Несмотря на сопротивление тысяч одиночек, протест против войны в России назвать нельзя массовым, даже спустя полгода после начала агрессии. Россияне в подавляющем большинстве своём молчаливо позволили злу совершаться, происходить – ещё один пример чудовищной незрелости, инфантильности нашего общества. Буквально так, обращаясь к россиянам, неоднократно выражался и президент Украины: "позволили злу совершаться". Владимир Зеленский даже, кажется, в этот момент переходит на язык вполне толстовский; всякий образованный человек поймет это по самому ритму, построению фразы. Казалось бы, не время и не место, однако что он хочет нам, россиянам, сказать?
Примерно вот что: вы справедливо гордитесь великим писателем, которого вы еще недавно читали вслух всей страной (была такая забава по телевизору), так почему же вы не сделали правильных выводов из прочитанного? Особенно из его антивоенных произведений. Почему, если вы все понимаете, то не делаете того, что "должно", что подсказывает вам совесть, чтобы зло остановить? В этом вопрошании содержится нечто от собственного жизненного опыта. Зеленский неоднократно видел собственными глазами, как нравственное возмущение переходило в коллективное действие, в политический протест. Собственно, это и было "движком", первопричиной обеих революций в Украине; и именно такое поведение граждан и кажется сегодня нормальным, естественным для Зеленского. И он именно что "не понимает", как может быть иначе.
В России отсутствует переход, перемычка между нравственным возмущением и действием
Тут Зеленский попал в самый нерв. Возможно, большинство россиян уже понимает всю бессмысленность бойни, но молчит. Точно так же, как молчали прежде, понимая, что результаты выборов в собственной стране сфальсифицированы. Потому что в России отсутствует этот самый переход, перемычка между нравственным возмущением и действием. Это, между прочим, на мой взгляд, и отличает украинский характер, скажем так, от российского. Нравственное переживание (совесть, ответственность, правда, стыд – понятия, которые имеют вес в русском лексиконе и в сознании) не переходит в поступок. Не переплавляется в осознанное коллективное, оно же и политическое, действие, чтобы изменить качество своего существования.
Почему так узел скрутился? Он имеет глубокие корни и в религии, и в культуре. В церковь ходят по праздникам, и, соответственно, совесть, стыд, раскаяние – ими тоже пользуются, так сказать, по праздникам. Мораль отдельно – жизнь отдельно. Эта установка никогда прямо не формулируется, но подразумевается; это и есть "умение жить" в России, которое передается из поколения в поколение. И даже культура – казалось бы, вечная отдушина, форточка. Высшие человеческие помыслы описаны у нас с такой страстью и талантом; метания, борения, страдания души. Возьмем хотя бы Антона Чехова. Писатель, едко высмеивая бездействие героев, вероятно, хотел побудить нас к обратному. Чеховым сегодня буквально переполнены все российские театры, однако как именно его ставят? За исключением каких-то авторских трактовок, скажем, Дмитрия Крымова, постановки чеховских пьес, по сути, превращают бездействие героев в объект поклонения, возводят его на пьедестал, сакрализуют. Да, вот, мы такие: мучаемся в душе и ничего не делаем. И в этом наша особость! Вечные ценности, классика – все эти слова из лексикона госкультуры призваны на самом деле подчеркнуть различие между моралью и жизнью; развести их по разные стороны; учат морали отдельно от жизни.
Совесть, стыд, сострадание без поступка, без движения, вне жизни превращаются просто в музейную ценность. Они как бы сданы в музей красивых вещей, где ими следует просто любоваться. Посмотрите, говорит экскурсовод в погонах, за стеклом мы можете наблюдать когда-то принадлежавшие людям нравственные чувства. В 1980–1990-е годы они приводили к протестам, тянули нас в разные стороны, вносили путаницу. Теперь они собраны вместе, под надежной государственной охраной. Никто ничего не отбирал, заметьте, силой. Государство взяло их у населения на временное хранение, в обмен на стабильность. На гарантированный минимум выживания для большинства и несколько более высокий уровень жизни для меньшинства. Большинство россиян легко согласились на этот обмен; на хлеб ведь чувства не намажешь, а так хоть польза. "Временно" со временем превратилось в "насовсем", как с должниками; и вот уже государство само, за большинство, определяет, что морально, а что аморально; что совестно, а что бессовестно. С помощью телевизора. Окончательно присвоив себе мораль, путинский режим развязал варварскую войну с Украиной.
Ничего не чувствовать – в масштабах нации – и бездействовать. Казалось бы, новость: и прежде так жили, и ничего! Но сегодня такое общество следует признать несостоятельным и несостоявшимся – по меркам нашего века. Конечно, тут не место и не время говорить о прогрессе; но прогресс, по-видимому, в XXI веке состоит в том, что именно нравственное чувство в конечном счете определяет политику. Движение Black Lives Matter в 2020 году продемонстрировало это новое качество века; когда гражданские ритуалы покаяния (тоже нравственное чувство, заметим) пересекаются с религиозными практиками, но выходят за рамки религии, образуя в своём роде новый феномен XXI века, институт гражданской религии. Современное общество в данном случае объединяется на способности к состраданию, к прощению, к покаянию. Нравственное чувство делает общество более совершенным, способным к движению вперед, пригодным для будущего. Толстовская утопия в действии, но не у нас. У нас Лев Толстой или Чехов вроде чучел на праздничном столе охотника.
Андрей Архангельский – журналист и культуролог
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
