминисценции, но съезд писателей – это вообще советская реминисценция. Но что могло бы быть, что волнует больше всего писателей здесь, в Израиле?

Марк Котлярский: С точки зрения чисто бытовой – безусловно, желание издаваться. Не так просто издаваться, у нас нет издательств, которые издают книги за свой счет, в основном это за счет авторов, спонсоров, субсидий, грантов. Хотя сейчас, в связи с тем, что пришла большая волна, издательства получили второе дыхание.

Второе, если говорить о такой заветной мечте, то наверняка стоял бы вопрос о каких-то конкурсах, о которых они все помнили по прошлой жизни, которые были бы как-то денежно обеспечены.

Ну и третье, многие хотят быть переведенными на иврит. Для этого тоже надо обладать какими-то финансовыми средствами. И я думаю, что это три вопроса, которые стояли бы на повестке дня, если бы состоялся первый съезд русскоязычных писателей. Что-то такое грядет, возможно, что вы и правы.

Я как-то разговорился с израильским писателем Бен-Ционом Томером, он сам из Польши, знал русский язык, прекрасно переводил Мандельштама и Пастернака на иврит, мы с ним были на одном семинаре, который проводил Союз русских писателей, он мне сказал: "Я не могу понять, почему вас, русских писателей, так тянет в колхоз? У нас есть какой-то союз, но он формальный, мы как бы каждый сам по себе". Я говорю, видимо, это тоска по прежней жизни. В чем-то он, наверное, прав. Тем не менее, мне звонит огромное количество людей с вопросами, когда мы проведем какой-то семинар. Жажда общения и самовыражения все-таки не дает покоя.

Иван Толстой: Марк, вы – председатель молодой, тем не менее, за эти несколько месяцев вы успели кого-нибудь принять в Союз?

Марк Котлярский: Да. Во-первых, ко мне обратилось человек пятнадцать вновь прибывших, люди состоявшиеся, со своими книгами и печатавшиеся. И, во-вторых, еще пару человек, о которых я знаю сам, что они достаточно талантливые люди. Мой друг, например, Марк Горин, журналист и писатель, издал свой роман, двухтомник, посвященный 1960–70-м годам, он учился во ВГИКе на сценарном факультете. Для него это дебют, хотя ему уже 75 лет. Роман очень интересный, потому что во многом раскрывает ту журналистскую среду 1960–70-х годов.

Драматург Григорий Коковкин, чьи пьесы шли во многих городах и странах, он тоже приехал, звонил мне. Наш Союз писателей – это не дача в Переделкино, не писательский фонд или писательская поликлиника, требования достаточно несложные: профессионализм и наличие каких-то книг.

Кроме того, сейчас приехал интересный московский драматург Артур Соломонов, я хочу его тоже принять, у него сейчас пьеса "Как мы хоронили Сталина", которая идет просто по всему миру с колоссальным успехом. У нас с ним есть идея проекта под названием "От нуля до постановки", можно провести конкурс среди драматургов приехавших для определения победителей и постановки этой пьесы каким-то театром.

У нас есть с десяток театров, которые играют только на русском. Поэтому жизнь достаточно любопытная у нас.

* * *

Иван Толстой: Ася Явиц – так зовут гостью нашего подкаста. Ася недавно приехала в Тель-Авив из Петербурга. У нее не самая частая в жизни профессия – стендап-комик или комикесса, как она сама себя называет.

Как же так получилось, что вы сделали "стендап" и отправились в эмиграцию?

Ася Явиц: Израиль – это не совсем эмиграция, хотя есть черты эмиграции в этом процессе. У меня здесь огромная семья, мы приехали в дом моей тети Розы, а в холодильнике нас ждал борщ, потому что мой младший ребенок первое, что спросил, когда мы сказали, что едем в Израиль: "А там есть борщ?" И когда тетя Роза узнала, она сказала: "Так конечно! Весь вопрос только какой, потому что я умею готовить три вида".

Все мы жили в квартире моей сестры какое-то время, потом дядя помог нам найти классную машину. И дело даже не в количестве родственников, а в самом факте, что сейчас в Израиле идут протесты, я могу взять флаг Израиля, который у меня есть огромного размера дома, пойти с флагом страны, гражданкой которой я являюсь, петь гимн этой страны и испытывать одни сплошные приятные эмоции. Это все-таки не очень похоже на эмиграцию.

Иван Толстой: Вы уже гражданка Израиля?

Ася Явиц: Мы сразу, в аэропорту получили документы, потому что мы прошли проверку в России.

Иван Толстой: Какая была мотивация уехать?

Ася Явиц: А у вас какие-то другие новости за окном были? Нет, я знаю, что у всех разная.

Иван Толстой: Масса людей, наших друзей, которых мы уважаем, они остаются в России. Мало ли какие причины.

Ася Явиц: Стендап – это очень публичная творческая деятельность, плюс у меня давно есть достаточно популярный телеграм-канал, и в целом я люблю высказывать те мысли, которые зарождаются у меня в голове, прямым текстом. Ну, не совсем прямым, потому что я еще шучу на эту тему, но в этом смысле иносказательном, а не в том смысле, что я люблю сидеть, молчать и тихонько перебирать крупу.

И при этом, честно сказать, я родилась в Петербурге, ходила в школу и не то чтобы меня жизнь готовила к тюрьме. Поэтому сочетание этих двух факторов навело меня на мысль, что если я хочу когда-либо заниматься творчеством, причем творчеством в чистом виде, которое не было бы ограничено страхом, то надо уехать. И плюс банальный страх в конце февраля 2022 года, что мужа заберут. Хотя у него минус семь.

Иван Толстой: Кому это мешает?

Ася Явиц: Я очень хотела, чтобы он сразу куда-то улетел, а мы за ним, но он говорит: "Если меня заберут, я знаю английский, я пару месяцев буду учить сына какого-нибудь военкома английскому, а ты одна с двумя детьми умрешь сразу".

Иван Толстой: Ну и шуточки у Ивана Ивановича вашего!

Ася Явиц: Так он тоже стендап-комик, мы оба этим занимаемся. Поэтому мы решили, что подождем виз в России. Дождались и улетели.

Иван Толстой: Ощущаете ли вы себя в зарубежье? Наша программа называется "Зарубежье", во всех смыслах этого слова, это могут быть польские эмигранты в Аргентине, нигерийцы в Осло…

Ася Явиц: Я чувствую себя дома.

Иван Толстой: То есть эту морковку можно было там вырвать и посадить здесь без потерь?

Ася Явиц: Ну, как сказать без потерь. Если ты собираешь пазл на столе или на полу и потом тебе надо его переложить, ты так подкладываешь газетку, тащишь, тебе хочется, чтобы ни один кусочек не потерялся, ты так идешь медленно, очень аккуратно, но они, конечно, все равно падают. Вот у меня было желание вот так перенести свою жизнь целиком, потому что вроде как получалось, что саму жизнь я просто взяла с собой, профессионально получилось, я здесь нашла классный стендап-клуб, очень прикольные ребята, я здесь выступаю.

Иван Толстой: На каком языке?

Ася Явиц: На русском и английском. И я один раз выступала на иврите, потому что я как проклятая учу иврит уже больше года, мне очень нравится, плюс у меня так вышло, что у меня хорошая способность к языкам. А может быть, дело в том, что мне нравится процесс и мне не хочется бросить, но так как я чувствую себя как дома, и так как я еврейкой себя чувствовала всегда, мне прикольно, что я начинаю понимать какие-то фразы из Танаха, какие-то выражения. Я иду по улице и понимаю, о чем мама кричит ребенку. Это очень подстегивает, когда ты учишь язык, потому что это открывает перед тобой очень много каких-то классных душевных возможностей.

Иван Толстой: А интересно, тип юмора чуть-чуть видоизменился при пересечении границы?

Ася Явиц: Я не думаю, что я стала шутить иначе, я думаю, что, конечно, у меня изменится список тем, потому что темы первично зависят от того, что у тебя происходит в жизни. У меня в жизни происходит обустройство быта, изучение языка. Конечно, я не шутила об этом два года назад. Плюс еще они варьируются от аудитории к аудитории.

Я недавно выступала на девичнике, где были в основном люди, которые приехали в 90-е, и я составила программу, в которой я буду шутить под них, понимая, что вся эта история про свежеприехавших – это им не настолько больно, им это не настолько будет актуально и смешно. Я им просто готовила свой доотъездный материал – про материнство, про отношения, про свадьбы. А когда ты выступаешь на зал новых репатриантов, то самая острая боль – это то, что происходит сейчас. Поэтому, конечно, я рассказываю про работу, материнство и отношения с мужем, но это всегда имеет некоторый флер недавней приехавшести.

Иван Толстой: У вас есть какие-то трения с людьми, которые разделили вашу судьбу и тоже приехали вместе с вами? Вы все понимаете друг друга? У вас сложился такой круг?

Ася Явиц: Да. В конце марта прошлого года я случайно увидела в фейсбуке пост девушки, которую я не знала, которая сказала, что у нее возникла идея сделать в Израиле лагерь для детей: детей из Украины, только что приехавших, детей из России и детей, которые давно живут в Израиле. Это было бы место, где дети могли бы подтянуть иврит, чтобы они не были в таком ужасе, а во-вторых, немножко психологически адаптироваться. И она ищет единомышленников. И я, находясь в полном раздрае от того, чем мне заниматься в этой малорадующей реальности, написала, что, да, я с удовольствием. И мы начали с ней делать лагерь, который в результате прошлым летом вырос.

У нас было 60 детей, нас полностью поддержал Сохнут, мы на три недели смогли бесплатно всех этих детей пустить. У нас была команда из 24 преподавателей. И вот эта тусовка из преподавателей и частично родителей детей, которые тоже приходили нам помогать – просто резать овощи, провести детям занятие по стартапам, провести занятия по глине. И у нас сложилась такая тусовка из тех, кто понимает, почему очень важно помочь и что помощь – это то, что помогает тебе самому в этой ситуации раздрая, это та база, на который я нашла очень много единомышленников, мы с ними до сих пор общаемся. И потом мы сделали еще несколько лагерей.

Иван Толстой: Интересно, а новые эмигранты из Украины, много их попадается вам?

Ася Явиц: Во-первых, одна из моих самых близких подруг сейчас – это девушка, которая уехала 15 февраля из Украины, очень умная подружка. Это не то что ей очень повезло, ей знакомые сказали, что буквально неделя или две. И она им поверила. Я поняла, что в то время было много знакомых, которые говорили, но она в то время решила: у меня двое детей, я не буду проверять. Там эвакуировали израильское посольство, и она решила, что я лучше посижу в Варшаве или где-нибудь и подожду. Она загрузила полную машину и уехала.

Мы приехали и исходно жили в Беэр-Шеве, я там общалась с другой девушкой из Одессы, у нее уже трое детей. Она была сильно беременная, но муж не смог уехать, потому что может уехать мужчина с тремя детьми, а тогда у них было две. И за то время, что она переезжала из Молдовы в Польшу, потом в Израиль, она успела родить.

Иван Толстой: А вообще Израиль – это распространенное направление для эмигрантов из Украины или больше они едут в Европу?

Ася Явиц: Еврейских эмигрантов?

Иван Толстой: Из Украины вообще, ведь в Израиль не обязательно евреи едут.

Ася Явиц: Вообще, в Израиле есть официальный статус беженца, но он, по-моему, доступен только людям из Эритреи, а мои украинские друзья, которые не евреи, у них нет статуса беженца, у них статус туриста, они там его подтверждают, у них есть право на работу, но это специфические условия, и в Европе это и получить проще, и жить проще. И те мои знакомые из Украины, которые не евреи, они здесь потому, что у них здесь родственники.

Иван Толстой: Много ли таких удачников, как вы, которые чувствуют себя и в этой грядке так, как чувствовали там, в России? Много ли везунчиков вашего типа?

Ася Явиц: В моем окружении – да, потому что подобные люди часто общаются с подобными. Но я вижу, что, к сожалению, мало. Видимо, у меня неистребимый оптимизм, который не позволяет мне впадать в уныние. Мне действительно нравится Израиль. Но я вижу, что людям тяжело, им нужно больше времени на адаптацию, больше времени, чтобы свыкнуться с тем, что не пойми с какой стороны тетрадку читать, что его таки надо учить, что английского недостаточно, что в школах совсем другая система.

Про Израиль говорят, что это бюрократический ад. Действительно, очень тяжело решать всякие вопросы, даже на стадии подачи на визу, даже если у тебя абсолютно идеальные документы, как были у меня, они просто лежали сложенные в папочке. Мы заполняли эту анкету, она не отправлялась, ее надо было сжимать, она опять не отправлялась… Мне муж говорит: "Ась, мы будем так счастливы в Израиле!" И каждый раз, когда что-то не получается, мы друг другу говорим: "Мы будем так счастливы в Израиле!" Особенно сегодня утром, когда у нас на кухне вылупились муравьи в косяке, который муж чинил, когда мы въехали. Они за это время его проели и стали вылупляться по одному, причем с бешеной скоростью. Крылатые муравьи.

Иван Толстой: Муравьи-пегасы.

Ася Явиц: Муж пошел, купил химическое средство "Экономика", чтобы их травить, и поставил меня с пылесосом ручным, чтобы каждого, который вылупляется из щели, я засасывала в пылесос. Я стою и говорю: "Ваня, мы так счастливы в Израиле!" А он отвечает сверху, со стремянки: "Да, да". И тут у него падает эта банка с "Экономикой".

Я думаю, что поскольку мы стендап-комики, мы привыкли к тому, что это основной тип комического персонажа – чем хуже, тем лучше. Поэтому мы воспринимаем любую жизненную сложность как "о, прикольно!". Во-первых, об этом можно рассказать, а во-вторых – какая разница, что во-вторых?