Тридцать лет назад, в 1994 году, перестала выходить газета "Гуманитарный фонд", посвященная культуре авангарда и андеграунда и сыгравшая важную роль в культурной жизни России начала 90-х годов.

Газета выходила еженедельно четыре с лишним года небольшим тиражом – около тысячи экземпляров. За это время ее издатели открыли немало литературных имен: для многих ныне известных поэтов публикация в "Гуманитарном фонде" была первой или одной из первых. Газета примерно на две трети состояла из стихов и прозы, остальное место занимали статьи о современной литературе и искусстве, интервью, новости культуры.

О газете рассказывает поэт и художник Михаил Ромм, в то время – главный редактор издания.

– Для меня эти годы – самые счастливые в жизни. То время было полно надежд, чувства освобождения. Казалось, вот теперь все налаживается, наконец-то сгинул весь этот проклятый "совок", в истории страны начинается что-то совсем новое, многообещающее. Я был молод, полон энтузиазма и энергии.

– Как пришла идея издавать газету?

– Идея что-то издавать у меня возникла примерно в 1972 году, во втором классе художественной школы, когда наш учитель Гераскевич показал нам самиздатовский журнал, сделанный предыдущими выпускниками. Я понял, что, оказывается, можно не только писать, но и издаваться самостоятельно! Немедленно затеял издавать журнал.

Одновременно я принял участие в работе рукописного журнала "Ставарцит" (расшифровывалось как "стакан варёного цитруса", то есть "чай с лимоном"), который издавали учащиеся 57-й московской школы с математическим уклоном (одноклассник по художественной школе там учился). Вышло семь номеров. Журнал был машинописный, типографией работал одноклассник, который вручную перепечатывал стихи на своей машинке: в те годы, как правило, редакционную политику определял тот, у кого в руках была пишущая машинка.

Журнал был исключительно модернистского направления и даже футуристичный. А я всю жизнь писал стихи в классической, даже в романтической традиции, и, конечно, эстетически у нас отношения не сложились. В итоге журнал распался, а я тогда решил, что я буду издавать свой. Сделал полностью рукописный журнал. Я к тому моменту уже учился в училище на художника-оформителя, и там были молодые люди, весьма талантливо, на мой взгляд, писавшие стихи. Продавались такие "амбарные книги": мы просто брали такую книгу, и каждый туда вписывал свой раздел, в итоге получался журнал под названием "Благонамеренный". Существовал он в одном экземпляре, потому что пишущей машинки тогда ни у кого не было.

Потом я купил машинку, и появился журнал, который мы сначала назвали "Корабль дураков", но потом застеснялись "дураков" и стали называться просто "Корабль". Он уже выходил в четырех экземплярах под копирку, вышло восемь номеров. Леша Миронов (он потом стал художником "Гуманитарного фонда"), Олег Тимофеев и Оля Федорова рисовали иллюстрации. Эти журналы сейчас находятся в Исторической библиотеке.

– Этот опыт самиздата продолжался до 90-х годов или в какой-то момент прервался?

– Журнал "Корабль" начал выходить в 1980 году, просуществовал три года. За это время случилось несколько скандалов, связанных с журналом "Ставарцит", которые отразились и на "Корабле". Потом "Корабль" плавно превратился в журнал "Морская черепаха". У нас был литературный клуб, где встречались представители разных литературных направлений, и мы решили сделать журнал нескольких литературных объединений одновременно. Делали аж десять экземпляров под копирку, нашли какую-то специальную бумагу, которая это позволяла. Потом уже добрались до компьютера: в те годы это был здоровенный шкаф с черным экраном и зелеными буковками. Сделали аж 30 экземпляров, что тоже в итоге кончилось скандалом.

– Самиздатчиков же в СССР жестоко преследовали – вы это имеете в виду?

– Мы несколько раз попали под раздачу, но минимальную. Сначала во 2-й математической школе, куда попал журнал "Ставарцит", решили издавать свой журнал, и там были статьи общеполитического плана. Кто-то на уроке достал этот журнал и начал читать, попался на глаза учителю… Члены педсовета схватились за голову, постепенно добрались и до "Ставарцита". К счастью, дальнейшего хода делу не дали, все ограничилось комсомольским собранием и конфискацией всех этих номеров.

Потом, когда мы уже делали "Морскую черепаху" на компьютере в Институте робототехники, Ефиму Лямпорту, с которым мы вместе затевали журнал, вдруг позвонили и пригласили поговорить в КГБ. Он не пошел, сказал: присылайте повестку официально. Тем дело и кончилось. Но мы почувствовали, что уже находимся под прицелом.

Потом на горизонте вдруг появился Леня Жуков, узнавший о нас потому, что мы журнал "Корабль" отнесли в "Юность" Александру Лаврину. Жуков пригласил нас на заседание своего литобъединения "Сретенский бульвар", которое тогда вел. Он сказал: мы сейчас на базе отдела ВЛКСМ Севастопольского района собираемся делать творческий центр, подключайтесь к его работе, есть идея сделать библиотеку неизданных рукописей, а кроме того, будем продавать живопись, а на вырученные деньги издавать книги. В общем, нарисовал перед нами какие-то фантастические горизонты! При этом сильно нас напугал, потому что мы не понимали, что за Жуков такой: не агент ли он КГБ, а может, и американский шпион?

В общем, мы начали издавать "Экспресс-информацию", такое небольшое издание для этого творческого центра. Мы делали сначала 50, потом 100 экземпляров и рассылали тем поэтам и прозаикам, которых тогда нашли. Это был такой однополосный двухсторонний листочек. На машинке с памятью (прогресс уже приносил плоды!) мелким-мелким шрифтом набирались тексты, потом все это разрезалось, склеивалось на формат А4 и тиражировалось на ротапринте или ксероксе. Получалась такая мини-газета.

В 1989 году мы решили делать то же самое, только на более высоком уровне, и создали газету "Центр", которой вышло пять номеров. Тогда еще не было никакой свободы печати, мы просто внаглую решили залитовать эти тексты в Мосгорлите и отнести в типографию. Но нам сказали: нет, нужно еще разрешение отдела культуры МГК КПСС. Я пошел в этот отдел, говорю: вот, хотим делать такой информационный листок для творческого центра. Нам разрешили, и мы начали это дело издавать.

А потом типография сказала: нет, все, ребята, тут у нас перемены, Горлит ликвидировали, и вообще у нас свобода слова, поэтому мы вас закрываем. А тут как раз Жуков объединился с Лавриным, и они придумали сделать альтернативный Союз писателей: назовем, мол, его "Союз гуманитариев" и привлечем туда все андеграундные силы. Тем более что "Экспресс-информация" уже набрала круг авторов и позволила собрать первый съезд Союза гуманитариев и зарегистрировать его. А раз есть союз, то он уже имеет право издательской деятельности.

Но это не очень-то получилось: организация – это подозрительно, Комитет по печати не хотел давать разрешение. В итоге мы решили, что эту газету я учрежу как частное лицо. Госкомпечать мне говорит: принесите нам материалы, что у вас будет. Надо было собрать еще 15 подписей от разных людей, чтобы получить регистрацию. В итоге мы собрали все подписи, поставили все печати, сдали все документы, подшили все это нитками "правильного" цвета. Попросили даже помощи у директора издательства "Прометей", от которого поначалу издавали газету "Центр".

В общем, все прекрасно, но никто ничего не подписывает. Тогда я позвонил сначала в Верховный Совет, причем просто так, по справочнику, в секретариат, а потом в отдел культуры. Они там совершенно ошалели от такой наглости и говорят: да вы что, это надо разрешение получать через ЦК КПСС… Я нашел телефон ЦК, позвонил туда, говорю: вот, не подписывают, а вроде как уже свобода слова... Они отвечают: вы что, охренели, какая свобода слова? Мы этим не занимаемся, звоните в Верховный Совет. Я снова звоню в Верховный Совет, говорю: кто за это отвечает, в конце концов, у нас вообще есть власть в стране? "Не знаем", – и бросили трубку.

Я сижу, жду, когда придут арестовывать. Вдруг звонок. Звонят из конторы, куда я сдавал документы, и говорят: "А что же вы не приходите, не забираете свои документы? Мы все давно подписали!" И пошло-поехало.

Первый номер мы выпустили тиражом тысяча экземпляров, и он продался буквально за час. Мы тогда сидели в гостинице "Юность": просто вышли из нее с пачкой газет, встали возле метро. Народ шел с какого-то футбольного матча – и весь тираж расхватали как горячие пирожки!

– Это уже была газета "Гуманитарный фонд".

– Да.

– А почему вы ее так назвали?

– Когда создали Союз гуманитариев, идея была, что сам по себе он никакими ресурсами не обладает, и чтобы получить какие-то ресурсы, нужно создавать фонд. Жуков предложил: а давайте мы это назовем "Гуманитарный фонд", и он будет зарабатывать деньги? При фонде сами собой организовались какие-то коммерческие подразделения, которые и стали зарабатывать. Тогда зарегистрировать бизнес было очень непросто: надо было либо кооператив создавать, либо к кому-то прислониться. И Жуков говорит: "Давайте мы будем вас регистрировать у себя, а вы будете нам отстегивать небольшой процент за поддержку". Таким образом, образовалась куча подразделений, которые платили нам деньги. Забавно, как видоизменились источники финансирования: мы мечтали торговать живописью (идея себя не оправдала), а итоге жили на доходы от продажи яда для тараканов!

В конце 1989 года мы зарегистрировали газету "Гуманитарный фонд", и вышли ее первые два номера. В 1990-м она начала выходить уже на регулярной основе. Сначала называлась помпезно: "Всесоюзный гуманитарный фонд имени А.С. Пушкина".

Потом, в 1991 году, случился путч ГКЧП, Советский Союз развалился, и наша регистрация стала недействительной, ее отменили, пришлось все начинать заново. Возник Госкомпечати уже Российской Федерации, через него мы заново зарегистрировали газету и снова начали выпускать. Короче, чем больше происходило всяких демократических преобразований, тем почему-то труднее нам становилось жить. Но было весело!

– Трений с властями не возникало – уже не те были времена?

– В июле 1991 года против нас возбудили уголовное дело. К концу июля его закрыли, но, как ни странно, возобновили в августе, сразу после победы над путчем ГКЧП. Формально – вроде как за матерные слова в статьях и литературных текстах (а какой, собственно, андеграунд без такой лексики?). Газета и правда была довольно хулиганская. Но это был, конечно, всего лишь повод.

Причиной, несомненно, стал фельетон под названием "О жопе, КПСС и журналистской этике". Жуков нас все время подталкивал к тому, чтобы мы от чистого искусства перешли хоть немного к политике, сделали газету актуальнее. Пойдите, говорит, возьмите интервью у первого секретаря МГК КПСС, который культурой занимается. Ну, мы стали звонить туда, но никакого интервью нам, разумеется, не дали. Пресс-секретарь сказал, что они посмотрели нашу газету и возмутились: вы, мол, там употребляете слово "жопа" и прочие разные нехорошие слова.

Мы из этого сделали комическую историю, которая высмеивала этого товарища. Наш автор Марьян Беленький написал фельетон, цитирую: "Действительно, такие слова, как "ЖОПА" и "КПСС", не могут быть приведены рядом на газетной полосе. Ведь если вдуматься – одно дело ЖОПА, а КПСС – совсем другое понятие, ничего общего с первым не имеющее. И даже если поставить эти понятия рядом, каждому видно, что ничего общего между ними нет. Так же как, например, между словами х.. и словосочетанием "Первый секретарь горкома КПСС", ибо если слово х.. вполне можно и должно заменить многоточием, то уж первого секретаря многоточием не заменишь, иначе просто не будет понятно, о ком идет речь. Так что я полностью разделяю точку зрения товарищей из горкома КПСС".

А было ведь еще эссе одного нашего автора под названием "Святая задница", возмутившее даже членов клуба "Поэзия",
которые в ответ разразились гневным коллективным письмом (его подписали Нина Искренко, Юрий Арабов, Евгений Бунимович, Игорь Иртеньев, Марк Шатуновский), то есть мы оскорбляли всевозможные "святые" чувства. Кто бы мог подумать, что это слово и вопрос о его употреблении так взволнуют умы! Но в итоге нам все это, что называется, "поставили на вид" и даже собрали по этому поводу правление "Гуманитарного фонда", о чем в газете вышла статья Вероники Боде под названием "Битва за задницу".

Ну а партийцы возмутились окончательно и "на основании жалоб трудящихся" возбудили против нас уголовное дело (самой этой жалобы нам, правда, так и не показали). Придрались именно к нецензурной лексике. Некоторое время всех таскали на допросы. Но видно было, что никому неохота всерьез этим заниматься. В конце концов следователь решил дело закрыть. Но я же, говорит, не могу просто так это сделать; пусть придут ваши читатели и засвидетельствуют, что их эта нецензурная лексика не оскорбляет.

И потянулись в прокуратуру наши читатели… А читали нас, надо сказать, и хиппи, и панки, и всякая прочая андеграундная публика (у нас даже реклама была такая: "Читай, матерщинник, читай, эстет, газету для тех, кто не читает газет!"). Странного вида молодые люди приходили к следователю и говорили: "Нет, что вы, нас это совершенно не оскорбляет, нам это очень даже нравится!" Поэт Бонифаций, например, ходил (так называл себя тогда Герман Лукомников – он, кстати, и придумал эту рекламу в стиле Маяковского).

А еще мы заказали экспертизу на филфаке МГУ, и серьезные литературоведы писали: "Сам великий Пушкин использовал мат в стихах…" В общем, дело закрыли.

– Что за команда делала газету?

– Сначала, с "Экспресс-информации", газетой занимался я, Кирилл Филиппов, Леня Жуков помогал. Потом мы еще нашли Свету Гандурину, которая была корреспондентом. Летом 1990 года пришла Вероника Боде. Она очень много делала: взяла на себя и сбор материалов, и работу с корреспондентами, и отбор художественных текстов, и сама постоянно статьи писала, а я старался больше заниматься административной работой, привлечением в "Фонд" новых членов. Потом к нам присоединились журналисты Вита Балон и Рада Цапина (в будущем – Рада Анчевская, рок-певица Рада, группа "Рада и Терновник"). Митя Кузьмин активно участвовал. Каждый занимался каким-то своим разделом: там был театр, рок, литература, живопись, современное искусство – все это освещалось.

Нас часто упрекали в непрофессионализме. Но дело в том, что никто из нас, кроме, пожалуй, Виты и Рады, не учился газетному делу. Мы всему учились на ходу. Поначалу все это имело такой забавный, вполне любительский вид, даже внешне, потом постепенно как-то "причесалось".

Но мы, конечно, все хотели делать "как у больших". Обратились в Роспечать, чтобы нам организовали подписку. Они долго упирались, в итоге оформили. Никто подписываться особо не стал, в основном мы подписчиков находили среди членов Союза гуманитариев, "Гуманитарного фонда". Мы просто собрали у всех адреса и начали рассылать газету. Идея Жукова была – выбрать из известных тогда литераторов более андеграундных, неофициозных, собрать экспертный совет. Мы это сделали и стали им рассылать газету – Вознесенскому, Аксенову, Войновичу, Бродскому. Просто клали газету в большой конверт и рассылали по почте. Она ж не толстая была: четыре полосы, потом стало восемь.

Бродский, кстати, читал газету, как стало известно из книги Соломона Волкова "Диалоги с Иосифом Бродским". Вот цитата оттуда: "За последние несколько дней просмотрел двадцать или тридцать выпусков газеты, которая называется "Гуманитарный фонд"... И вам, Соломон, было бы полезно свести с этим знакомство, потому что там довольно много замечательного. Их авторы – это такие полупанки, молодые люди от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Это – теперешний авангард. Когда читаешь эту газету, то видишь, чем сейчас увлечены молодые люди в литературе, живописи или музыке (ну, про музыку тут говорить, правда, бессмысленно, потому что это рок). Но что касается поэзии, то картина здесь весьма примечательная, потому что ни про Ахматову, ни про Пастернака, ни про Блока нет вообще никакой речи. Причем стихи приходят к ним со всей страны, так что это – представительный срез".

Бродского мы хотели привлечь по полной программе, я написал ему письмо. Он ответил мне открыткой: мол, не могу, к сожалению, принять участие в вашей работе по соображениям географии, но готов получать газету. Мы стали ему ее высылать.

– И наконец, о содержании: что вы печатали из художественной литературы?

– Все то, что не могло быть напечатано до этого. Правда, начали с клуба "Поэзия", на тот момент уже более-менее известного. Леонид Жуков ведь его создал. Он собрал со всех рукописи, что и стало основой нашей библиотеки рукописей. Брали интервью у известных людей из клуба "Поэзия", печатали их тексты. Была отдельная подборка клуба: Нина Искренко, Евгений Бунимович, Сергей Гандлевский, Юрий Арабов. Но им было не очень с нами интересно, потому что они уже получили официальную трибуну.

Зато у нас появилось множество новых авторов. Сам "Гуманитарный фонд" в своей творческой части состоял из различных региональных объединений: смоленское отделение, екатеринбуржское и так далее, – которые сами собирали молодых авторов и присылали их тексты нам в газету. Ну и Москва и Питер, конечно: редакционные коллективы и группы авторов, которые крутились вокруг самиздатовских журналов, – мы стали потихонечку представлять их в газете.

Кроме того, рукописи постоянно шли к нам самотеком, люди сами присылали свои тексты. Конечно, нас сразу же начали атаковать толпы графоманов. Это стало большой проблемой, ведь из такого потока чисто физически трудно вычленить нечто ценное: сначала это же все надо прочесть! Вероника Боде сидела на этом потоке, периодически вытаскивая оттуда "жемчужные зерна".

У нас была даже специальная рубрика "Граммофон", где печатали стихи графоманов, но все-таки какие-то необычные, симпатичные такие. А в основном мы все-таки опирались на подборки, которые делали люди, разбиравшиеся в том, что они предлагают. Потом на более-менее регулярной основе этими подборками начала заниматься Эвелина Ракитская, еще один постоянный член нашей команды.

Однажды пришла к нам по почте подборка группы липецких поэтов с невероятным названием "Пцидаретит". Там были стихи Лены Фанайловой (она жила не в Липецке, а в Воронеже, поблизости). Это была одна из первых публикаций Лены – у нас, в "Гумфонде".

Геру Лукомникова привели к нам друзья, и вскоре он тоже стал фактически нашим сотрудником. Однажды собрал целый номер, полностью состоящий из нецензурных текстов Пушкина. Этот номер он в августе 1991-го раздавал у Белого Дома на баррикадах, крича: "Свободолюбивая лирика Пушкина!" Ох, и хватали же его! Кстати, ГФ был единственной газетой, которая вышла 19 августа 1991 года.

Гера, в свою очередь, принес тексты Тани Нешумовой: это была вторая ее публикация. Одними из первых мы опубликовали тексты Дмитрия Кузьмина, Вадима Калинина, Евгении Лавут, Ярослава Могутина, Станислава Львовского, Андрея Полякова, Николая Звягинцева, Александра Анашевича, Федора Сваровского. А некоторые имена открыли именно мы: это, скажем, поэты Маша Максимова, Герман Лукомников, художник Эврика Джангл, писатель и журналист Ефим Лямпорт.

Кстати, рассказ Виктора Пелевина "Синий фонарь" появился у нас в газете, когда писатель был еще практически неизвестен, хотя какие-то публикации уже были, и эта публикация имела решающее значение для его дальнейшей жизни. Но я почему-то совершенно не помню, какими путями он к нам попал!

– У вас там было много смешного, сплошной стёб, всякие развеселые рубрики – расскажите, какие?

– Была, например, замечательная рубрика "Бабочка-людоед" – всякие прикольные фейковые новости, которые иногда трудно было отличить он настоящих. Мы сами их придумывали всей редакцией. Потом Саша Егоров стал делать обзоры прессы, но не все подряд, а самые любопытные моменты. Получилась рубрика "Для тех, кто не читает газет". Музыкальная рубрика называлась "Гроб с музыкой". Существовала и книжная. Тогда был дефицит бумаги, и эта рубрика называлась "Бумаги нет, потому что…" (вышла такая книга, сякая книга").

– А была ведь какая-то история, когда вам запретили использовать в названии имя Пушкина?

– Было дело. Появился неизвестно откуда какой-то дальний родственник Пушкина, седьмая вода на киселе, но с фамилией Пушкин. И он на нас наехал: раз мы используем имя его знаменитого предка, то должны платить ему стипендию. Это был такой жутко, как сейчас говорят, "ватный", абсолютно старорежимный дядька: кстати, тоже возмущался, что мы материмся. Ну, мы стали как миленькие ему платить, чтобы он не выступал. А потом нам это надоело (да и денег стало мало, жуткая же инфляция шла), и платить мы ему перестали. Соответственно, он стал требовать, чтобы мы сняли имя Пушкина.

Мы нашли довольно неожиданный выход. У нас работал молодой человек по имени Сережа Пушкин, верстал газету на компьютере. И мы подумали: почему бы не использовать его имя? Сережа согласился, и стали мы Гуманитарным фондом имени Сергея Александровича Пушкина.

К тому же поначалу фонд назывался Всесоюзным, и когда развалился Советский Союз, пришлось нам срочно переименовываться в Международный гуманитарный фонд. Постоянно шла какая-то реорганизация, перерегистрация, бумажная волокита…

– Сейчас, спустя 30 лет, как вы оцениваете значение вашей газеты для российской культуры?

– Надо понимать, что газета возникла еще до интернета и массового распространения. То есть интернет уже, конечно, существовал, но до массового распространения, до того, чтобы у каждого был свой компьютер, было еще очень далеко. Литературные сайты тоже появились гораздо позже. Собственно, публикация в ГФ тогда была одним из немногих способов как-то выплыть на поверхность и познакомить людей со своим творчеством. И это дало некий запал всему остальному. От газеты начали отпочковываться новые издательства, возникали новые начинания. Благодаря Гуманитарному фонду и газете происходили всякие культурные фестивали, здорово оживилась культурная жизнь на периферии, в том же Смоленске стал проходить регулярный фестиваль современного искусства. Все это дало мощный поток, благодаря которому многое поднялось на поверхность.

Гумфонд же еще и книжки издавал: стихи, прозу. Главное на самом деле было – именно книжки, именно о книжках все авторы мечтали. Мы издавали то, что никто не издавал, и, кстати, было довольно трудно это продавать. Но мы даже на международные книжные ярмарки ездили.

Альманах "Вавилон" с 1992 по 1993 год издавался издательством "Гуманитарный фонд".

– Что произошло потом, почему перестала выходить газета?

– Мы фактически потеряли материальную базу. В силу демократических преобразований в стране стало возможно зарегистрировать ИП, вести бизнес от его имени, и отпала необходимость в использовании Гуманитарного фонда как "крыши" для регистрации. Таким образом, мы лишились источника финансирования, а других спонсоров у нас не было. Мы постоянно писали письма во всякие центры славистики, в благотворительные фонды, но никто и не думал нас финансировать. Что касается зарплат для сотрудников, то мы все лишь первые пару лет более-менее нормально зарабатывали, дальше все это держалось уже на голом энтузиазме.

Некоторое время Вита Балон просто в кармане приносила немного денег от одного молодого предпринимателя – буквально на один-два номера газеты. Потом и этот источник иссяк. Еще у нас был замечательный человек из Швейцарии Томас Гайгер, который профинансировал издание двух книг и привез нам маленький японский диктофончик, с которым мы потом ездили на все интервью.

– Впоследствии вы не пытались возродить "Гумфонд"?

– Для себя я считаю, что "Гуманитарный фонд" жив. Фонд – это же люди, а не какой-то бюрократический аппарат, а люди-то пишущие никуда не делись. И проблемы у них все те же – найти своего читателя, издать книгу. Когда газета закрылась в 1994 году, мы сосредоточились на работе издательства. А когда уже интернет развился до такой степени, что стал вполне рабочим инструментом, сначала мы создали сайт с материалами газеты "Гуманитарный фонд", куда просто выкладывали электронные версии ее материалов. Неожиданно выяснилось, что газета в большом дефиците, некоторых номеров, по-моему, вообще ни у кого нет. Те, которые были, мы сканировали и потихоньку выкладывали на сайте gufo.ru, который до сих пор работает.

Затем в рамках этого сайта я решил делать проект "Литературное имя". Со временем проект перерос границы сайта, нам понадобилось серьезное программное обеспечение, чтобы по-настоящему его делать. Мы создали сайт "Литературное имя" на совершенно новых принципах, но идея та же – собрать хороших пишущих людей и познакомить их между собой.

Тирания цензуры в конце ХХ века потихоньку сменилась тиранией рынка. Магазинам невыгодно брать на продажу книги неизвестных авторов, журналы хиреют. О талантливых авторах почти негде узнать. Бывший андеграунд стал истеблишментом, закрывая путь молодым. Естественным путем возник новый, подлинный андеграунд. Ведь потребность в настоящей, неангажированной литературе никуда не делась. Просто добраться до серьезного читателя стало сложнее. Однако сложность задачи делает ее лишь интереснее. И реальная возможность для её решения сегодня, в условиях развития интернета, есть.

– Как устроен ваш проект "Литературное имя"?

– В основу нашего первого проекта в свое время лег экспертный совет, который рекомендует авторов. Потом эти авторы привели тех, кого знают они. В итоге собрался Союз гуманитариев. Нечто подобное я и задумал сделать, но уже в виртуальном пространстве. Есть огромное количество литературных сайтов, но такого понятия, как "литературное имя", там практически нет. Большинство авторов публикуются под псевдонимами, и всегда непонятно – это псевдоним или собственное имя. Разобраться, кто есть кто, кто жив, кто умер, невозможно. Из-за этого постоянно происходят недоразумения.

Я собрал экспертов, собрал с них информацию о том, кого они считают интересными авторами в современной офлайн-литературе. Получился начальный список литературных имен. А уж когда мнения нескольких экспертов пересекаются, какого-то автора, например, рекомендуют сразу шесть разных экспертов, конечно, к этому автору повышенное внимание. Сайт открытый, те авторы, которых рекомендовали эксперты, могут зарегистрироваться и сами своих предлагать авторов. Они оценивают тех авторов, которые уже есть на сайте. Давая им оценку, они тем самым показывают, насколько известен автор.

– Остается ли такая цель, как открытие новых имен?

– Да, конечно. И оно вовсю продолжается. У нас на сайте множество новых авторов, которых мало кто знает, поэтому по сайту рейтинг не самый высокий, но они очень интересные. Собираются со всех краев необъятного русскоязычного пространства.

Все это сделано для того, чтобы создать некую систему ориентации в литературном пространстве. Там есть, например, абсолютно уникальный инструмент, который позволяет заказывать рецензии на свои произведения. Сейчас количество пишущих выросло, и возникла проблема – читателей почти нет, читать внимательно тем более некому. А рецензия – это работа, и кто будет заниматься ею просто из энтузиазма? Поэтому мы сделали инструмент, который позволяет людям заказать рецензию тем экспертам, которые есть на сайте, оплатить ее, и эксперты, которых заинтересует эта публикация, могут взяться за выполнение этой работы. Ведь если ты просто приходишь к человеку и говоришь: а напиши-ка рецензию на мои тексты, а я тебе за это заплачу, – это выглядит как коррупция. А тут все происходит анонимно, автор заказывает рецензию всему коллективу, и если кто-то за нее берется, то получает за это плату, но не от автора, а от сайта, если автор уже внес средства для оплаты рецензента.

– Что вы думаете о происходящем в современной российской литературе? Ведь, так же как и в обществе в целом, в литературной среде происходит известный раскол: между теми, кто поддерживает войну в Украине, и теми, кто ее не поддерживает.

– Тех, кто поддерживает войну в Украине, я вообще не учитываю, для себя исключаю их из литературы. Хотя на сайте такие есть. У нас ведь там два уровня. Уровень авторов – это те люди, которые набрали достаточное количество голосов и мнений экспертов для того, чтобы про них было действительно понятно, что это интересный автор, и кандидаты в авторы, которых гораздо больше, но которые еще не набрали необходимые голоса от людей. А принцип такой: чем больше людей человека знает, тем выше его авторитет, соответственно, больше вес его голоса, когда он голосует за какого-то другого автора.

– Похоже, в России снова наступают времена цензуры и самиздата. Вот и пригодится ваш опыт!

– Нам из Роскомнадззора уже прилетело предупреждение за одну статью: типа чтобы ее не было, потому что она якобы нарушает российское законодательство. Статья, кстати, на мой взгляд, вполне "патриотическая", автор как раз поддерживает все то, что я не поддерживаю. Но в рамках свободы слова я не могу взять и вычеркнуть всех авторов, которые мне не нравятся. Однако в той статье были очень "неправильные" слова: "нам нужен новый князь" и "России нужно дать пинка". Как я понимаю, именно эти слова и сочли "нарушением законодательства".

– Сами вы ведь довольно давно уехали из России?

– В декабре будет десять лет, как я живу в Израиле. Главной причиной отъезда в 2014 году стала необходимость лечить жену, умиравшую от лейкоза, потому что российская медицина махнула на нее рукой, сказала: идите, умирайте, только не в нашей больнице, чтобы статистику нам не портить.

Была и другая причина: я не мог смириться со всеми этими событиями, которые начались в 2014 году. Я, конечно, давно для себя понял, что надо уезжать, что все наши надежды оказались несбыточными, что в ближайшие 20–30 лет с этой страной не произойдет ничего путного. Очень не хотелось уезжать, но болезнь жены стала решающим фактором. В итоге удалось продлить ей жизнь на три месяца.

Потом, после смерти жены, я хотел вернуться, даже приехал в Россию, но тут меня прихватила ФСБ, так что я улетел и больше туда ни ногой. Мне самому не вполне понятно, за что меня прихватили. У нас есть издательство, называется "ИД РиС" (оно, кстати, и сейчас продолжает работать). Девушка дистанционно работала корректором, я оплачивал ее работу, переводил деньги на карточку, которую она указала. Потом оказалось, что это карточка не ее, а какой-то ее знакомой. А потом выяснилось, что у этой знакомой есть родственник в Турции и она посылает ему деньги, фактически приходящие от меня, а у того родственника есть другой родственник в Сирии, имеющий какое-то отношение к организации, которая в России в страшном списке террористов.

И вот они пришли ко мне: "Вы финансируете терроризм. Мы проследили транзакции, вы за год целых 40 тысяч рублей заплатили этой девушке. А вы знаете, что на 40 тысяч рублей можно купить автомат Калашникова?" Чушь какая-то собачья!

– А есть идеи, почему они на самом деле вами заинтересовались?

– Тут непонятно. У меня есть одна острая политическая поэма, которая могла бы вызвать серьезные вопросы. Но я не знаю, читали они ее или просто кто-то стукнул. Во всяком случае, они пришли с обыском в семь утра, а в три часа дня в какой-то желтой газетенке появилась статья о том, что "широко известный в узких кругах либерал Михаил Ромм на практике оказался поборником террористов и финансирует их, под видом сбора денег для умирающей жены собирал деньги на финансирование террористов, а когда жена умерла, быстро утешился в объятиях двух других женщин". Рядом была такая фотография, где две женщины явно восточного вида в парандже, но с голыми ногами.

Это было в 2015 году. Когда они пришли, стали мне говорить: да, мы знаем, что вы известный писатель, – чем дико меня удивили! Кому это я известный?! По телевизору, по радио не выступаю… То есть они намекали: знают, что я что-то такое пишу. Но они были более-менее любезны, дверь не выломали, половицы не выворотили, перетряхнули книги, а когда увидели, сколько у меня дома книг, у них сразу энтузиазм иссяк все их перетряхивать. Судя по всему, они рассчитывали найти у меня подрывную литературу, оружие, гранаты, что ли, но ничего не нашли и были очень разочарованы.

Они меня привлекли вроде бы как свидетеля, но при этом конфисковали компьютер и все паспорта, какие были, и, естественно, никаких расписок не оставили. Я жаловался, пытался выручить хотя бы паспорта. Они меня призвали за день до суда и говорят: "Чего вы тут жалуетесь? Нате вам паспорт". И отдают российский загранпаспорт, а там уголок надорван на первой странице. Я говорю: "Это что такое?" – "Это так и было". – "А где израильский паспорт?" – "Израильского не было".

Я побежал в израильское посольство, где мне тут же, за 15 минут, выдали новый паспорт, с которым я в тот же вечер и улетел. Но меня долго не выпускали из России. Оказалось, что этот оторванный уголок делает мой загранпаспорт недействительным. Пришлось досидеть до пяти утра, когда пришла самая главная начальница. Со мной была двухлетняя Сонечка, младшая дочка. Я говорю: "Вот, девочка оторвала у паспорта уголочек, простите нас, пожалуйста, пропустите!" Она говорит: "Ну ладно, в последний раз". Вот так мы с грехом пополам все-таки влезли в самолет и улетели домой.

– Как вы думаете, что сейчас будет происходить с литературой в России?

– История поворачивается вспять. Книги снова запрещают, опять горят книжные костры. Однако с электронной книгой справиться сложнее. Она и правда не горит. Привет Роскомпозору! И чем суровее новые времена, тем больше потребность в старой доброй книге.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться