Моей подруге приснился страшный сон: ее квартиру наводнили эмигранты из России, и она вся уставлена раскладушками.
За первые 19 лет XXI столетия из России уехало от 1,6 до 2 миллионов человек. Всплеск пришелся на период после 2012 года, когда Владимир Путин вернулся в кресло президента и начал закручивать гайки. После начала войны с Украиной к этой цифре добавилось, по разным оценкам, от 600 тысяч до 1,3 миллиона. Средний возраст этих новых эмигрантов – 30–45 лет. У них, как правило, есть высшее образование, и они готовы менять специальность.
Многие новые эмигранты надеются вернуться, а многие уже вернулись – как правило, по чисто бытовым причинам. Они даже избегают слова "эмиграция", в котором чудится что-то бесповоротное, необратимое. Они называют свой отъезд релокацией. Это слово пока отсутствует в академических словарях русского языка.
Тогда изгнанникам сочувствовали. Сегодня их в лучшем случае терпят
Первая волна русской эмиграции тоже поначалу сидела на чемоданах. Но довольно скоро поняла, что обустраивать ей надо не Россию, а свою собственную жизнь в изгнании. Ситуации несопоставимы. Тогда изгнанникам сочувствовали. Им помогали правительства. Сегодня их в лучшем случае терпят, как терпели беженцев из Третьего рейха. Нужно самим заново вставать на ноги. Многие это и делают. Интернет полон историями адаптации новых эмигрантов. "Через полтора месяца я получила диплом сварщицы", – говорит уехавшая в Литву Юлия Давидович, в прошлом журналист, бутафор и гример. Андрей, бывший ресторатор, осел в Португалии и организовал там бизнес по починке бытовой техники, ремонту и клинингу. Юлия и Андрей потеряли в статусе, но выиграли в самоуважении.
Покинули страну многие деятели шоубизнеса. Публики у них сильно поубавилось. Вписаться в западную индустрию развлечений удается далеко не всем. В первые же недели войны из России уехало не менее 150 журналистов. Сегодня эту цифру надо, вероятно, удвоить, если не утроить. Они тоже лишились значительной части своей аудитории.
Профессиональных оппозиционеров среди релокантов, вероятно, несколько десятков, но они самые заметные. В глазах западных политиков и западного общественного мнения они олицетворяют непутинскую или антипутинскую Россию. Они как раз профессию менять не собираются. На своих форумах они много и красиво говорят о том, как обустроить Россию будущего. Но когда и как придет это будущее и позовут ли их обустраивать Россию?
Самообольщению первых месяцев войны, когда многим казалось, что режим рухнет под давлением санкций и военных поражений, приходит конец. Надо привыкать к мысли о том, что изгнание надолго. Многие из уехавших общественных деятелей просто не могут вернуться, пока существует режим. На них или заведено уголовное дело, или уже вынесен заочный приговор, или они объявлены в розыск. Это билет в один конец.
Нам всем мешает комплекс эмигранта, который в глазах оставшихся всегда был чем-то вроде дезертира. Пассажир "философского парохода" философ Федор Степун, задумавшись в свое время над подобными обвинениями, написал статью "Родина, отечество и чужбина", в которой провел строгую грань между первыми двумя понятиями. "Тоскуя о своей родине, – пишет Степун, – всякий человек прежде всего тоскует по образу своей земли: по ее восходам и закатам, по ее горизонтам и дорогам, по ее рекам и песням, по ее безбрежным долинам и горным цепям, по ее древним городам и тихим деревням, по запахам ее лесов и полей". Кроме того, родина – это культурное наследие. Отечество – это государство. Степун цитирует Вольтера: "Отечество возможно только под добрым королем, под дурным же оно невозможно". И продолжает: "Возможность перемены подданства проливает новый свет на глубокое различие между родиной и отечеством".
Заочно арестованный Басманным судом кинопродюсер Александр Роднянский утверждает: "Эта волна эмиграции будет самой успешной в истории России". И рисует радужную картину трудоустройства российских режиссеров, актеров и драматургов на Западе. Но он называет имена людей первого ряда, уже получивших известность в Европе: Кирилл Серебренников, Дмитрий Черняков, Тимофей Кулябин. Они действительно не пропадут. Но их менее именитым коллегам придется туго.
Объявленная иноагентом Линор Горалик на вопрос "Есть ощущение сходства этой эмиграции с той?" уверенно отвечает: "У меня нет. Потому что есть интернет и связность очень высокая". Это иллюзия, самообман. Мы уже наблюдаем успешные попытки отрезать российского пользователя от всемирной сети. Да и оторванность от России неизбежно сказывается и на информационном продукте, и на его восприятии – это то, что Василий Гатов называет "потерей релевантности". Но если аудитория в России сокращается, уточняет он, то зарубежная растет.
Пришло время новых "русских сезонов"
Так, может быть, вместо политического прожектерства стоит направить свои силы и ресурсы на обустройство этой самой релокации, России в изгнании? Никаких "корней" мы с отъездом не потеряли. Корни русской культуры были и есть на Западе. В ХХ веке русская культура сохранилась, выжила и приумножилась только благодаря диаспоре.
Пришло время новых больших русских культурных проектов за рубежом, новых "русских сезонов". Стыдно сказать: во всей Америке нет приличной русскоязычной газеты, не говоря уже обо всем остальном. Совершенно согласен с историком Василием Жарковым, который пишет: "Будущее свободной России возможно только для наших правнуков, но создавать его надо уже сейчас". Он называет этот проект "Русским Сионом". Его краеугольным камнем должны стать русские университеты на Западе.
Кадры есть. По подсчетам "Новой газеты. Европа", после начала агрессии из России уехало 270 ученых лучших вузов страны. Бывшие преподаватели Шанинки во главе с бывшим деканом факультета медиакоммуникаций Ксенией Лученко уже создали в Черногории учебные программы, объявили набор учащихся и надеются превратить свои курсы в полноценное высшее учебное заведение. Нужно делать дело, а не уподобляться пикейным жилетам, ожидающим объявления Черноморска вольным городом.
Владимир Абаринов – вашингтонский журналист и политический обозреватель
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
