Последняя книга американской писательницы, философа, критика, исследовательницы медиа Сьюзен Зонтаг, изданная при её жизни в 2003-м году, называется Regarding The Pain of Others, в русском переводе “Смотрим на чужие страдания”. Она вышла в издательстве Ad Marginem в переводе Виктора Голышева в 2014-м, в 2023-м переиздана. И издание, и переиздание этого небольшого, но одного из важнейших трудов Зонтаг, вполне понятно. Самое время проверить себя через её оптику: как российская публика, не только антивоенная, а самая широкая, в том числе Z-публика, смотрит на кадры обстрелов украинских городов, на гибель мирных жителей? Как смотрят в социальных сетях видеоролики с дронов, которые документируют убийства военных (с обеих сторон)? Это просто шок-контент, или он взывает к гуманности, политическому чутью, пониманию природы зла? Укрепляет внутренние позиции противников войны или позволяет поддерживать российское руководство в так называемой СВО, а на деле – в военных преступлениях? Или позволяет повторять, как мантру, “не всё так однозначно”? Или лучше ничего не знать, потому что эта информация довольно невыносима? Некоторые видео, честно скажу, я не имею сил смотреть. “Всякий раз ужасное ставит нас перед выбором: быть либо зрителями, либо трусами, отводящими взгляд” – пишет Зонтаг. Я знаю, что трушу, но предпочитаю смотреть в глаза своему страху.
Эти кадры становятся предметом политических решений
Помимо военной фотосъемки XIX-XX веков, Зонтаг опиралась на описание известных ей войн, в частности, войны в Ираке 91 года. Войну в регионе, которая началась в 2003-м и не вошла в книгу, порой называют первой медийной: она была документирована в прямом эфире. Войну в Украине, как и войну в Израиле после 7 октября 23 года, можно назвать продолжением мирового сюжета о медиавойнах. Их начали не Украина и не Израиль. Кадры российских обстрелов Киева в феврале 22-го или пыток израильских заложников невозможно стереть из памяти. Они становятся предметом политический решений, как и реальные обстоятельства.
Зонтаг рассматривает военные изображения в том числе как политическую пропаганду, вспоминая и постановочную советскую карточку над Рейхстагом, и американскую – флаг над Иводзимой. И манипулятивность современных цифровых изображений: стоит только поменять подпись в идеологических целях. (См. медиаисторию гибридного вторжения в Украину, начиная с 2014, и полномасштабного вторжения.)
Украина – это часть Европы?
Зонтаг в своём горьком анализе не щадит ни родную Америку, ни Англию, ни европейские государства с их военной цензурой, ни западную экзотизацию военных преступлений в Африке, на Ближнем Востоке, а также во времена югославских войн. “Балканы не были по-настоящему частью Европы,” – пишет она. Не такой ли вопрос мы должны задавать себе: Украина – это часть Европы? Или она часть постсоветского пространства, где всё позволено её воображаемым начальникам, в том числе безнаказанно убивать? С каким политическим чувством мы обязаны смотреть на съемки Евгения Малолетки, на раненых под российским обстрелом в мариупольской больнице?
Вопрос Зонтаг: насколько мы можем доверять американским съемкам во Вьетнаме? Вопрос по аналогии: с каким доверием мы должны рассматривать российские съемки в Украине? Например, съемки восстановленного Мариуполя?
Главное, о чём спрашивает Зонтаг: кто отвечает за страдания людей, на которые мы смотрим? “Кто устроил это? Кто за это в ответе? Простительно ли это? Неизбежно ли? Надо ли исправить то положение дел, которое мы считали приемлемым?”
Меня многое задевает и завораживает в этом трактате. И описание отстранённости потребителей новостей, их жадного интереса к ужасам (это Зонтаг ещё не застала снафф-видео ИГИЛ с реальными казнями на камеру), и её критическое мнение о зрителях, находящихся в безопасности.
Мы не считаем себя соучастниками
И примеры страсти человечества к изображениям войны в живописи ХIХ века и в телевидении ХХ-го. Но вот один из заключительных пассажей: “Поскольку мы сочувствуем, мы не считаем себя соучастниками того, что причиняет страдания. Сочувствуя, мы объявляем и о нашей невиновности, и о нашем бессилии. В этом смысле (при всех наших благих намерениях) сочувствие может быть реакцией неуважительной, а то и неуместной”.
В этом смысле я думаю не только о русской оппозиции в изгнании или об антивоенно настроенных гражданах в России, но и о работе российских журналистов в Украине, которые с иностранными документами оказываются на её территории. В какой степени они имеют право освещать для российской и международной аудитории состояние гражданского общества Украины, исходя из своей самой сочувствующей оптики?
Есть два ярких примера. Фотограф Виктория Ивлева, которая стала украинской волонтёркой, и снимала на передовой. К ней нет нареканий со стороны украинцев, она стала своей в ежедневной работе войны. И Шура Буртин, который с фотографической оптикой написал репортаж о безысходности в украинском обществе, концентрируясь на сочувствии к мужчинам, которые не хотят воевать. Только он выбрал такую точку съёмки, которая вызвала справедливые нарекания (точнее, гнев) тех, кому он сочувствует.
Об Украине должны рассказывать украинцы
Моё глубокое убеждение в том, что об Украине должны рассказывать прежде всего украинцы. Они сами решат, жертвы они или активные участники политических и военных событий. Где проходит граница сочувствия и “хороших русских”, и прекрасных европейцев, если оно не подкреплено хоть небольшим практическим делом? Ответ на этот вопрос лежит в области личной ответственности и представлений о безопасности – нас, не зрителей и читателей, а соавторов и редакторов современной истории.
